Дом неистовых клятв

«Мне очень жаль».

Он не говорит ни слова, а только смотрит на дым, поднимающийся от его железного ворона.

Как только дым перестаёт вырываться наружу, я наклоняю клетку и вытряхиваю тлеющие угли, а затем вставляю металлическую шпажку в дырку, оставленную стрелой. Я вздрагиваю, словно протыкаю своё собственное тело.

«Не плачь, Behach Ean. Мне не…», — он сглатывает — «… больно».

Разве это возможно? Я вытираю слёзы плечом.

Но они продолжают подступать, стекать по моим щекам и капать на блестящее железное тело моей пары. Я уже начинаю думать, что никогда не достану этот проклятый наконечник, как вдруг моя шпажка погружается ещё глубже в Лора, словно он не весь сделан из металла.

Я слышу, как он резко вдыхает, когда острый обсидиановый кончик показывается с другой стороны его железного тела. По нашей мысленной связи я ощущаю его боль, яркую, точно белая вспышка. Сжав зубы и продолжая плакать от жалости к нему, я резко погружаю шпажку внутрь, чтобы положить конец его мучениям. Наконечник со звоном ударяется о металлическую клетку.

Я быстро достаю шпажку и кидаю её на песок. Я смотрю на наконечник стрелы в такой ярости и удивляюсь, как он ещё не воспламенился.

— Фэллон.

Звук моего имени заставляет меня подпрыгнуть, потому что он звучит не между моими висками, а в воздухе.

Я поднимаю глаза на гибкое тело, одетое в чёрные одежды и стальные доспехи, на высокие скулы, на татуировку в виде пера, на глаза, которые всё время за мной наблюдают. Всегда присматривают за мной. Я была так сосредоточена на этом кусочке обсидиана, что не заметила, как моя пара превратилась в дым, а затем соединилась со своими воронами.

Он протягивает мне руку, но я не беру её. Вместо этого я достаю кусочек обсидиана из клетки, после чего подхожу к кромке воды и забрасываю его так далеко, насколько позволяет мне моя дрожащая рука. Я знаю, что в нашем королевстве спрятано миллион других обсидиановых орудий, но мне надо видеть, что этот наконечник исчез.

Как только он покидает мою ладонь, сильные руки обхватывают меня за талию и твёрдый подбородок опускается в изгиб моей шеи.

— Спасибо, — шепчет моя пара, после чего целует меня за ухом.

Я закрываю глаза и прижимаюсь к его телу, которое встраивается своими крепкими мускулами в моё измождённое тело. Единственная мягкая часть моей пары в этом обличье это его губы. Хотя это не правда. Я поднимаю руку и запускаю пальцы в его шелковистые волосы. Вот самая мягкая часть его тела.

Я поворачиваю голову, и уголок моих губ касается его рта.

— Я скучала по тебе.

Я глубоко вдыхаю запах ветра и гроз, словно пытаюсь наполнить пересохший колодец.

— Разве тебе не достаточно половины меня?

— А тебе достаточно половины королевства?

Я чувствую, как уголок его губ приподнимется.

— Мы, вороны, такие ненасытные существа.

Мне нравится, что он относит меня к своему виду.

— Даже если бы ты не родилась вороном, твоя смелость и преданность завоевали бы тебе место среди нас.

Он подхватывает прядь моих волос, которая залетает мне в рот, и заводит её за ухо.

— Рядом со мной.

Он целует меня в уголок губ.

— Думаю, пришло время одеть тебя в перья.

Мой пульс ускоряется, когда новая волна эмоций начинает нарастать у меня в груди.

— Если только…

Я чувствую, что его внимание переключается на мои слипшиеся ресницы и на слёзы, которые потоками стекают по моим щекам.

— Если только ты пока не готова показать миру…

— Что я принадлежу воронам? Тебе?

Я разворачиваюсь в его объятиях и смотрю на него.

— Лоркан Рибав, я более чем готова.

Улыбка трогает его губы и наполняет светом каждую клеточку моего существа.

— Но…

— Ну, конечно же, у тебя есть условие.

Я фыркаю.

— Я хочу, чтобы татуировку сделал ты.

Он ещё крепче сжимает мою талию и притягивает к своей груди, которая сотрясается, когда он издает низкий смешок.

— Mo khra, тебе не понравится, если я нарисую что-нибудь на твоём теле. А тем более на твоём лице.

— Ты настолько ужасно рисуешь?

— Просто отвратительно.

Улыбнувшись, я прижимаюсь щекой к доспехам, которые покрывают верхнюю часть его тела, и обнимаю его руками за узкую талию.

— Думаю, если у меня на скуле появится какашка, Фибус перестанет со мной дружить, а Сибилла будет смеяться надо мной до конца моей жизни.

С губ моей пары срывается смех, который уносится мягким ветерком и начинает скользить по волнам. А когда этот смех наполняет небо, сквозь облака пробиваются тонкие солнечные лучи и окутывают нас медовым светом. Я наблюдаю за тем, как он играет на моей обнажённой коже, на одеждах Лора, на древнем песке, который окружает эту часть нашего королевства. Пусть тьма останется позади нас.

— Да будет свет, птичка.

Удивлённо засмеявшись, я отрываю лицо от мускулистой груди Лора.

— Что?

— Мудрая женщина однажды сказала мне, что нужно самому создавать то, чего желаешь. Я решил передать тебе её совет.

Я улыбаюсь ему, а затем поднимаю руки к его шее, поднимаюсь на носочки и притягиваю его к себе. И прежде, чем прижаться своими губами к его губам, я шепчу:

— Не мудрая, Лор; оптимистка. Уверенность в себе и мудрость могут принимать похожие обличья, но между ними колоссальная разница. Попомни мои слова. Когда-нибудь я стану старым мудрым вороном, как ты, но пока, боюсь, тебе придётся иметь дело с юной мечтательницей.

— О, какие же трудности мне приходится выносить, — бормочет он и подмигивает мне, что заставляет моё разгоряченное сердце вспыхнуть еще сильнее.

Боги, кто бы мог подумать, что подмигивания могут так заводить?

— Тебе нужно почаще подмигивать, Лор. Но только мне.

Его губы изгибаются, а затем касаются моих.

«Естественно».

Несмотря на то, что наши губы касались друг друга в наших мыслях, ощущения от его поцелуя кажутся гораздо сильнее, неистовее, чем в прошлый раз. Наши губы напоминают сталь и кремень, высекающие искры и воспламеняющие наши души и сердца.