Дон Жуан

131

Трагедию мы знаем не одну.Поэты их изображали щедро.Припомните Пентефрия жену,И леди Буби, и царицу Федру:Похожи на морскую глубинуИх гневных душ бушующие недраИ это вам поможет, может быть,Моей Гюльбеи лик вообразить!

132

Прекрасный гнев тигрицы разъяреннойИ львицы, у которой взяли львят,Сравню ли с гневом женщины влюбленной,Когда ее утешить не хотят!И это гнев, по-моему, законный:Не все ль равно — что потерять ребят,Что потерять желанное мгновенье,Когда возможно их возникновенье.

133

Любовь к потомству всех страстей сильней,Извечный сей инстинкт непобедим,Тигрица, утка, заяц, воробейНе подпускают к отпрыскам своим.Мы сами за вознёю малышейТо с гордостью, то с нежностью следим.Коль результат могуч, всесилен даже,То мощь первопричины какова же?

134

Не пламенем зажглись глаза ГюльбеиОни горели пламенем всегдаЕе румянец сделался живее,А ласковость исчезла без следа.Впервые в жизни совладала с неюУпрямой воли дерзкая узда!А взнузданная женщина — о боже!На что она способна и похожа!

135

Одно мгновенье гнев ее пылал(Не то она погибла бы от жара!),Так ад перед поэтом возникалВ жестокой буре дымного пожара;Так разбивались у могучих скалПрибоя озверелые удары!В ней было все — движенья и глазаКак бурная, мятежная гроза!

136

Да что гроза! Свирепый ураган,Сметающий убогие преграды,Неистово ревущий океан,Стремительная сила водопада,Песчаный смерч, пронзительный буранВот гнев ее! Она была бы радаВесь этот непокорный гадкий мир«Убить, убить, убить!» — как старый Лир!

137

Но эта буря, как любые грозы,Промчалась, и за нею, как всегда,Явился ливень — яростные слезы,Плотину прососавшая вода!Ей сердце жгли бессильные угрозыРаскаянья, досады и стыда;Но людям в столь высоком положеньеПорой небесполезно униженье.

138

Оно их учит — пусть любой ценой,Что люди все в известной мере братья,И что из глины сделано однойВсе — и горшки и вазы — без изъятья,Что от страданий в жизни сей земнойНе защищает никакое платье,И это все способно, может быть,В них наконец раздумье заронять.

139

Она Жуана думала лишитьСначала головы, потом — вниманья,Потом его хотела пристыдить,Потом — его склонить на состраданье,Хотела негра — евнуха избить,Хотела заколоться в назиданье,А разрешилась эта тьма угроз,Как водится, ручьями горьких слез.

140

Как я уже сказал, она хотелаНемедля заколоться, но кинжалБыл тут же, под рукой — и злому делуТакой «удобный случай» помешал!Жуана заколоть она жалелаОн сердце ей по-прежнему смущал;Притом она отлично понимала,Что этим ничего не достигала.

141

Жуан смутился; он уж был готовК жестокой пытке колеса и дыбы,Ему уж представлялся дым костров,И когти льва, и зубы хищной рыбы;Ни плаха, ни смола, ни пасти псовСломить его упорство не могли бы:Он умер бы — и больше ничего;Но просто слезы — тронули его.

142

Как смелость Боба Эйкра в страшный час,Жуана целомудрие мелело:Он упрекал себя за свой отказИ думал, как поправить это дело,Так мучится раскаяньем не разОтшельника мятущееся тело,Так милая вдова во цвете летКлянет напрасной верности обет.

143

Он лепетать уж начал объясненья,Смущенно повторяя наугадВсе лучшие признанья и сравненья,Которые поэты нам твердят.(Так Каслрей в минуты вдохновеньяКрасноречиво врет — и все молчат!)Жуан уж был не прочь и от объятий,Но тут вошел Баба — весьма некстати!

144

«Подруга солнца и сестра луны!Сказал он. — Повелительница света!Твоим очам миры подчинены,Твоя улыбка радует планеты!Как первый луч живительной весны,Тебе я возвещаю час рассвета!Внемли, и возликуй, и будь горда:За мною Солнце следует сюда».

145

«Ах, боже мой! — воскликнула Гюльбея.Оно могло бы утром заглянуть!Ко мне, комета старая! СкорееБели звездам составить Млечный ПутьДа прикажи держаться поскромнее!Ты, христианка, спрячься как-нибудь!»Но тут ее слова прервали клики:«Султан идет! Султан идет великий!»

146

Сперва явился дев прелестный рой,Затем султана евнухи цветные;Как на параде, замыкали стройИх пышные кафтаны расписные.Он обставлял торжественно поройТакие посещения ночные:Гордился он четвертою женойИ угождать старался ей одной.

147

Он был мужчина видный и суровый:Чалма до носа, борода до глаз;Он ловко спасся из тюрьмы дворцовойИ брата удавил в удобный час.Он был монарх не слишком образцовый,Но плоховаты все они у нас:Один лишь Солиман — могучий воинБыть славой рода своего достоин.

148

Ходил он честно, как велел алла,В мечеть молиться в дни богослуженьяВизирю он доверил все дела,Не проявляя к ним большого рвенья,А жизнь его домашняя теклаЛегко: он управлял без затрудненьяЧетверкой жен и нежных дев толпой,Как наш король — супругою одной.

149

И если даже что-нибудь бывалоНикто узнать подробности не мог;Невозмутимо море принималоТаинственно завязанный мешок!Общественное мнение молчало:Ни толков, ни догадок, ни тревогВ нем возбудить газеты не могли бы;Мораль цвела — и… процветали рыбы.

150

Он видел лично, что кругла луна,И убедился, что земля — квадратна,Поскольку всюду плоская она(Что каждому мыслителю понятно!).Его весьма обширная странаЕму была покорна, вероятно.Лишь изредка гяуры и пашиТревожили покой его души!

151

Когда же распря грозно разгоралась,Всех дипломатов — даже и пашейСажали в башни; подразумевалось,Что эта свора, не нося мечей,Науськиваньем грязным занималасьИ ложью про врагов и про друзейДепеши начиняла — очень тонкой,Нимало не рискуя бороденкой.

152

Имел он сорок восемь сыновей,А дочек — пять десятков; их держали,Конечно, взаперти (оно верней!)И в шелковые платья наряжали,Пока от состоятельных пашенС подарками послы не приезжали,Которым разрешалось увезтиНевесту лет шести иль девяти!