Дорога пыльной смерти

Главный механик Джекобсон — гений в своем деле, худощавый, высокий, крепко сбитый, смуглое морщинистое, вытянутое, всегда неулыбчивое лицо — подошел к Мак-Элпайну и произнес:

— Ну что, Харлоу, конечно, оправдали?

— Почему конечно?! Не понимаю почему вы так говорите.

— Нам ли хитрить с вами? Осудят Харлоу и, как нам всем ясно, автоспорт отбросят на десять лет назад. Кто же позволит такое? Ведь в гонки вложены миллионы! Или это не так, мистер Мак-Элпайн?

Мак-Элпайн задумчиво поглядел на него, промолчал, скользнул взглядом по озлобленному лицу Траккиа, отвернулся и подошел к побитой, опаленной «коронадо» Харлоу, которую к тому времени уже подняли и поставили на колеса. Он задумчиво оглядел ее, постоял у водительского места, крутнул рулевое колесо и выпрямился

— Интересно, в чем же причина?

Джекобсон холодно взглянул на него. Глаза его умели быть такими же пугающе-грозными, как хмурый взгляд Траккиа:

— Эту машину готовил я, мистер Мак-Элпайн.

Мак-Элпайн пожал плечами и долго ничего не отвечал.

— Знаю, Джекобсон, знаю. Я также знаю, что вы делаете это лучше всех. И думаю, что с вашим опытом вы сможете докопаться до истины. Ведь с любой машиной подобное может произойти. Сколько времени вам потребуется?

— Хотите, чтобы я сразу начал?

— Именно так.

— Четыре часа, — сухо ответил Джекобсон, обиженный и расстроенный тем, что хозяин обвиняет машину, а не пилота. — Самое большее шесть.

Мак-Элпайн кивнул, взял Даннета под руку, хотел было уйти, но внезапно остановился. Траккиа и Рори тихо разговаривали между собой, их не было слышно, но угрожающие жесты и красноречивые злобные взгляды, посылаемые обоими в сторону Харлоу с бутылкой бренди в руке, свидетельствовали достаточно ясно о предмете разговора. Мак-Элпайн, держа Даннета под руку, отвернулся и вздохнул.

— Друзей у Джонни сегодня не прибавилось, не так ли?

— Их не прибавлялось уже давно. А вон, кажется, и еще один, который едва ли увеличит их число.

— О, Боже! — Вздохи, судя по всему, становились второй натурой Мак-Элпайна. — Похоже у Нойбауэра в голове что-то недоброе.

Фигура в небесно-голубом комбинезоне, шагавшая к боксу, выглядела и в самом деле так, что сразу заставляла насторожиться. Высокий блондин с совершенно нордической внешностью Нойбауэр был на самом деле австрийцем. Гонщик номером один в команде «Гальяри» — «Гальяри» было вышито на груди его комбинезона — он завоевал блестящими победами в гонках на «Гран-при» право называться крон-принцем гонок и наследником Харлоу. Он так же, как и Траккиа, был холоден, недружелюбен, не терпел болванов, каковыми считал всех вокруг. Как и у Траккиа, его друзья и приятели были немногочисленны. И хотя они с Траккиа были постоянными соперниками на гоночных автотрассах, но были близкими друзьями.

Нойбауэр шел сжав губы, холодно поблескивая бледно-голубыми глазами. Когда путь ему преградил массивный Мак-Элпайн, Нойбауэр помимо своего желания остановился: хоть и крупный он был человек, но Мак-Элпайн оказался еще массивнее. Гнев застилал Нойбауэру глаза и не разобравшись, кто это перед ним, он произнес он сквозь зубы:

— Прочь с дороги!

— Вы что-то сказали? — Мак-Элпайн поглядел на него с кротким удивлением.

— О, простите, мистер Мак-Элпайн! Где этот ублюдок Харлоу?

— Оставьте его. Он и так скверно себя чувствует.

— Скверно себя чувствует, он? А Джету как себя чувствует? Не понимаю, отчего все носятся с этим Харлоу, просто ума не приложу. Он же маньяк, свободно разгуливающий на свободе. Бешеный. И вы это знаете. Мы все это знаем. Сегодня он дважды оттеснял меня с трассы, я также мог сгореть заживо, как и Джету. Предупреждаю, мистер Мак-Элпайн, я подниму вопрос в ассоциации гонщиков и добьюсь, чтобы его сняли с дистанции.

