Дом старого барона

Ей повезло; благодаря падению вошедший не заметил ее. Он повесил лампу на крюк и прошел к стене, где висели инструменты. Матильда, пригнувшись, выбралась из сена, отряхивая свой камзол, и проскользнула в дверь, откуда пришел слуга. Узкий коридор вел на улицу и на кухню, если верить носу, а значит, где-то рядом должна была быть и кладовая. Матильда заметила дверцу и в два шага оказалась рядом с ней: на ее счастье, она оказалась незапертой, и Матильда кубарем скатилась по невысокой лесенке, больно ударившись передним зубом о край горшка с топленым маслом. Она поднялась, мотая головой. Под потолком гроздьями висели еще неощипанные утиные и гусиные тушки, заслоняя полки с домашним сыром и копчеными колбасками, связанными в длинные цепи, плотными и пухлыми, как молочные поросята. Здесь была и мука, и овощи, и кусок соли, и даже сахарная голова в вощеной бумаге.

Матильда схватила связку черных колбасок и связку белых, которые можно было пожарить на огне, и, несмотря на то, что торопилась, не удержалась от того, чтобы не отломать огромный кусок от копченой колбасы. Она набила себе ею рот, ощущая божественный вкус мяса, но шаги в коридоре заставили ее заметаться, путаясь в связке сворованных колбасах. От отчаяния она забралась в ящик с молодой капустой, выбросив несколько кочанов, и как раз вовремя - по лестнице уже кто-то спускался.

Сопя и шмыгая носом, слуга прошел мимо ее укрытия; он долго шарил по полках, ворча и вздыхая. Матильда с облегчением выдохнула, когда он двинулся в обратный путь, но проклятый слуга остановился рядом с капустным ящиком и, кряхтя, принялся копошиться совсем рядом. Самообладание окончательно покинуло Матильду, и она резко выпрямилась, напугав служанку, которая выронила из рук все, что собрала, и села на земляной пол. Матильда бросилась наверх, замотав колбаски вокруг шеи, и в коридоре столкнулась с дородной женщиной, протаранив ей живот. Та охнула, отступив на шаг, и Матильда воспользовалась свободой. Позади послышался гневный возглас, кто-то выругался, но Матильда уже выскочила в большую комнату, где на нее, словно на гуся, зашипели и замахали полотенцем. Она заметалась между столами, смахнула на пол кувшин с вином, который попал прямо на лапу старому псу, спавшему под столом, и была уже рядом с дверью на свободу, когда ее схватили сзади и повалили на пол, щедро осыпая ударами. Она не осталась в долгу, барахтаясь и раздавая пинки во все стороны, но чем больше она сопротивлялась, тем больней становились побои.

– Ну-ка, хватит, - послышался властный женский голос, и Матильду отпустили. Она выплюнула кусок переднего зуба, который сломался окончательно, и взглянула на вошедшую.

– Сейчас все будет решено, госпожа, - угодливо заметил кто-то сзади.
– Мы запрем воришку в подвале.

Лица ее Матильда вначале не увидела, ослепленная роскошью одежды: юбки ее платья были расшиты серебряной нитью, на пальцах сверкали перстни - камни в них блестели ярче тех, что Матильда видела у деда, а кружева женщины напоминали иней на стекле - так они казались невесомы и прозрачны. Матильду сгребли за шиворот и подняли над полом так, что она утонула в дедовом камзоле, и крепкое сукно сдавило ей подмышки.

– Воришку?
– брезгливо спросила женщина. Наверное, она была графиней или даже принцессой, если судить по ее породистому лицу - в нем было что-то, напоминавшее хищную птицу. От нее пахло духами, но под верхним слоем запаха Матильда чуяла нечто другое, знакомое, непонятно волновавшее. Они встретились глазами, и даже сквозь боль и растерянность Матильда увидела, как лицо незнакомки дрогнуло.

– Бедное дитя, - совсем иным тоном сказала она, гневно посмотрела на слуг и топнула ногой.
– А ну-ка отпустите ее!

– Ее?
– заикнулся кто-то, но другой, по-видимому, главный, перебил его:

– Будет исполнено, ваше сиятельство, - испуганно забормотал он, и Матильда почувствовала под ногами пол.
– Мы выкинем ее за дверь, как вы прикажете.

– Вы, что, не поняли?
– спросила женщина, высоко подняв бровь.
– Отпустите ее и пусть она подойдет ко мне!

