Дом Ветра

Через неделю он все же решился приехать на Викторию-роуд, навестить Джастина Трейнджа. Его жена Дафна тепло его встретила, Джастин уже давно не работал на государство, зато его дело продолжил его младший сын. Дочка Вивьен жила с мужем и детьми в Кенте, другой сын в Нью-Йорке, вторая дочь перебралась в Брайтон, где содержала маленькую гостиницу. Джозеф редко бывал у Трейнджов, с тех пор как умерла Мария, а потом и Вильям, каждый пошел своей дорогой. Джозеф посмотрел на часы, Джастин спустился в гостиную, пожимая ему руку.

— Я не хочу напоминать вам о войне, — начал Джозеф, — но мне придется. Вы помните Египет?

— Я много что помню, там погиб мой брат, — Джастин сжал губы, видно, эта тема не очень-то была ему приятна.

— Вы помните Надин Абьер? — Джастин вздрогнул. — Ее дочь Анабель утверждает, что Кевин ее отец.

— Этого никто не знает, — прохрипел Джастин, — ни я, ни Кевин. Она спала с нами, да и может с другими. Когда погиб Кевин, перед моим отлетом она сказала, что ждет ребенка, не зная, кто его отец. Джозеф, я не знаю, так ли это, я не думал, что спустя столько лет меня настигнет эта история, я предпочел забыть об этом.

— Я вас понимаю. Я хочу жениться на дочке Анабель. Просто, — Джозеф сбился, подбирая слова, — просто вы с моим отцом двоюродные братья, значит, я с Анабель троюродные кузены, Бланка — моя племянница.

— Джозеф, правду никто не узнает, да и это не родство, — Джастин утешил его. — Когда Лейтонов что-либо останавливало?

***

Осень 1989.

Они были счастливы, наконец-то наступил покой. Фредди впервые за тринадцать лет испытывал те же чувства, что и тогда, в первые месяцы их брака. Из жизнь поднималась, словно из пепла, как феникс. Анна, Джим и Джош мечтали, чтобы ребята начали запись и устроили гастрольный тур, долгожданные гастроли. Они возвращались к прежней жизни, но уже совсем другими. И это вовсе не возраст изменил их, за эти четыре года много что с ними произошло. Кто-то развелся, кто-то обрел себя и свою любовь, все же эти десять лет были очень разнообразными для них. Бланке не нравилась Бетти, она ощущала, что именно она находиться в некоем замкнутом круге, между ней и Гарри явно что-то стояло, что они оба бережно скрывали.

Джозеф и Бланка поженились, несмотря на протесты матери последней и ее нежный возраст. Учебу ей не позволил бросить Джозеф, и поэтому ей пришлось перевестись в Лондон. Она удивлялась мужу и его работоспособности, весь его день проходил на нервах, но по ночам он был нежен, как никогда. В силу своего возраста она не мечтала о детях, хотя у всех его кузенов они уже были. Даже его племянница вышла замуж за своего антикварщика Айка Руммерса. Для начала надо просто жить, твердила она себе всегда.

Полли же и Айк жили, как настоящая богема, даже Бетти на ее фоне казалась приземленной. Вся творческая среда Лондона знала их, приходила к ним, ощущался аромат табака и спиртного, попивали вино и беседовали обо всем, творческие люди находили общие темы. Никто не вмешивался в их отношения, и это казалось неправильным, но Дилан почти не общался с бывшей женой, а Роджер сам был таким... немного демоном.

Бланке это не нравилось, не нравился Роджер и Дженни, она видела, что это он превратил ее в такую женщину, какой она была сейчас. Публичность нисколько ей не мешала жить, и Бланка замечала в ней такую же ведьмовскую силу, что была присуща всем женщинам этой семьи. Только Бланке не нравилось то, что эта великолепная шестерка, как звали их, слишком много времени проводили вместе, но потом она начала привыкать к тому, что они все неразрывно связаны.

***

Март—ноябрь 1990.

Утро выдалось на редкость промозглым. В октябре резко задули холодные ветра, и постоянно шли дожди, Лондон не радовал своих жителей хорошей погодой, но многие были уже привычны к этому и все равно продолжали его любить.

