Дом Ветра

— Виктор, — Диана, цокая каблучками, вошла в гостиную. — Что с тобой?

— Рамсей умер, — он так редко показывал ей, что у него на душе. Лишь в редкие минуты ей удавалось застать его врасплох и каким-то чудом спасти от эмоциональной бездны.

— Папа, — прошептала она.

— Мне очень жаль, Диана. Я...

— Ничего ты не понимаешь! — вспылила она. — Это ты во всем виноват! Я даже не смогла похоронить отца!

— Как будто ты одна что-то потеряла! — крикнул он. — Я потерял отца и учителя второй раз!

— Не делай из себя мученика! — он подскочил к ней.

— Я делаю?! Я думал о своей семье прежде всего! Ты знаешь, что твориться в Лондоне, что пятьдесят семь дней его бомбили?! — он замолчал.

— Плевать! Эгоист! — она замахнулась, собираясь дать пощечину, но мужчина схватил ее за запястье.

— Думай, что хочешь, дорогая. Я опять все спущу на тормозах! — она слышала, как его сердце бешено бьется.

— Тогда в этот раз мы разведемся, — прошептала она. — О Виктор, — река хлынула, шлюзы открылись, слезы горячим потоком побежали по щекам. — Виктор, — она прильнула, он обнял ее, нежно гладя по волосам. — Виктор...

— Ничего, ничего. Это должно было случиться когда-нибудь, — они долго стояли прижавшись друг к другу, утешая, даря надежду на лучшую жизнь.

***

Весна — осень 1941.

Письма с Ближнего Востока приходили редко, Мария порой боялась их читать, смотреть на стопку почты, приходившей и из Аргентины, и с других концов страны; найти среди них похоронку из Египта. На Ближнем Востоке немцы стремились взять под опеку нефтеносные армии, подчинив Францию, Гитлер получил ее протектораты, если он завоюет Англию, следующим станет Иран, а потом... страшно подумать, что случится потом. Всю весну Югославия дралась за свою свободу, уже пол-Европы лежало у ног немцев, а у Британии уже почти не было сил держаться и бороться.

Письма из Аргентины почти перестали приходить, в море разворачивались жестокие бои. Германия еще мечтала, отрезав все морские пути Англии, сломить ту окончательно, с другой стороны Япония ломилась в англо-французские колонии, подчиняя одну за одной, оставляя за собой выжженное поле. Мир дрожал и готов был рухнуть под натиском темных сил. 22 июня рано утром Германия напала на СССР. Вильям приносил дурные вести: то там, то тут противники Гитлера нанесли поражения. Десятилетие началось печально.

— Мама, нам нужно поговорить, — начал Джастин, восемнадцатилетний высокий статный юноша, похожий на свою мать, в отличие от Кевина. Мария замерла, убирая руки от лица, смотря на него с невозмутимым спокойствием.

— Что-то произошло? — Мария, скрывая настороженность в голосе, дрожала, боясь то, что он скажет.

— Я хочу к Кевину, на войну, — Мария изобразила жалкую улыбку, чувствуя, как в ней поднимается гнев, что она готова задушить его за такое.

— Ты не понимаешь...

— Боже мой, все я понимаю, — Джастин вынул из внутреннего кармана кожаной куртки какую-то бумагу. — Отец помог: меня направляют в часть Кевина.

— Это — сумасшествие, — возразила Мария.

— Нет, мама, это — мое решение. Мир дрожит, но его еще можно спасти, — он подошел к ней, обнимая за плечи. Он был выше ростом, поэтому голова Марии легла на широкую грудь ее сына, тот погладил ее скованные плечики, утешая и подбадривая. — Ну, прости меня. Если мы умрем, ты можешь нами гордиться.

Он уехал через две недели в Египет, к брату. Прошлым летом итальянские войска решили завоевать Судан и Кению и отобрать у Англии Сомали. Кевин Трейндж оказался в гуще событий вместе с эфиопским партизанами. Итальянцы бежали, как последние трусы, бросая технику. К этому лету Восточная Африка была свободна, это, конечно, победа, но и она меркла на фоне поражений. Тяжелее всех дело обстояло в Египте и соседних французских владениях.

