Дом Ветра

На улице было тихо... и она бесшумно шла по узким улочкам.

— Надо пробраться в дом, — услышала она, — чтобы выкрасть девку. Она нужна ему живой, — Каталина затаилась, не смея шелохнуться.

— А потом где-нибудь подальше отсюда мы убьем ее и закопаем, — все в ней застыло от страха и ужаса.

— Да, надо только не проколоться, а то не видать нам наших денежек...

— Ну что, пошли? — они двинулись в ее сторону. Пока они ее не заметили. Но еще пара шагов, и ее увидят, и тогда ей конец.

В ней сработал инстинкт самосохранения. Она должна была убежать, скрыться. Она кинулась в сторону дома — там Диего и Джейсон. Но тщетно: они заметили ее.

— Вон она, хватай! — заорал один из них.

Кто-то схватил Кат за талию, она взвизгнула.

— Заткнись, сука! — крикнул один из них.

— Пусти, — Кат одного из них ударила в пах, тот взвыл.

В темноте Каталина не различила лиц. Они знали, что она англичанка, и только Бог знал, что они хотят с ней сделать.

— Пустите! Диего! Джейсон! — кричала она.

Темнота скрывала их, только узкие улицы и неровные стены станут свидетелями ее смерти. Каталина услышала два выстрела. Замертво упали полковник и один из верзил. Второго, того, что так крепко держал ее, кто-то стукнул из темноты. Кат упала неизвестному на руки.

Джейсон сидел на крыльце и вдыхал аромат зимы, смешанный с кровью и гнилой плотью. Завтра он увидит ее, принесет ей букет роз и напомнит, как он ее любит, а еще лучше — возьмет гитару и ранним утром споет серенаду прямо перед госпиталем. Джейсон бросил взгляд на одно из зданий, в просветах было видно, как кто-то с кем-то борется, а потом знакомый до боли крик. Это была она... Что же случилось?! Мужчина вытащил пистолет, снял с предохранителя...

Он обнял ее, чувствуя крупную дрожь. Она разрыдалась, как только голова коснулась его груди и как только они вернулся домой. Пришлось попотеть: Джейсон оттащил трупы подальше и скинул их в сточную канаву. У него в горле застрял ком: что заставило ее в столь поздний час гулять по ночному городу и почему ее трясет? Что-то в нем перевернулось, что-то заледенело от ужаса. Джейсон взял ее на руки и унес в спальню. Он налил ей чашку водки, что недавно принес Диего, насильно заставляя выпить, потом опустился пред ней на колени, гладя ладони и вытирая слезы. Он терялся в догадках, мысли запутались в один большой клубок нервов. Когда жена успокоилась, все ему рассказала, все, как было. Джейсон прерывисто прижал ее к себе, унимая дрожь в себе и в ней. Он стирал большими пальцами слезы, катившиеся по ее щекам, приглаживал растрепанные волосы. Все слилось в эту минуту: любовь, ревность, страх, жалость, чувство потери, сострадание и страсть.

Он вдыхал аромат ее духов, войны, ночи, слез. Она посмотрела на него, шевеля губами, и он понял: она шептала его имя. Вдох — выдох. Он смотрел в ее глаза, ожидая, что она скажет дальше. Они должны утолить эту жажду, доказать, что они оба живы, доказать, что их любовь ничто и никогда не убьет. Диего слушал их прерывистые стоны, удивляясь такой буре чувств.

Поцелуй. Крепкие объятья. Новый трепет. Задыхаясь от страсти, он благодарил Бога за ниспосланное счастье. Все повторилось вновь, вновь она дарила ему свою нежность, он ей — свою страсть. Эта ночь дала ему смысл дальше жить. Вот женщина, которую он любит, и вот скорое будущее рядом с ней.

***

Одни требовали создать прочный союз, другие объединялись из-за совпавших взглядов на устройство будущего мира. Запахло дымом. Еще были оптимисты, как, например, Невилл Чемберлен, считавшие, что новые военные ужасы Европу не ждут. Лишь только некоторые знали, все идет к этому. Опять. Только в этот раз у участников нет желания поделить мир, новое поколение мечтало уничтожить его, взять реванш за Версаль и Вашингтон.

