Дом неистовых клятв

«Мой милосердный король».

«Я не был особенно милосердным в ту ночь, когда тебя забрали, Фэллон. Я превратился в монстра. Крылатого демона из фейского фольклора, которым пугают детей».

Я пытаюсь протянуть руку и коснуться его, но он больше не стоит рядом со мной.

Коннор кивает на тёмный коридор.

— Морргот согласиться на встречу. Имоген отвести тебя к нему.

Я замечаю удивление на лице Антони, но его быстро сменяет подозрительность. Может быть, он думает, что его собираются отвести на казнь?

Чтобы развеять дурные мысли, которые могут закрасться ему в голову, я говорю:

— Он оставит тебя в живых, Антони.

Русоволосый моряк поворачивается ко мне и смотрит на меня с другого конца таверны. После долгой паузы, он кивает мне и говорит:

— Спасибо.

— Я не имею отношения к его милосердию.

А затем он исчезает, а передо мной появляется Фибус. Его глаза широко раскрыты и обеспокоены.

— Что, чёрт возьми, произошло в тех туннелях?

— Разве я недостаточно рассказала?

— Нет, Фэллон, ты ничего о них не рассказала. Кроме той информации, которой ты только что поделилась, но до прихода Антони ты замолкала каждый раз, когда мы с Сиб пытались выведать у тебя подробности твоего заключения.

— Я выбралась оттуда живой. И пока предпочту не загружать свою голову всем остальным.

Я провожу руками по лицу.

— Ты можешь загрузить этим наши головы. Позволь нам разделить с тобой эту ношу. Для чего тогда друзья?

— Загрузив этим вашу голову, я только продлю жизнь этим воспоминаниям. Дайте мне о них забыть. Когда война закончится, если вы с Сиб захотите обо всём узнать, я вам расскажу, а пока помогите мне об этом забыть.

Он обхватывает меня руками за плечи и притягивает к своей груди.

— Хорошо. Давайте тогда напьёмся. Сиб, моя любимая трактирщица, принеси нам огромный кувшин с Небесным вином.

— Я думала, что это я твоя любимая трактирщица, — бормочу я в его голубую рубашку.

— А ты, дорогая Фэллон, моя любимая шлюш… подружка.

Улыбка врезается в мои щёки.

— Ты только что назвал меня шлюшкой?

— Не-е. Я сказал подружка.

— Я услышала «шлюшка».

Сиб — мастер по делегированию обязанностей — наблюдает за тем, как Маттиа направляется к барной стойке за кувшином.

— Не могу дождаться, когда Фэллон поделится твоим новым прозвищем со своей парой, — говорит она и потирает руки.

Фибус фыркает.

Я издаю смешок.

Фибус прижимает меня ещё крепче и ложится щекой на мою макушку. Я обхватываю его руками за талию и обнимаю в ответ.

— Спасибо, — бормочу я.

— За что, Капелька?

— За то, что любите меня безусловной любовью.

— Это правило входит в манифест дружбы, который я составляю. Забыла?

Мою грудь сжимает, точно половозрелый ворон уселся прямо на неё. Каменный ворон.

— И ты тоже должна любить нас в ответ безусловной любовью, — Сиб шлёпает меня по попе, — шлюшка. То есть, подружка, — хихикает она.

— Эй, Лор? — деланно кричит Фибус. — Ты слышал, как Сибилла только что назвала твою пару?

— Во-первых, это ты первый придумал, Фибс. А во-вторых, он любит меня чуть ли не больше других.

— Никто не любит тебя больше других, Сиб, — дразнит он её.

Очередная волна смеха вырывается из моей груди, но она накрывает меня вместе со слезами, потому что даже несмотря на то, что моя мать излечила все мои видимые раны, крошечные трещины всё ещё покрывают меня, и если я не найду способ быстро их залатать, они рискуют меня потопить.

А я не могу позволить себе утонуть.

***

Я должна плыть.

— Ты войдёшь в воду вот здесь. А затем направишь свою мать в сторону расщелины.

Мой отец, красные глаза которого говорят об очередной бессонной ночи, указывает на ту часть моря, которая граничит с ракоккинским лесом, последним участком суши, которым владеют вороны.

— Я привязал твою юбку к стволу дерева. Когда я вышел из воды, твоя мать кружила в воде вокруг него. Эрвин остался, чтобы проследить за ней.

Моя сердечная боль, вызванная переизбытком эмоций, вином и недостатком сна, стихает при мысли о том, что Мин… моя мать меня ждёт.

— Я тебя отнесу…

Мой отец отрывает глаза от карты и пристально смотрит на Лора, который расхаживает по библиотеке в таком быстром темпе, что его тени даже не успевают принять какую-нибудь форму.

— Нет. Это сделаю я.

Лор, должно быть, прорычал что-то Кахолу, потому что тот прищуривает глаза.

— Тебе повезло, что я вообще позволил тебе присоединиться.

И снова наступает тишина.

— Я тоже знаю, где пал твой ворон, Морргот. Я был там, когда ты, мать твою, вылетел вперёд, и в тебя попала стрела. И это было, мать твою, глупо.

Я моргаю, глядя на них двоих.

Мой отец взмахивает своей огромной рукой.

— Это было глупо, потому что гигантский кусок обсидиана угодил бы в заросли кораллов, а не пролетел мимо них, как твоя крохотная железная птичка.

Если бы я так не нервничала, я бы улыбнулась, услышав, как мой отец назвал Лора крохотным, но мои щёки только и могут что втягивать и выдувать изо рта воздух. Я ещё даже не успела войти в воду, а уже задыхаюсь. Мне надо успокоиться.

«Мы не будем этого делать».

Глубокий вдох. Глубокий выдох.

«Мы это сделаем».

«Ты только посмотри на себя».

«Это ты посмотри на себя».

«Фэллон», — рычит он.

«Пошли, достанем твою крохотную птичку, Лор».

Мой подкол заставляет его замедлиться.

«Надо было позволить той стреле попасть в твоего отца. Тогда его чувство юмора не передалось бы тебе».

Я прерываю свою дыхательную гимнастику и широко улыбаюсь.

Кахол хмурится, увидев мою улыбку, а затем качает головой и выуживает что-то из кармана своих штанов.

— Вот.

Он протягивает мне кожаный ремешок, на котором болтается ракушка.

— Твоя мать носила такую на шее, чтобы в случае чего протыкать ею палец.

Я смотрю на его подарок, а затем быстро собираю волосы, чтобы он мог надеть медальон мне на шею. Он затягивает узелок, и ракушка оказывается во впадинке между моими ключицами.