Осенью прошлого года Кевина перевили в Египет, он участвовал в боях против наступавших итальянцев, защищая границы британских владений. Декабрь 1940 и февраль 1941 стали самыми страшными месяцами в жизни Кевина, его товарищи умирали, он видел смерть каждый день, и это причиняло неимоверную боль. Огромная армия «Нил» смогла очистить Египет, Муссолини испугался и попросил помощи у своего «друга». До Кевина Трейнджа доходили печальные новости: армия Роммеля выбила англичан из Ливии в марте 1941. Летом враги опять стояли у границ Египта.

Когда Джастин приехал в часть, он быстро нашел брата, сидящего со своими товарищами, чистящего сапоги и что-то бурно, с ругательствами обсуждающего. Джастин бросил свой тюк в казарму. Они находились в Александрии, дух древности и востока одурманивал и обострял чувства. Его брат не был рядовым солдатом, его уважали, его геройству поражались. Джастин всех покорял своими обаянием и общительностью, легко находил общее темы. Попав в элитную часть базы, Джастин не ощутил себя чужим, он же еще один сын лорда Трейнджа. Имея прекрасную физическую подготовку и пройдя школу лицемерия в Берлине, Джастин заработал превосходную репутацию среди арамейских товарищей.

Деятельность отца приносила свои плоды, благодаря жизни то во Франции, то в Германии он свободно мог говорить. И, в отличие от своего старшего братца, он мог быть не просто воякой, а разведчиком, и командование имело на него планы. Кевин, даже с его желанием делать политическую карьеру, не мог соперничать с братом в части дипломатии. Там, в Берлине, Кевин получил благосклонность нацисткой элиты, кривить душой он мог, но иногда не хватало духу сдержать себя, и, чтобы не наломать дров, он просто тихо уходил по-английски. Джастин же всегда легко находил компромисс, из него бы получился стоящий политик, это даже отметил Черчилль. Вильям не зря его сюда отправил: младший сын, если выживет, пройдет блестящую дорогу политика или дипломата.

Однажды вечером он вышел прогуляться, подышать теплым южным воздухом. Он шел, поскрипывая гравием, и увидел в окне медицинского пункта два силуэта. Он подошел ближе. Красивая медсестра, марокканка Надин, обнималась с его братом. Надин была прелестна, еще в первую их встречу Джастин успел разглядеть ее: темные арабские глаза притягивали, а волосы как червленое золото говорили, что она совсем не арабка (позже он узнал, что отец девушки испанский начальник, а мать — арабка). Внебрачная дочь легко относилась к подобным романам. Надин стояла в одном нижнем белье, она опустилась на колени перед Кевином, у Джастина захватило дух. Конечно, у него были подружки, но таких вольностей они себе не позволяли, все было более невинно, чем сейчас. Он развернулся и ушел.

Джастин ревновал брата, завидовал ему, конечно, здесь находились и другие медсестры, но он хотел именно эту. Все же решившись зайти к Надин, Джастин, как ему показалось, выбрал самый нелепый предлог. Он постучал, она открыла дверь. Юноша попросил таблетку от головной боли, она принесла воды и пилюлю. Джастин невольно прикоснулся к ее бедру, и она ответила. Надин поцеловала его, он с силой стиснул ее в объятьях, теряясь в ласках. Позже, счастливый, он пошел к себе.

Всю осень, что прожили в ожидании боя, они занимались любовью с одной и той же женщиной, не подозревая об этом. Во время войны ничто не могло быть вечным, кто знает, как сложится дальше. Сегодня нельзя загадать завтра, жизнь здесь скоротечна и трагична. Откуда было знать, что эта связь станет одной из причин трагедии такого далекого будущего, что страшно смотреть вперед. А будет ли оно, это будущее? Жизнь сплела еще одно причудливое кружево в английском саду.