Донос

– Хватит, Ваня, он выдержал. Добрэ, наш чоловик. И ко мне:

– Юркой, кажешь, зовуть?. А зачим прыихав, та ще и святой дом заняв.

Я буквально опешил.

– Та хибаш я сам…

– А отиць хто?

– В Горкоме будет работать.

– А, службовэць, значить. Ну ладно, потом посмотрим. В школу пойдешь?

– Пойду, в третий класс.

– А как учиться будешь, по-руськи? Мы по-руськи нэ балачим.

– Научусь як нибудь.

– В одном классе учиться будем.

– Как так, ты поди постарше меня.

– Так у нас же нимэць стояв. При нимцях нэ вучились. Вот и догоняем тэпирь. Вси – в третьем да четвертом классах, и малые и большие. Там и постарше меня будут. Что, завтра в школу вместе идем?

– Пойдем, конечно.

– Ну так с утра мы за тобой зайдем. Мы тут мимо проходим, как свистнем, ты выходи.

Так началась дружба с братьями Валигурами и Славкой Новицким.

Много у нас потом было происшествий, не знаю, кто на кого и как влиял, это мне мать с отцом постоянно твердили, что «улица» на меня губительно влияет, и друзья мои непутевые на меня оказывают какое-то недостойное влияние.

Думаю, что мое влияние на Вовку и Славку было не меньшим, чем и их на меня.

Мы быстро организовались в дисциплинированную «ватагу». Взяли полный контроль над Подгорной улицей. Где что брать в богатых садах или на лакомых грядках – это мы решали каждый день, по утрам, на наших общих сборах. Все участники нашей организованной ватаги имели звуковую связь – колокола там, снарядные гильзи, еще, что-нибудь громкое – ну прямо как в команде Тимура гайдаровского, но у нас действительно все это было, работало и мы действительно всем этим пользовались.

Однажды нас вызвали на общеквартальный сбор. На серьёзную «разборку».

Дело в том, что Пивень со своими дружками держал всю Подгорную в страхе, вытворяли они там, что хотели, по мелочи, конечно, но «чистили» сады и огороды. Послевоенный голод уже проходил постепенно, но, по привычке, пацаны еще азартно лазили по садам. Да по огородам.

Улица Подгорная была главной на всем правом Подгорынье. Вот «брательники» и возмутились нашим нахальством – брать что хочу и где хочу. И никого не пускать на свои улицы.

Вызвали нас на переговоры для определения зон влияния – вам сюда нельзя, а мы туда, к вам, не пойдем.

Встречу назначили у «Высокой фигуры» на кладбище – так обозначалась на нашем жаргоне могила старого польского князя, с самым высоким на кладбище надгробием – обелиском.

Встреча намечалась три на три, от нас три человека и от них столько же. Мы, честные, а значит наивные, пришли трое. Когда же не договорились, нас окружили. Ребята все рослые для своего возраста, настырные. Предъявили ультиматум – «или вы с нами, или мы против вас. Но тогда никто из вас отсюда не уйдет».

Ребята пережили войну, видели смерть и к ней привыкли, для них разрешить спор смертью, или, в крайнем случае, просто «поножовщиной», казалось не только нормальным, но и справедливым.

Валигура «полез в бутылку» – его смерть тоже не пугала и спор не останавливала – «ничего, за нами придут другие». Он ведь тоже был – «дитё войны».

– Чево вы хотите? – спокойно вмешался я, до сих пор молчавший, но главное, не имевший той закомплексованности – или «да», или драка, «поножовщина», а может и смерть!

– Кто такой? – мгновенно среагировал «главарь».

– Москаль, службовэць, я тоби о нём казав. – Услужливо доложил кто-то.

– Что, Валигура, своей башки не хватает, у «москаля» просишь совета?

– А ты не шубутись, этот москаль нас с тобой двоих стоит, его слова – мои слова.

– А что тебя не устраивает? Ты нам скажи, действительно, что вам надо от нас, чево нас позвали? Мы пришли трое, как условились, а вы?

– Мы вам сказали, изь подьгоры нэ выходить, вы против, что же нам прикажешь робыть? Уступить вам «наши» улицы и земли?

– Очнись, Пивэнь, чего ты мелешь, мы что, дурные, делить не наше? С какого боку «улицы и земли» вдруг «ваши»?

– Все наше, Валигура, сады, огороды, хаты наши и клуни наши, будете мешать, полизэтэ нэ по уговору, убью. Решай сейчас, ребята жьдуть.

Володя повернулся ко мне. Рядом сидел Славка.

– Решайте, ребята. Я им скажу.

– Отведи, Пивень, своих «бойцов», пусть не давять на нас, скажем тебе наше решение.

Мы снова остались три на три. Долго молчали.

– Ну, чего ж вы не советуйтесь, советуйтесь давайте, не можем же мы здесь сидеть до вечера, с нами вы или против?

– С вами, конечно, но Подгорная наша, а там как хотите. Если нет, объявим вам войну. Но в войне этой погибнете и вы тоже. Подумай, Пивэнь, и решай с умом, без извечных твоих выкрутасов.

Володя сидел напряженно, но смело и уверенно смотрел на Пивня.

– А что «москаль» скажет на это? – Пивень нахально посмотрел на меня.

Когда на меня смотрят в упор, я всегда как-то смущаюсь, мне кажется, что человека этого, что так смотрит, я чем-то обидел. Мне все время хочется извиниться перед ним.

Но тут смотрел враг. Я это видел, я это чувствовал, я это испытал на себе не один раз и раньше, до этой встречи, взгляд врага я узнавал сразу.

– Тебе сказал наш командир, чего же еще.

– А ты, сам, как бы ты сам рассудил? – Я видел, он наслаждается безнаказанностью, силой своей, своим превосходством – нас то всего лишь трое.

– Если б кто-то нарушил слово, что дал мне, я б ему не простил.

– Ну не простил, и что? Что бы ты сделал?

– Я бы не простил.

– А, понимаю, отцу бы нажаловался.

Взлетел я мгновенно, никто ничего еще и сообразить не смог, а Пивень уже лежал на земле, почти в безпамятьстве, бил я его нещадно, ногами. Меня схватили, Славка встал передо мной защитой, чтоб не напали, Валигура раскидал остальных защитников Пивня, но мы помнили, за кустами его ребята, надо спасаться, быстро, бегом за могилы! что там у нас есть из оружия, да, монтировка на тропке, меж могил, лопата, вот здесь, я ее видел, да, вот она, ну что там еще, уходим?

Выбрались мы спокойно, без потерь, миновали кладбище, пришли к Вовкиной усадьбе, она первая на пути нашего отступления, осмотрелись, нет, никто нас не преследует, не догоняет.