Дом под номером 14
Шрифт:
— Обезъяз.
Он заткнулся.
Мгновенно, как будто рот отказался слушаться, язык прилип к небу, сомкнулись зубы или еще что-нибудь такое… невозможное в реальности.
В первое мгновение я подумала, что он всего лишь старается перевести дыхание — кто знает, может, голос подвел, сорвался или срочно понадобилось сглотнуть.
Но Малфой продолжал молчать, грозно взирая на Гермиону, застывшую напротив с довольной ухмылкой и деревяшкой наперевес.
Это что, такая игра?
— Какая игра? — ко мне на бешеной скорости подлетел Энди.
Отлично — болтаю всякие глупости вслух!
—
Частично, чтобы наконец отдохнуть и выпить воды, частично, чтобы увести Энди подальше от четырнадцатого дома.
***
По нашему двору иногда слонялись скунсы, было парочку енотов и, конечно, белки, изредка забредали соседские собаки или коты, и то и дело с забора на ветку перелетали разнообразные птички.
Но сов не было давно.
Все соседи уже и не обсуждали тот удивительный год, когда филины, сипухи, неясыти оказывались в нашем районе почти каждый день, словно по расписанию.
Так точно, пожалуй, даже почта не работает.
Но в тот день в конце июля поздним вечером я снова видела одну. Энди спорил со мной до посинения: тебе показалось, это была другая птица, это был просто особо крупный лист, падающий с дерева, тебе приснилось — все что угодно, лишь бы не признавать, что я смогла заметить очередную сову, а он не видел еще ни одной, кроме того раза в зоопарке — но если небо в клеточку, то не считается!
В общем, это абсолютно точно была сова. Метнулась черной тенью через небо, пряча звезды за своими крыльями, а после нырнула вниз, но не планируя, нет. Она летела, спотыкаясь на ходу, если можно так выразиться. Будто кто-то или что-то подбило ей крыло — дайте-ка подумать, правое, да, определенно правое. Кажется, она была ранена, но все равно не останавливалась, а продолжала махать здоровым крылом, негромко ухая.
Перед тем как она скрылась на заднем дворе четырнадцатого дома, я успела разглядеть, что, кажется, к ее лапе был привязан какой-то предмет.
***
Я вернулась домой в три.
Уже три дня я не видела Гермиону.
Сегодня я трижды пропустила мимо ушей слова Энди — все три раза он сделал вид, что оскорблен до глубины души.
Третий день подряд обещали солнце, и легкий, прохладный ветер, кажется, наконец был готов разогнать тучи и белесые облака, которыми заволокло небо.
Поднимаясь в свою комнату, я споткнулась ровно три раза и еще поскользнулась на самом верху, но это не в счет.
Хотя бы дверь открылась с первого раза — успех, однако.
Впрочем, только успев заглянуть в комнату, я тотчас закрыла ее, рванув на себя за ручку, и прислонилась к холодной доске лбом.
Да, мам, все хорошо, мам, я не буду хлопать дверьми, прости, мам.
Глубоко вдохнув, я медленно и аккуратно приоткрыла дверь — лишь тонкая щелка, чтобы мой глаз смог внимательнее оглядеть комок меха, устроившийся ровнехонько на моем столе.
Рыжего меха, господа, рыжего! На моем столе, где не было никаких заумных книг с непроизносимыми названиями, не было бесконечной документации, не было деревяшек, палок, веток — зовите, как хотите, — но зато был один очень важный житель четырнадцатого дома.
Мамочки!
Я шмыгнула в комнату и быстро
прикрыла за собой дверь, повернув ручку до упора, и только тогда смогла выдохнуть.— Ты что здесь делаешь, чудовище? — шепотом произнесла я, ни в коем случае не надеясь услышать ответ — в четырнадцатом, конечно, творятся те еще чудеса, но не настолько, нет. Господи, я ведь даже не знала, как его зовут.
И что с ним делать?
И снова — как он здесь оказался?
Словно отвечая на поставленный вопрос, котяра издал непонятный звук — что-то между мяуканьем и добродушным рычанием — и мотнул хвостом в сторону, обвив им глиняный горшок с тонким ростком, пробивавшимся из земли.
Мамина валериана!
— Ты ведь это не серьезно? — ошалело переспросила я, отбросив всякие мысли о том, что я разговариваю с котом.
Что вы, пустяки.
С котом Гермионы Грейнджер.
Ну, право, ерунда.
С котом Гермионы Грейнджер, которого ей подарил Драко Малфой.
Уму непостижимо!
Между тем виновник моего ужаса, шока, удивления, восторга развалился на столе, греясь в лучах показавшегося солнца. Он перекатился с боку на бок, царапая воздух когтями и прижимая уши к голове, и, замерев всего на пару мгновений, поднял на меня свою морду и вопросительно посмотрел, словно искренне не понимал, почему я еще не бросилась и не принялась гладить его.
Признаюсь, меня, конечно, посетила такая мысль.
Но ее тут же сменил поток идей о том, что делать и как поступить. Предположим, я возьму его на руки — допустим, он даже позволит это сделать — и вынесу из дома, не попадаясь на глаза родителям. А если и попадусь — смогу придумать более или менее приличное объяснение. И затем пересеку двор и выйду за калитку, но что дальше?
Знает ли обычный человек про питомцев своих соседей и не будет ли это подозрительно, если я направлюсь прямиком в четырнадцатый? Что если Гермиона поймет — я не просто милая маленькая девчушка из соседнего дома?
И как я вообще осмелюсь заговорить с Гермионой Грейнджер в конце-то концов?!
Кот громко и пронзительно мяукнул, привлекая мое внимание.
— Да поняла я, — шикнула я и приблизилась к столу, запуская руку в пушистую шерсть и почесывая загривок. Кот довольно заурчал, но я не дала ему долго наслаждаться.
Решительно перехватив его поперек живота, я довольно неумело подняла животное на руки, удерживая, словно ребенка, под голову. Однако он как будто понял, с каким профаном имеет дело, и не особо вырывался. Он, кажется, слегка разомлел от тепла, яркого света, бьющего в глаза, и невероятного аромата такой близкой валерианы и положил голову мне на плечо, послушно терпя быстрый спуск по лестнице и стук входной двери, захлопнувшейся следом за нами.
Я еле держалась, чтобы не перейти на бег.
Ну, или остановиться, развернуться и спрятаться подальше.
Как же я смогу?
Но моя проблема разрешилась очень быстро — мне попросту не оставили выбор. Только я оказалась на тротуаре, дверь четырнадцатого дома распахнулась, и на улице оказалась Гермиона Грейнджер собственной персоной.
Я сделала несколько шагов вперед, и наши взгляды встретились, но ненадолго. Ее глаза тотчас опустились на рыжее чудо в моих руках.
Ее лицо осветилось.