Дорога китов

Мартин, ища разгадку, послал Вигфуса, чтобы тот нашел кузницу или любое упоминание о мечах и копьях. Вигфус, который даже днем с огнем не способен был найти собственный зад, ничего, конечно, не отыскал, но схватил женщину, ныне дрожавшую и бредившую подле меня. А все потому, что местные язычники вроде бы относились к ней с большим уважением. Он надеялся добыть у нее нужные сведения.

Местные напали на Вигфуса, убили немало его людей и вынудили его бежать в Бирку с одной только женщиной.

Но Мартин понял, что за таинственный амулет она носит, а потом, вспомнив про святого Отмунда и его миссию, решил, что разгадка должна храниться в писаниях святого о кузнице, и послал нас в Стратклайд. Однако в пергаментах нашлось лишь упоминание о камне бога.

– Итак, - проговорил Эйнар (кровь монаха капала на палубу, сопли текли ему в глаза), - почему же ты боишься Ламбиссона, чей кошель ты опустошил? Ежели ты напал на след великого клада, разве он не должен быть доволен?

Впервые монах заколебался.

– Я... он... мы просто не поладили. В самом главном... Спустите меня. Меня вырвет.

– В самом главном?!
– рявкнул Эйнар, сузив глаза. Он протянул руку к искалеченной кисти, и монах взвыл.

– Нет, нет!.. Стой, стой... святыня. Это святыня...

– Вот чего хочет Синезубый, - меня вдруг осенило.
– Эту христианскую штуку в ларце. Для того, чтобы с ее помощью обратить данов. Для того епископа, который надел раскаленную рукавицу.

Мартина стошнило, блевотина попала ему в нос и на волосы, он давился зеленой слизью, и Эйнар сообразил, что монах вполне может кончиться вот так, вися вверх ногами, и тогда он кивнул Снорри, а тот опустил Мартина на палубу. Его поливали морской водой, пока к нему не вернулось дыхание.

– Орм прав насчет ларца?
– спросил Эйнар.

Мартин, не в состоянии выдавить ни слова, кивнул, и его опять вырвало.

– Значит, - продолжал Эйнар, - Синезубый ничего не знает о сокровище Атли, но знает об этом божественном ларце, который почитают последователи Христа. Ты не сказал Ламбиссону, но потратил его денежки, чтобы припрятать ларчик...
– Он оглаживал усы и думал вслух.
– Что это за христианская святыня, которая всем так нужна?
– спросил он, пиная Мартина.

Монах залопотал, утер нос, выкашлял ответ:

– Копье... когда-то... им пронзили... бок нашему Господу... римляне...

– Вот оно что, - задумчиво протянул Эйнар.

Иллуги Годи глубокомысленно кивнул.

– Его коснулась кровь бога, и это могущественная вещь.

– Перекованная в меч, - заметил кто-то.

Все на корабле, как я понял, были зачарованы, ответы монаха повторялись во всеуслышание.

Меч. Сделанный из металла, к которому прикоснулся бог. Это вещь из саг, впитанных нами с материнским молоком. Существуют в мире великие вещи: серебряные клады, прекрасные лошади, красивые женщины. Но нет добычи лучше, чем заколдованный рунами меч.

– А женщина? Какое она имеет к этому отношение?

Мартин сплюнул и втянул в себя воздух. Он походил на крысу - только что из выгребной ямы.

– Она одной крови с кузнецами, которые ковали этот меч. Она... знает, где он.

Никто не сморгнул, услышав это, хотя некоторые опасливо покосились на пленницу, потому как ведьма на борту - к несчастью. Все к несчастью, подумал я.

– Знает ли о том Вигфус?
– спросил Эйнар.

Мартин, покачиваясь взад-вперед, обхватив покалеченную руку здоровой, заскулил и замотал головой.

– Но он знает о камне бога, - заметил Кетиль Ворона.
– Он станет искать его, не ведая, что от камня не будет толку - ни ему, ни нам, зато поиск поведет его в том же направлении, в каком движемся мы.

– Рунический меч, - молвил Эйнар, не обратив внимания на слова Кетиля.
– Человек с таким мечом может стать конунгом над конунгами.
– Он огляделся и усмехнулся.
– Человек с таким мечом, да с горой серебра, да с такой дружиной, как Обетное Братство, может не бояться конунгов.

Тут все загикали, завопили, принялись колотить друг друга по плечам, по палубе, по чему ни попадя. Когда все успокоились, вернулись к своим делам или просто укрылись от ветра, Эйнар повернулся, и усмешка его растаяла, когда он увидел на моем лице гримасу, которую я по глупости не смог скрыть. Он даже отшатнулся.

– От такого лица скиснет молоко, - заметил он раздраженно.
– А все радуются.

– Кроме Эйвинда, - ответил я.
– Которого здесь нет.

Тут он понял, как понял и Иллуги Годи, который был достаточно близко, чтобы услышать и положить ладонь мне на руку.

– Эйвинд нарушил нашу клятву, - проворчал Эйнар.
– Он с его проклятием Локи поставил всех нас в опасное положение своими поджогами.

– Клятва есть клятва. Та, которую я дал, не говорит, что глупость или проклятие ее отменяют и что за это убивают.

Иллуги Годи кивнул, и Эйнар это заметил. И разъярился еще пуще.

– А я думаю, ты не можешь забыть того, что тебе пришлось спустить штаны на улице, - медленно сказал он.
– Мне кажется, твой дар должен малость повзрослеть, прежде чем он станет полезен. Ступай-ка лучше к этой девке.

Он уставился на меня, и я понял, что меня смертельно оскорбили и что я имею право на гнев. Но передо мною - Эйнар, а я - молокосос. И я сник. Я струсил под этим черно-стеклянным взглядом.

– Я позову, когда ты мне понадобишься, - добавил он и вздернул голову, отпуская меня.

Я пошел, спотыкаясь - ноги, как студень, - и рухнул возле женщины. Я слышал, как Эйнар крикнул что-то Иллуги, а потом настала тишина - только треск и скрип мачты, хруст подпорок и шипение воды под килем.

Потом ненадолго сошлись мой отец и Эйнар, и Мартина приволокли к ним. Было ясно: они решают, куда идти.

Парус спустили, щиты и весла убрали - иначе невозможно было накренить корабль, - потом его положили на борт, и «Сохатый» повернулся вкруг носа и лег на новый курс, и тогда весь корабль снова переоснастили и он вновь понесся вскачь.

Не было нужды спрашивать у отца, куда мы направляемся, потому что это было очевидно: к той самой кузнице, откуда увезли эту женщину. Она возвращалась домой.