Восьмидесятые подходили к логическому концу, и, похоже, наступали спокойные, но авангардные девяностые, уже многие ощущали, как менялось у молодежи отношение к жизни. Стадионный рок медленно отмирал, и теперь в моду входил грандж — депрессивный и тяжелый. В фильмах стало больше насилия и эротики, и искренность появлялась лишь иногда, радуя тем, что она еще осталась в циничном мире. Времена менялись, нравы тоже.

Полли проснулась от резкой боли в животе, Айк сопел рядом, повсюду лежали бутылки, а пепельница была полна окурков. Вчера они, как всегда, приглашали гостей, вместе пили и курили, обсуждали все, что могли, только она не стала пить, утром ей надо было нести работы в университет. Даже теплое одеяло ее не спасло от холода и боли. Она завертелась в кровати, а потом быстро соскочила, побежав в ванную комнату. Ее стошнило. Вроде бы она не пила вчера, хотя может быть, это реакция на моллюсков. Она тихо собралась, оставляя Айку краткую записку. День прошел весь на нервах, а к вечеру она почувствовала настоящую усталость. Айк закрыл лавку поздно, и ночью у нее уже не было сил на любовь. Проснулась она опять с той же болезненностью, это повторялось почти каждое утро всю неделю. Потом она поняла, что скорее всего беременна. Айк хоть и старался сдерживать себя, но иногда, в пылу страсти... Как же ей сказать все ему. Как быть? Ночи пришла неожиданно, в октябре было уже холодно спать поодиночке и поэтому они всегда засыпали в объятьях друг друга.

Сегодня Айк ощутил ее отстраненность и тревожность, как обычно, она не отдавалась ему вся и без остатка. Он посмотрел в ее глаза, и ей захотелось провалиться сквозь землю. Полли знала, что он не хотел пока заводить детей.

— Милая, в чем дело? — спросил он потом.

— Ни в чем, — проронила она.

— Я же вижу, что что-то случилось, — она поднялась на локте, смотря в его глаза.

— Я думаю, что беременна, — он изменился в лице. — Черт, я так и думала, ты просто боишься что-то менять!

— Полли, не заводись, если это так, то мы просто-напросто перестанем так жить, и коль это случилось, да будет так, — ей все равно хотелось расцарапать ему лицо, но вместо этого она прильнула к нему. — И потом нам давно пора менять все.

— И когда же ты пришел к этому? — ее ладонь мягко скользнула по его груди.

— Совсем недавно. Роджер сказал, чтобы мы прекращали все это, — Полли засмеялась.

Ее отец не имел такое влияние на нее и сестру, сколько имел Роджер, хоть многие считали его чужим, он стал частью их семьи.

Год прошел без волнений и потрясений, и это был первый тихий год за последнее время. Что будет потом — время покажет...

***

Смотря через призму лет на жизнь своей семьи, Роберт стал понимать, сколько ошибок он и остальные совершил. Он когда-то осуждал своих ирландских родственников и сам не заметил, как они превратились в таких же, насквозь лживых и циничных. Они — дети Виктора — стали жалкими, не смогли сохранить мир в своей семье, не сдержали обещание, данное Виктору на его смертном одре.

Флер давно не жила с ним, и что творилось с его женой, он тоже не знал, она время от времени слала им краткие письма, сообщая, что все с ней хорошо и денег на жизнь ей не надо, но в последнее время Роберт ощущал себя виноватым перед ней. Это ведь он довел ее до такой жизни, это он не увидел вовремя закравшуюся в ее сердце болезнь недоверия, и это он позволил Арману сломать их брак.

Все могло бы сложиться по-другому, но он не смог все удержать в руках, все рассыпалось. Теперь, смотря на ее записи, оставленные в спешке и которые он нашел вчера, он все понял. Если бы он только знал, знал, до чего ее довел Арман, знал, что он сделал с ней. Ну, почему, почему он этого не увидел, не увидел то, что с ней творится на самом деле. Все эти годы он предпочитал считать, что в их семье все хорошо, но лишь иногда он понимал, что все плохо. С Флер ничего не сложилось. Дочери совсем далеки от него. Бетти даже здороваться не хочет, не то что общаться. Зря тогда он нажал на нее, и зря он пытался ее заставить сделать то, что женщина не хотела.