Донкихоты Вселенной

– Зачем?
– удивилась Мэри.
– И этой скорости, которую так трудно было в наших условиях осуществить, совершенно достаточно, чтобы по одному виду сигналов судить об их несомненной разумности.

– Мало этого, мало, почтенные леди и джентльмены (я имею в виду и самого себя, как здесь присутствующего!)! Мало, ибо запись пока сделана не в звуковом диапазоне, а надо, чтобы она зазвучала как голос из космоса.

– Голос из космоса?
– обрадовалась Мэри.
– О, па, я недаром всегда хотела походить на вас! Ведь это вызовет еще большую сенсацию. Какой же у них голос, какой?

– О, это нам предстоит услышать и очень скоро, у меня есть соображения, как это сделать, - деловитым уже тоном заявил профессор.

Обе женщины с нескрываемым восхищением смотрели на него.

Возможно, это был редкий случай, когда в семейном (научном) споре последнее слово оставалось за ним: "Голос из космоса".

Глава шестая

ГОЛОС ИЗ КОСМОСА

Всякий обладает достаточной силой, чтобы исполнить то, в чем он убежден.

В. Гёте.

Кассиопея примчалась в "приют спокойствия" проведать Надю и помириться с ней.

Обнявшись, девушки стояли в мягкой траве на подмытом берегу, завороженно смотря на отливающую синевой гладь озера. С другого берега доносился далекий всплеск весел, где-то старательно стучал дятел, перекликаясь, чирикали птицы.

– Вот так здесь и лечат тишиной, - прошептала Надя.

– И красотой!
– подхватила Кассиопея.
– Одно это зеркало роскошное чего стоит! Царевнам сказочным в него смотреться!

– Уж очень оно огромное, зеркало это. Я сверху и не разобрала, где его берега.

– И чего тебя гордыня твоя ввысь тянет?

– Не гордыня, а мечта. Без нее и легенда о Дедале и Икаре не появилась бы.

– Мечтать и на земле можно.

– О нет! Когда летишь выше всех, видишь дальше всех, такую ясность ума чувствуешь, что самое невероятное постигнуть можешь! Я когда к норме мастера готовилась, умудрилась вверху теорему своего прапрадеда доказать, целых сто лет недоказанную.

– Лесную теорему.

– Почему лесную?

– Доказав ее, в лес спустилась, с сосны пожарные снимали. Доказательство потом на березке в лесу изобразила, кое-кого завлекая.

– Звездочка!

– Шучу я, глупышка! А летать хорошо. Я маленькая была, во сне летала.

– Во сне все летают, потому и мечтают о полете. Вспомни Наташу Ростову, Катерину из "Грозы" Островского.

– Что ты себя с ними равняешь!

– А что? Я не могу встать в один ряд с такими истинными женщинами, познавшими и горе, и радость?

– А у тебя одна радость впереди. И никакого горя!

– И тебе не стыдно? А папа, а Никита?

Кассиопея смутилась, но постаралась овладеть собой:

– Папы всегда рано или поздно уходят. Закон природы! А вот Никита!.. Мой Константин Петрович не решился на звездный полет. Это из-за меня! Так проверяется настоящая любовь! У настоящего мужчины все звезды - к ногам любимой, а не звезды вместо нее!

– Я бы так поступила!

– Так почему позволяешь себе на прозрачных крылышках, как стрекоза, летать? А мама? А дед?

– Тогда вспомним о космонавтках, героинях-летчицах, о планеристках, парашютистках. Ты думаешь, они никого не любили или себя не берегли? Сколько рекордов оставили еще с прошлого века! И с нераскрытым парашютом прыгали.

– Подумать страшно.

– А они не боялись. И чего только не делали в свободном полете без парашюта! И танцы в воздухе без тяготения, и акробатика! Даже свадьбу неоднажды играли, с самолета прыгнув. Шампанское успевали распить в высотном падении. "Горько!" - жениху и невесте кричали. А парашюты потом открывали.

– А я так считаю, Наденька! Молиться на меня можно, но... "не называть меня небесной", как говорил поэт. Я способна приподняться над землей, но только на высоком каблучке, чтобы держаться стройнее и нога выглядела изящнее. "Мой мужчина" к нам спешит.

Девушки снова обнялись.

– Какая трогательность! Ожившая скульптура! Привет бесподобным! послышался голос профессора Бурунова.
– Прилетел за вами, как обещал. "Приют спокойствия" отпускает Надю с полным спокойствием, поскольку заболевание ее, если не считать ушиба о воду, оказалось подобным корню квадратному из отрицательной величины, то есть мнимым, - и, тряхнув светлыми кудрями, он поклонился так, что они свесились вниз.

– Вы хоть бы при мне отказались от своего ужасного математического жаргона, - надула губы Кассиопея.

– Здравствуйте, Константин Петрович! Мы сразу к дедушке? обрадовалась Надя.
– Вы на взлетолете?

– Конечно! Вас уже ждут.

Надя помчалась проститься с радушными сестрами здоровья из "приюта спокойствия", готовая хоть с субсветовой скоростью мчаться домой.

Мама встретила ее на крыльце. Всегда сдержанная, углубленная в себя и заботливая о других, она молча обняла повисшую у нее на шее дочь.

– Ну хватит, хватит, - сказала она, гладя вздрагивающую от рыданий спину Нади.
– Вернулась живой - это главное.

– Мамочка, милая! Я никогда, никогда больше не буду!

– Никогда?
– сквозь выступившие у нее слезы горько спросила Наталья Витальевна.
– Трудно поверить. Разве что ты поумнеешь и поймешь, что жизнь твоя принадлежит не только тебе, но и деду, и маме твоей, которая папу уже утратила, а за деда трясется... А тут ты еще!..

– Ну, мамочка, прости, родная. Я никогда, никогда больше не буду.

– Хорошо, хорошо, в угол тебя не поставлю. А дед твой велел передать, что в наказанье тебе должна ты его где-то там в парке найти для разговора без свидетелей.

– Мамочка! Я ведь знаю, ты добрая-предобрая, а строгостью только прикрываешься... для виду. Я тебя поцелую и побегу, а Звездочка с Константином Петровичем пусть цветочки дедушкины польют! Или просто подышат их ароматом.

– Беги уж! Мы тут как-нибудь до обеда управимся. Обед я заказала на всех, скоро привезут.

– Бегу, бегу, родная! Я мигом!

– Деду-то не позволяй особенно торопиться, побереги его!

– Ну конечно!

Надя убежала привычной старинной дорогой с подъемами и спусками, с раскинувшимися полями по обе стороны. Идя по краю, она срывала душистые полевые цветочки, прижимая их к пылавшим щекам.