Матильду отпустили, и она, помедлив, хотела было сделать книксен, но вовремя спохватилась, вспомнив о мужской одежде. Она неловко поклонилась, щупая языком дырку в зубе, а затем послушалась графиню, перешагнув через упавшие и раздавленные колбаски.

Женщина достала кружевной платок и с материнской настойчивостью вытерла Матильде щеки.

– Согрейте воды, - скомандовала она слугам.
– И принесите, наконец, обед! Не бойся ничего, - совсем иным, мягким тоном произнесла графиня, обращаясь к Матильде.
– Я позабочусь о тебе...

Руди пришел в себя от монотонного скрипа телеги. Его мутило, хотелось пить, и соломинка, качавшаяся над его головой, невыносимо, до тошноты раздражала его. Выше нее было небо, голубое почти до прозрачности, но и оно мешало ему сосредоточиться и собраться с мыслями.

– Пришел в себя?
– над ним склонилась Магда. Она сунула ему в рот тряпку, пропитанную чем-то кислым, и он заворочался, стараясь выплюнуть ее. В плече и груди жгло, словно приложили кочергу. От кислого почему-то ослабла жажда, и он прекратил сопротивляться. Над головой зажужжал толстый бычий слепень, но Магда отогнала его тряпкой.

"Куда мы едем?" - хотел спросить Руди, но вместо голоса вырвалось какое-то сипение.

– Молчи уж, - посоветовала ему Магда, исчезнув с его глаз вместе с живительной прохладой. Он кое-как повернул голову. Она сидела рядом, сгорбленная и хмурая - в руках у нее был только плохо замотанный узелок, из которого торчало горлышко глиняного сосуда, заткнутого пробкой.

– А чего господину молчать?
– вмешался мужик спереди, наверное, возница. Его диалект резал Руди ухо.
– В деревне-то господин и не умолкал вовсе.

Руди удивленно поднял бровь, и Магда неохотно отозвалась:

– Мало ли чего человек в бреду наговорить может... Кто его знает, помешался, к примеру.

– Ну, ты его выгораживай больше. Сама на господина порчу навела, небось, а теперь испугалась!

Магда презрительно скривилась.

– Что ж ты не жалуешься на мазь, которую я тебе готовила, когда тебе спину схватило? Может, я и туда порчи навела, а?

– Все вы, ведьмы, один народ, - неуверенно пробормотал мужик, но притих.

– Вот и славно, - сварливо ответила Магда.
– И помалкивай, а то превращу тебя в жабу, раз я, по-твоему, ведьма.

– Чего это, "по-моему"! Все так говорят, - проворчал он после долгой паузы и заругался на лошадь.
– Ты - ведьма, внучку свою отдала дьяволу, да и барона нечисть какая-то сменила, а мы-то его за человека держали... Деньги платили...

– А раз платили, значит, все вы дьяволовы пособники! И отлучат всю вашу чертову деревню от церкви, ясно?
– вызверилась Магда. Руди видел, как сузились ее глаза, и про себя призвал ее к осторожности. Что могло случиться в деревне? Как он сам мог что-то сказать? Так или иначе, ей стоило бы помолчать - он много раз видел, как темные люди принимали неосторожные слова на веру, и на этом строилось обвинение. Императорские законы были милостивы к заблудшим, но нетерпимы к грешникам. Он хотел поднять руку, чтобы остановить Магду, но не смог.

– Чтоб язык у тебя отсох, - испуганно пролепетал возница.
– Я к тебе со всей душой, а ты угрожать мне вздумала! На суде-то мне что говорить теперь?

– На что совести и ума хватит, - Магда взглянула на Руди и упрямо сжала губы. Он почти физически чувствовал ее неприязнь. Воцарилось молчание; она склонилась над своим узлом, будто над ребенком, и ее коса выпала из-под чепца. Руди показал взглядом, что хочет пить, и Магда - не сразу и неохотно - откупорила снова свой сосуд и промокнула серую тряпку, чтобы провести по его губам и выжать напиток ему на язык.

– Если бы один господин не приехал сюда, - с ненавистью шепнула она ему, - и не кинул бы дрожжей в нашу опару, ничего бы этого не случилось.

"Но дети пропали, - безмолвно ответил Руди.
– Я не виноват в том, что каждый из вас неумело скрывал".

– Где солдаты?
– наконец спросил он скрипучим голосом, когда ему показалось, что горло достаточно смягчилось.

– Часть ушла вперед, часть идет позади, - ответила Магда.
– Как же, надо следить с безопасного расстояния, не отравила ли ведьма их господина!