Дом яростных крыльев

— Эй… это был мой обед!

Из ран начинает течь кровь вперемешку с плазмой. Я смотрю на розоватую жидкость. Интересно, могу ли я насытиться своей собственной кровью? Святой Котел, мои мозги отправились вслед за сыром.

Мой желудок скрипит, точно раненое животное. Когда я протягиваю руку за другой порцией мха, Ропот исчезает подо мной, и я оказываюсь на лугу рядом с узкой речкой. Вода так быстро несётся с горы, что грохот потока оглушает меня. Но от меня не укрывается кряхтение и крики ребёнка с закругленными ушами. Маленький мальчик хлопает себя по животу, который так раздулся, словно принадлежит разжиревшему взрослому.

Когда его лицо начинает покрываться волдырями, я резко вдыхаю. Его глаза закатываются, после чего он падает ничком на траву. Его пальцы, похожие на сосиски, разжимаются, и я вижу в них кусок жёлтого мха.

Я снова резко вдыхаю и возвращаюсь на спину Ропота. И хотя луг и мальчик исчезли, всё, что я вижу у себя перед глазами, это он.

Он и мох в его руке.

Этот тот же самый мох, который я могла бы проглотить, если бы ворон не выхватил его. И тут до меня доходит, что ворон только что спас мне жизнь.

— Спасибо, — шепчу я, потеряв аппетит.

Я решаю сделать ещё один глоток, затем убираю флягу в сумку и смотрю на сгущающийся туман, который закрывает тот немногий солнечный свет, что попадает в траншею.

Наконец меня окружает абсолютная темнота, горы замирают, а воздух вокруг становится таким тихим, что я слышу только цоканье копыт Ропота по камням и редкие взмахи крыльев Морргота. Мои веки начинают опускаться.

Всё ниже.

И ни…

***

Я просыпаюсь, когда что-то тёплое начинает стекать по моим пальцам. Я решаю, что это дождь, но мокро только в одном месте. Спина ноет, когда я отрываю свое тело от шеи Ропота, а пальцы болят, когда я их разжимаю. Я, наверное, держалась за гриву Ропота всю ночь, учитывая то, как сильно затвердели костяшки моих пальцев.

Когда я замечаю кровь на руках, мои веки широко распахиваются, а пульс ускоряется. Я оглядываюсь, чтобы понять, откуда на мне кровь, но замечаю только Морргота, парящего надо мной на расстоянии вытянутой руки и сжимающего в когтях бездыханного кролика.

Я морщу нос, когда понимаю, что он собирается перекусить этим кроликом. Он опускается ниже и кивает головой на кролика. Неужели он… предлагает мне свою добычу?

У меня сводит желудок, когда я чувствую его запах. Я качаю головой и говорю:

— Прости, но я не…

Желчь подступает к моему горлу. И я с трудом сглатываю, чтобы отправить её обратно. Я хрипло заканчиваю своё предложение, изо всех сил стараясь сохранить в желудке поленту двухдневной давности.

— Я не ем мясо и рыбу.

Наверное, ворону это кажется нелепым. Я даже не знаю, зачем я рассказываю ему о своих пищевых предпочтениях.

Морргот не бросает кролика мне на колени и не закатывает глаза — а могут ли вороны закатывать глаза? — но я всё-таки чувствую его раздражение. Он, вероятно, считает меня тупым человеком. Ведь мне нужна пища. Я это знаю. Он это знает. Но я всё-таки отказываюсь есть еду, которая может меня насытить.

— Долго нам ещё до твоего друга?

Его чёрные крылья разрезают воздух, раз, ещё раз, а затем он улетает. Мне кажется, проходит целый час, прежде чем его чёрное тело снова закрывает белое небо. А может быть целых два.

И хотя солнце едва пробивается сквозь смог, воздух кажется теперь ярче, что говорит о том, что наступил полдень.

Ворон машет крыльями и опускается в траншею, прервав мой односторонний разговор, который я веду с Ропотом. К сожалению, лошади не очень общительные создания. Интересно, может ли Морргот вкладывать образы в голову коня?

Морргот опускается ниже и протягивает мне металлический коготь.

Я смотрю на ветки, усыпанные огромными ягодами, а затем поднимаю взгляд на его блестящие глаза.

— Для меня?

Он опускает голову.

Я беру ветки и, не теряя ни секунды, срываю одну ягоду и закидываю себе в рот. Она сладкая, такая же сладкая, как те конфеты, которые Джиана приносила из Тарекуори. Сок растекается по моему языку лужицей истинного наслаждения. Вероятно, это из-за сильного чувства голода, но я всё равно нарекаю эти ягоды «Самым изысканным деликатесом Люса».

Я срываю каждую розовую ягодку, даже сморщенную, и уже начинаю подумывать о том, чтобы обглодать ветку в надежде, что её сок окажется сладким, как нектар. В конце концов, я решаю, что не стоит вести себя как дикий зверь с костью в зубах. Вместо этого я тяну за поводья и предлагаю ветку и листья коню. Он нюхает ветку, после чего берет её из моих рук и начинает жевать.

Я уже видела, как конь лизал высокую каменную стену, чтобы собрать влагу, проступающую между камнями, но я ещё не видела, чтобы он что-то ел. Если только Морргот не покормил его, пока я спала.

Я не могу поверить, что спала верхом на коне.

Не могу поверить, что вообще еду верхом.

Только солдаты и чистокровные фейри ездят на лошадях.

Это было одним из любимейших занятий мамы в детстве, когда она росла в Тареспагии. Она каталась на своём драгоценном мерине по пляжу или по роще, принадлежавшей моей семье и известной во всём королевстве.

Ропот так неожиданно останавливается, что моё тело подается вперёд. Нахмурившись, я обвожу взглядом искусственную канаву, после чего пытаюсь заглянуть за её край, но это можно сделать, только если я встану на седло.

Ворон совершает головокружительные круги у меня над головой, а острые уши Ропота двигаются взад-вперёд. Что-то определённо происходит.

Что-то, что могут ощущать только животные благодаря своим непревзойденным чувствам.

— Что происходит?

У меня в голове возникает образ ущелья, оно заполнено громким бушующим потоком, природным запахом мокрой земли и сверканием, исходящим от железного ворона.

Мы на месте.

ГЛАВА 46

Морргот приземляется на край канавы. Он, должно быть, подозвал Ропота, потому что конь подходит к нему и прижимается своим большим телом к влажной стене, покрытой мхом. Я понимаю, что мне надо встать на седло и самостоятельно выбраться из расщелины.

Как жаль, что у Ропота нет крыльев.

Я начинаю жалеть об этом ещё сильнее, когда пытаюсь вытащить ногу, зажатую между ним и стеной, и судорога сковывает каждую мышцу моего бедра.

Я издаю стон, медленно поднимая ногу, а затем ещё один, более громкий, когда подтягиваю вторую ногу вверх и ставлю её на седло. Солёный пот выступает над моей верхней губой. Подумать только, вся эта боль возникла из-за сидения!

Я прижимаюсь ладонями к стене, поворачиваюсь к ней лицом и облизываю губы. После чего сжимаю зубы и заставляю своё больное тело принять стоячее положение. Как так вышло, что, съев всего горстку ягод, я чувствую себя тяжёлым столетним змеем, выброшенным на берег?