Пока братья стального пакта помогали душить социалистов в Испании, другие предпочитали молча наблюдать. Думая, что если останутся в стороне, то беда не настигнет. Но за все в этой чертовой жизни приходиться платить. И за ошибки Первой Мировой войны расплатятся невинные люди. В Берлине давно уже никто не строил иллюзий о мирном времени. Когда 11 марта произошел аншлюс Австрии, стало предельно ясно: это только начало. Вена сдалась почти без боя, посчитав, что лучше по доброй воле отдаться врагу, нежели воевать с исполином. Австрия исчезла с карты мира, и никто за нее не вступился. Неужели всем все равно?

Страх Марии растворился. Она появлялась в свете, не боясь, что вновь ее превратят в политическую пешку. За ними еще следили, по-прежнему немцы хотели знать, что они делают в Берлине на самом деле и что им уже известно. Но Мария держалась откровенно нагло. Она четко давала понять, что ничего не боится, что бы они не попытались сделать с ней. Она уже знала, что собирался делать Вильям. Он хотел подсунуть им ложное отношение английского правительства к будущей войне. Вильям всем дал понять, что Англия в любое время примкнет к Германии. Хотя кто знает, может, это была и правда. Вильям знал, что Невилл Чемберлен не может расстаться с мыслью, что фашизм не страшнее коммунизма, а Черчилль не давал ясного ответа, что ждать в дальнейшем. Все сплелось в безобразный уродливый узел, и его уже не распутать, осталось только разрубить, открыть огонь. В этом-то и состоял весь ужас их эпохи и их поколения. Хотя еще надежда была. Была... но ушла.

Трейнджи постоянно переписывались с Лондоном. Новости оттуда приходили порой радостные, порой грустные. Хотелось вернуться в родную Англию, вдохнуть знакомые ароматы, ощутить их ветер, прохладу, дождь, туман и солнце. Хотелось мира Англии, вместе с английскими феминистками побить сумочками своих же фашистов, чтобы не занимались этим. Посмотреть на Тею в театре и обнять всех-всех. А вместо всего этого над ними светило Берлинское солнце, евреев сгоняли в Гетто, и все пропиталось кровью. Жизнь день ото дня здесь становится только хуже.

— Если не хочешь — не ходи, — сказал Вильям, видя, как Мария пристально и критично смотрится в зеркало.

Они сегодня шли на прием, устраиваемый германским министерством иностранных дел, где английская делегация должна показать свою благостность Германии и ее политике.

— Я должна ради тебя, — прошептала она, надевая изумрудное колье, дополняющее черное платье в пол.

— Мария, я не переживу это снова, — Вильям внимательно смотрел на себя в зеркале, Мария, заметив это, усмехнулась.

— Все хорошо, — ответила она, поднимаясь со стула. — Все замечательно. Они не решаться снова это сделать.

Вечер прошел как всегда: Мария скучала, и только Вильям мог скрасить мероприятие. Она, как всегда, смеялась над его шутками, соглашалась с ним во всем, и старалась не отходить. Она снова испытала чувство острой потребности, возбуждения. Она хотела его целиком. Так хотела, как хотела в молодости, до крупной ссоры, до приезда в Берлин. Мария с нетерпением ждала, когда можно будет поехать домой и насладиться супругом сполна. Наконец-то все ее страхи отступили, наконец-то она была неимоверно счастлива.

По дороге домой с ее лица не сходила теплая улыбка. Боже, она жива! От этого осознания стало так хорошо! Каждая частичка ее тела и души наполнилась смыслом жизни, ее душу посетила весна.

***

Январским утром на свет появился Джулиан Портси. Роуз которая во время беременности не знала, что ей делать с ребенком, увидев малыша, не колеблясь, решила оставить его. Сайман был на седьмом небе от счастья. Когда взял на руки новорожденного сына, у него защемило сердце от радости, такое он испытывал только в День Рождения Теи. Старшая дочь примчалась в больницу сразу, как только узнала, и почему-то Сайман не испытал какой-либо неловкости. Он доверял дочери во всем, было очень забавно смотреть на дружбу любовницы и дочурки. Работа в Лондоне легко позволяла навещать Роуз и Джулиана, нисколько не беспокоясь, что кто-нибудь узнает об этом романе. Сайман давно не испытывал угрызений совести. Вся его любовь к Аманде стала прошлым, даже почти не осталось сладких воспоминаний о них: их вытеснила Роуз.