Дополненная реальность. Обнуление до заводских настроек
Шрифт:
Глаза защипало.
Позвонили в дверь. Братело. Переносить ещё и его сегодня было бы чересчур. Пашка заёрзал, забрался под пустой пододеяльник, укрылся им с головой и, стараясь вообще больше не думать, отрубил энергию на ноль.
Не тут-то было! Всю сраную ночь младший Соколов бродил по болотам, пытался вытянуть Лосева из трясины за единственную торчащую на поверхности руку, сам проваливался в топи, дважды захлёбывался насмерть и попадал в Ад, который тоже оказывался болотом; а раз тащил Лосева, а вытащил красномордого и огромного Везельвула собственной персоной.
Проснулся в тотальном ахуе, мокрый от пота насквозь и дышащий
— Стержень! — заорал Пашка подскакивая. — Твою мать!
Останки воробья выглядели так, что захотелось блевануть. Пашка взял из карандашницы ножницы и брезгливо отчикал адское послание, на котором тоже имелся бурый мазок как бы не воробьиных кишок.
Ну удружил, пушистый сучонок!
'Павел Соколов!
Для сохранения расширенных возможностей аккаунта, сегодня, 13.06.2018, назначь встречу Лаврикову на территории заброшенной стройки на улице Окружной к 18:00. Передай ему условную фразу-пароль: «Спустя четверть часа после моего ухода состоится рандеву. Ожидайте». Не задавай дополнительных вопросов. Не отвечай на провокационные уточнения Лаврикова. В случае успешного выполнения дополнительного квеста комиссия спишет ряд нарушений с повестки дня'.
Пашка выпучил глаза. Это что ещё за дичь?! Он должен спать на заброшенной стройке?! На кой ляд?! Зачем ему Лавриков?! Он будет мстить за то, что забрал у Зинки подушку?! Скажет тарабанить к ней новую порцию земли или уронит на спящего Пашку бетонный блок?!
Что такое, мать его, «рандеву»?!
Скользкой отвратительной жабой в сознание впрыгнуло воспоминание о Пионовской простыне истерии. Чёрт!
Сегодня это показалось куда большей проблемой, чем вчера. Пионова была удобная. С ней, едва ли не одной, Пашка чувствовал себя в последнее время нужным, чувствовал себя нормальным. Только если он её исправит игрой, выйдет как с Другой мамой. Может выйти. И перепрошитая Пионова может оказаться настолько левой, что он сам от неё сломя голову побежит. В последнее время всё от игрухи получалось через жопу.
Пашка встал и наступил босой грязной ногой в останки сожранного воробья.
— Ебать! Сука! — запрыгал на одной ноге он. — Стержень, скотина! Ну, попадись мне, пушистый ублюдок! Мля…
Пашка, наступая только на боковину левой ступни, похромал в ванную и взялся отмываться в раковине. Вода лилась чёрная, а засохшая грязюка не отдраивалась толком даже батиной старой мочалкой.
Тереть ноги пришлось почти двадцать минут.
Потом Пашка сел на унитаз и задумался, глядя на отстиранный Другой мамой рюкзак, сушащийся на батарее. В целом к изменённым людям можно привыкнуть. Прям страшно рядом какие-то первые пару недель.
Но только они становились совсем не собой.
И если старая мамка у Пашки была не того, то Люся…
Телефон выдал «хе» за неуважение к предкам, и Соколов-младший закатил глаза.
С другой стороны, Пионовой надо поправить не характер, а впечатление от вчерашней встречи с Другой мамой. Или даже снести на хрен всё о ней воспоминание. Это же не изменения, а так… Только
кто сказал, что в таком случае она не выкатит свою простыню наново, просто попозже?Конечно, можно ей рассказать про пропавшего батю, типа сыграть на опережение. Но это такая тонна пиздежа… И так-то, правда, сейчас не до Пионовой. Если она выпилилась из Пашкиной жизни, то, может, пусть так и побудет, пока он не разгребётся?..
Например, с этой новой жестью от дохлого воробья.
Пашка слез с толчка, вымыл руки и побрёл на кухню, хотя есть хотелось не особенно.
«Назначить Лаврикову встречу на заброшенной стройке, прикольно, блин. Туда, может, надо было Люську, полного доверия ради, волочь вместе с собой?!» — злобно подумал младший Соколов.
Пошла она…
Бутер с колбасой жевался через силу, словно был из безвкусных опилок. Пионовская диверсия на трезвую голову перекрыла даже новые угрозы игрухи. Но думать о ней и злиться было всё-таки попроще, чем о Лосеве. Воспоминания про вчерашний безумный день из кинохи по Стивену Кингу вообще хотелось снести к чертям собачьим.
К концу богомерзкого бутера на пионовской почве Пашка заимел пару драконов.
«Вы достигли 111-го уровня!»
А на кой ляд они продолжают считаться, скажите, пожалуйста?! Если у Пашки уже всё, что может открыться, — открыто? Или не всё? Как историк зомбировал людей? Через какую функцию?
Впрочем, насрать. Такого Пашка точно делать не станет.
Он вытащил из коробочки на столе зубочистку и взялся выскабливать болотную грязь из-под боковой кнопки громкости на телефоне. Стараясь вообще ни о чём не думать.
Позвонил Толик.
— Салют! Чё у тя по планам на выхи и пятницу? — бодренько начал он. — Яся разгреблась с делами и хочет всё-таки рвануть на водохранилище, но вот мои предки уже того, в Турцию улетают сегодня ночью. Так что предлагаю компаниями двинуть прямо в четверг вечером, Яся свободна после четырёх. Если к половине пятого сядем в электричку, успеем поставить палатки до темноты. Бери Люсю. Яськин брат Макс ещё будет со своей Ирой, затусим, шашлыков поедим!
— Макс с Ирой? — напрягся Пашка. — Не с Островской?!
— Ну, с девушкой своей, которая Люсина одноклассница же. Ты ещё говорил, что у неё такая же игруха, как у тебя.
— Безумный Макс берёт Островскую на природу туда, где будет его сестра?! — поразился Пашка.
— А почему нет? Они вон почти год как голубки. И чё это он безумный вдруг? — хохотнул Толик. — Норм пацан, я ж вас знакомил, ну, когда ты мне рассказал нормально про свою прилогу, забыл, что ли? Мы на фудкорте тусили. Макс вон в институт вроде поступил, хотя и гонщик. У Яси радости полные штаны.
— Макс поступил куда-то?!
— Ага, на бюджет, на психолога. Он же весь год готовился несмотря на заезды.
Пашка беззвучно выматерился.
— Не могу я, выхи расписаны. Развлекайтесь без меня, сорян. Спасибо, что позвал.
Сучья адаптация! Что наклацала эта придурковатая?! Гонщик, блять, год к поступлению готовился, как голубки! Офигеть! Макс, кажется, вообще с какой-то другой бабой жил чуть ли не постоянно! Писец. Она хоть её не того?!
Пашка припомнил, как в удалённом воспоминании напустились на него Марципан, Васин и Островская из-за возможной причастности к историковой смерти, и подумал, что всё-таки навряд ли.