Дом, где живет чудовище

— Что вы собираетесь делать?

Подошедший Эдсель держал мою корзинку, в которой, поверх травяных пучков, лежал его камзол. На нем самом осталась только рубашка. Верхние пуговицы были расстегнуты, рукава подвернуты до локтей. Солнце играло в серебряных прядях, зеркалило от маски.

Лента и так не поддается, а тут еще отвлекают.

— А на что это похоже, по-вашему? — отозвалась я, отводя взгляд, и, наконец, развязала.

— Я бы не советовал, — медленно проговорил Эдсель со странным выражением следя за моими руками, стягивающими чулок с ноги.

Я проигнорировала и Аларда, и выражение. Запихала чулки в туфли, подхватила юбку и…

Контраст между горячим песком и водой был такой резкий, что у меня дух перехватило. Я уронила юбку, замерев с раскрытым ртом и широко распахнутыми глазами.

??????????????????????????

Вода ледяная!

Но море преподнесло еще один коварный сюрприз. На почти ровной глади с тонким ажурным кружевом пены вдруг вспух водяной горб, в два мгновения докатился до берега и, ударившись в невидимую преграду, взмыл вверх и рухнул на меня.

Эдсель посрамил собственную лошадь, если бы той вздумалось заржать. А я…

— Это было неподражаемо, мисс Дашери, — сказал Алард, снова превращаясь в того, кто вез меня перед собой на лошади. — У вас, оказывается такой богатый словарный запас!

А меня колотило. И зуб на зуб не попадал. Резкий и такой же ледяной, как вода, порыв ветра разом выдул остатки тепла. Платье облепило ноги и все прочее, и даже будь я голой, это выглядело бы приличнее, чем сейчас. На плечи лег пропахший полынной горечью камзол.

Эти почти объятия добавили мне дрожи. Особенно то, что Эдсель не торопился убирать руки с моих плеч. А я снова с замиранием сердца старательно на него не смотрела.

Подалась назад.

Удержал.

— Немного больше доверия к миру, Элира. Вы как куст ежевики, вся в колючках.

— Что вы собираетесь делать?

— Это мои слова, — ухмыльнулся Алард. — Но можете закрыть глаза, если страшно. Или отвернитесь. Спиной. Вам так привычнее будет.

У шутки был горьковатый вкус. Или я снова придумываю?

Я воспользовалась советом и сделала и то, и другое, все еще колотясь, ведь он был близко. А еще дорога обратно! Вряд ли мне просто так позволят идти пешком…

Теплое облако? Ощущение солнца на веках? Не знаю, на что это похоже…

Магия.

В камзоле больше не было нужды — одежда высохла прямо на мне. И в руках на плечах нужды тоже больше не было. Их уже и нет, его рук. Но одна вернулась, поддела прижатую воротником прядь волос и медленно вытащила наружу, едва-едва касаясь кожи на шее.

— Вам все еще холодно? — удивился Эдсель. — Вы дрожите.

— Вам показалось.

Я шевельнула плечами, сбрасывая камзол и ощущение от рук.

* * *

Мы шли к таверне, где Эдсель оставил лошадь.

— Почему вы не сказали о волнах, вы ведь знали?

— Я пытался, но вы не стали меня слушать. Здесь холодное течение у самого берега и впадина.

— Можно было обойтись без долгих предисловий.

— Хорошо, — в голосе шуршал гравий. — Я запомню.

Меня наградили угловатой ухмылкой и взглядом из-под ресниц.

— Надо думать, вы не захотите сесть верхом.

— Верно, — с несказанным облегчением проговорила я, а Эдсель погасил улыбку, как свечу колпачком, развернулся, рывком развязал ремни поводьев на перекладине коновязи и, не глядя на меня, направился в обход таверны. Лошадь недовольно фыркнула, дергая головой, но этим ее протесты и ограничились. А у меня возражать вообще оснований не было. Великое дело — улыбка. Настроение Аларда Эдселя, как ветер перед штормом, может мгновенно поменять направление.

И ни слова больше.

Через полчаса я отчаянно жалела, что не надела чулки. Песок попал в туфли, и я стерла ноги. Признаться — расписаться в собственной глупости, ведь я так упрямо отказалась сесть на лошадь. Эдсель, изображая благородство, тоже шел пешком. Верхом ехала моя корзинка. Я переступала ногами все медленнее. Вот между мной и Алардом узкая лошадиная голова с чуткими подрагивающими ушами и блестящей гривой, вот уже шея, грудь и передние ноги. Потом я взялась за стремя, чтобы совсем уж не отстать.

Чулки лежали где-то в корзинке. Впереди виднелся поворот, а за ним будет тот плоский камень. Я планировала присесть и, пусть и запоздало, исправить досадную оплошность. Становилось неловко от того, что мне придется сделать это в присутствии Аларда, хотя на пляже я, задирая подол до колен, и тени стеснения не испытывала, разве что когда стояла в мокром насквозь платье и белье, а он был передо мной и руки касались…

Он и сейчас передо мной. Полшага и между нами не будет ничего, кроме звука метронома. Два удара, один за другим, тишина, снова стук и ничего. Между нами не будет… А так…

Край седла уперся в лопатку, под спиной мягко ходил теплый лошадиный бок.

— Вы нарочно испытываете мое терпение? Упрямитесь, ведете себя…

— Как?

Его голос — шелестящий гравий, мой — ветер в ветвях. Высоко и почти не слышно.

Он замолчал. Коснулся моей руки, той, что я продолжала держаться за стремя, и она упала в его ладонь срезанным бутоном. Алард поднял бутон повыше, распрямил другой рукой пальцы-лепестки, слушая, как мечется в моей груди эхо его метронома, как сбивается от его прикосновений мое дыхание.

Я опустила глаза, а потом и вовсе закрыла. Чтобы не видеть границу. Но от того, что мы не желаем смотреть, границы никуда не деваются. А так хочется…

Ближе…

Его колени вплотную к моим, запах грозы и соли, ветер, два удара…

— Что хотел от вас Лансерт? О чем вы говорили с ним, когда были в Статчене с Лексией?

Это было совсем-совсем не то, что я ожидала сжавшимся в ноющий комок сердцем и чувствуя, как саднят вмиг пересохшие губы. Маска царапнула пылающую кожу. Я распахнула глаза и уперлась взглядом в грозовое серебро.