Дом голосов

Джербер был уверен, что, увидев его в таком состоянии, Бальди испепелит его одним из своих знаменитых взглядов. Но в глазах лиловой вдовы он прочел одно только беспокойство.

В его памяти еще звучали слова, которые произнесла судья, когда отказалась отвечать на вопрос, почему не призналась, что знает Ханну Холл, при первом упоминании ее имени.

Много лет назад я дала обещание…

Кому?

Ты должен меня понять.

Со временем он добьется ответа, поэтому сразу не стал настаивать. Этим утром снова поднимет эту тему и узнает все. А пока нужно, чтобы прояснилось в голове и он смог бы приступить к работе. Задача не из легких, он разваливался на куски.

Приехав по адресу, он обнаружил особнячок на периферии, в квартале, раскинувшемся вокруг приходской церкви.

Хотя приемные родители Эмильяна были довольно молоды, дом выглядел старомодно: возможно, мебель досталась им по наследству. Складывалось впечатление, будто супруги так и не стали самостоятельными, не развили собственный вкус. Пол из светлого мрамора, полированная мебель, масса безделушек и глиняных статуэток.

Бросались в глаза религиозные атрибуты. Обитатели дома всячески старались выставить напоказ свою веру. Всюду висели распятия и картины на евангельские сюжеты. Множество святых, несколько образов Девы Марии. Разумеется, не обошлось без репродукции «Тайной вечери» над электрокамином.

Социальные работники проводили рутинный осмотр, дабы удостоверить, что в семье есть все условия для того, чтобы снова взять под опеку белорусского мальчика. Джербер между тем слонялся по комнатам с рассеянным видом, стараясь как можно меньше попадаться на глаза. Он себя чувствовал как с похмелья, когда утром после попойки на смену алкогольной эйфории приходят неловкость и стыд.

Бальди отвела приемных родителей Эмильяна в сторонку. Супруги держались за руки. Предметом разговора была анорексия ребенка. Детский психолог невольно уловил какие-то обрывки фраз.

— Мы посетили нескольких врачей, — говорила мама Эмильяна. — И посетим других, но полагаем, что мальчик больше всего нуждается в нашем внимании и нашей любви, помимо помощи Божьей.

Джербер вспомнил сцену, при которой присутствовал во время последнего сеанса, когда отец Лука собрал всех в круг, чтобы помолиться за мальчика. Мать, закрыв глаза, улыбнулась, зная, что собратья не могут ее увидеть.

Думая об этом, психолог наткнулся на дверцу, которая вела в подвал, туда, где Эмильян, по его словам, присутствовал при оргии, в которой участвовали его родители, дедушка с бабушкой и священник, надев на себя маски животных.

Кота, овцы, свиньи, филина и волка.

Как такое пришло в голову Эмильяну? — спросил себя Джербер. Дети могут быть жестокими, вплоть до садизма, это психолог хорошо знал. Они с Бальди пришли к выводу, что после полной страданий жизни в Белоруссии ребенок хотел испробовать роль палача.

Пьетро стал подниматься по лестнице, полагая, что наверху находится комната мальчика. В самом деле, она располагалась рядом со спальней родителей. Джербер зашел туда, огляделся. Кроватка, шкаф, маленький столик, множество игр и плюшевых зверушек. Такое ощущение, что комнату готовили с заботой и любовью, зная, что ребенок вот-вот прибудет. На стенах — фотографии в рамках, запечатлевшие самые счастливые моменты, какие пережил Эмильян в своей итальянской семье. Поездка на море, луна-парк, рождественский вертеп.

Но было и кое-что другое. На столике у двери стояли предметы иного рода.

Кропило и ведерко со святой водой. Угольки для возжигания ладана и курильница. Сосудик со святым елеем. Образки и различные четки. Библия. Серебряное распятие. Епитрахиль.

Джербер вообразил себе, что могло здесь происходить. Члены религиозной общины, к которой принадлежали супруги, усыновившие Эмильяна, собираются вокруг детской кроватки, поют гимны и читают молитвы, дабы освободить ребенка от наваждения.

Психолог затряс головой, чтобы избавиться от такой нелепой мысли, и хотел уже выйти из комнатки, как вдруг заметил, что чьи-то глаза смотрят на него из наполовину открытого ящика тумбочки.

Он подошел, открыл его до конца и обнаружил то самое лицо, которое Эмильян рисовал во время их последней встречи, будучи под гипнозом. Мало того, там было несколько версий, на разных листочках, все очень похожие друг на друга.

Раскосые глаза без зрачков, огромный рот, заостренные зубы.

Возможно, по контрасту с изобиловавшими внизу религиозными картинами и символами, этот рисунок казался воистину демоническим.

«Монстр Мати», — припомнил Джербер имя, которым Эмильян назвал изображенное им чудище.

Но тут психолог впервые подумал, что это слово могло иметь какое-то значение. Схватил смартфон, вбил его в программу машинного перевода. Результат его ошеломил.

«Мати» по-белорусски означало «мама».

Так Эмильян называл свою биологическую мать. Возможно, в чудовищных очертаниях рисунка скрывался весь ужас, какой ребенок испытал в родной семье.

Тут он услышал голоса внизу и решил посмотреть, что там происходит. Перегнувшись через перила, увидел, как работник социальной службы вводит Эмильяна в дом.

Приемные родители бросились обнимать его. Теперь все трое стояли на коленях, и на них были устремлены полные сочувствия взгляды окружающих.

Джербер все еще стоял на середине лестницы, когда мальчик поднял на него глаза. Он, казалось, был разочарован, даже разозлен. Вообще-то, естественно, что он злится на человека, разоблачившего его ложь. Однако психологу стало не по себе от этого пристального взгляда. Он решил выяснить, в чем дело. Подошел с улыбкой:

— Привет, Эмильян, как ты?

Мальчик ничего не ответил. Но через несколько мгновений содрогнулся, и его стошнило прямо на брюки Джербера.

Сцена всех потрясла. Мать Эмильяна тут же бросилась к сыну.

— Мне очень жаль, — извинилась она перед Джербером. — Приступы нельзя предугадать, они наступают в моменты сильных переживаний.

Психолог ничего не сказал.

Убедившись, что Эмильяну лучше, мать заставила его перекреститься и прочитать молитву, дабы предать забвению произошедшее.

— Сейчас мы вместе вознесем молитву Ангелу-Хранителю, и все пройдет, — пообещала она.