— Вы последний из тех, кто может поднять такой вопрос, Вилли. — Мак-Элпайн положил руки на плечи Нойбауэра. — Вы последний из тех, кто может указать на Джонни пальцем. Если Харлоу уйдет, кто станет чемпионом?

Нойбауэр изумленно уставился на него. Злости на его лице слегка поубавилось, с удивлением и недоверием он смотрел на Мак-Элпайна. Когда же заговорил, то это был, тихий, неуверенный шепот:

— Вы думаете, я пошел бы на это из-за этого, мистер Мак-Элпайн?

— Нет, Вилли, я так не думаю. Просто хочу предупредить, что другие могут так подумать.

Наступила долгая пауза, за время которой ярость Нойбауэра, казалось, совершенно улетучилась и он уже совершенно спокойно произнес: — Он ведь убийца. Он может еще кого-то убить, — потом, мягко сняв руки Мак-Элпайна со своих плеч, повернулся и вышел из боса.

С задумчивым видом глядел ему вслед Даннет:

— Возможно, он прав, Джеймс. Да, Харлоу выиграл пять «Гран-при» подряд, но после гибели его брата на гонках в Испании…

— Пять побед на «Гран-при»! Разве он мог такого достичь, если, как ты утверждаешь, у него сдали нервы?

— Я этого не утверждаю. Я не знаю, что с ним произошло, но в последнее время его езда стала настолько самоубийственной, что другие гонщики его просто боятся. Они, чтобы остаться в живых, перестали с ним бороться, пытаться выигрывать у него метры дистанции. Вот почему он продолжает выигрывать.

Мак-Элпайн внимательно посмотрел на Даннета и сокрушенно покачал головой. Мак-Элпайн сам был признанным экспертом, но относился к Даннету и его мнению с глубоким уважением, считал его незаурядным, тонким, интеллигентным человеком и исключительно талантливой личностью. Даннет был уже весьма известным журналистом, когда сменил профиль своей работы и превратился из политического обозревателя в спортивного комментатора лишь по той простой причине, что стал находить политику весьма скучным занятием. Твердую принципиальность и аналитические способности, которые сделали его заметной фигурой в парламентских кругах, он с успехом теперь использовал в своих обозрениях с мировых гоночных трасс. Являясь штатным корреспондентом центральной английской еженедельной газеты и двух автомобильных журналов, английского и американского, при этом постоянно сотрудничая со многими другими изданиями, он быстро приобрел репутацию одного из ведущих в мире журналистов по автогонкам. Всего за два с небольшим года он, бесспорно, добился незаурядного положения. Успеху его завидовали многие из пишущей братии, а кое-кто из неудачников открыто злобствовал в его адрес по всякому поводу.

Ему ставилось в вину то обстоятельство, что он тесно сошелся с командой «Коронадо. Вообще-то на этот счет не было никаких законов, писаных и неписаных, но так не поступал еще ни один журналист. И его коллеги теперь брюзжали по этому поводу. Его и их работа, утверждали они, заключалась в добросовестном и беспристрастном изложении всего, что связано с машинами и гонщиками, борющимися за «Гран-при», на что он вполне убедительно отвечал, что именно этим и занимается. Но недовольных оттого не уменьшалось. На самом деле недовольны они были тем, что Даннет информацию о команде «Коронадо», команде наиболее процветающей и самой яркой на общем фоне, черпал изнутри, из первых рук. Действительно, написанные им статьи о команде «Коронадо» и частной жизни Харлоу могли составить внушительный том. Подогревала страсти и созданная Даннетом в соавторстве с Харлоу книга.

— Я боюсь, что ты прав, Алекс, — сказал Мак-Элпайн. — Даже убежден в твоей правоте, но самому себе в этом не хочу признаться. Он всех заставил бояться себя. Даже меня.

Оба взглянули одновременно туда, где на скамеечке сидел Харлоу. Не придавая никакого значения тому обстоятельству, что его могут видеть, он в очередной раз наполнял стакан уже из следующей бутылки бренди. Можно было на расстоянии разглядеть, что руки его при этом по-прежнему дрожали. Хотя протестующие крики поутихли, но разговаривать в таком шуме было все еще нелегко, а вот как горлышко бутылки выбивает дробь о стакан, было даже очень слышно. Харлоу сделал приличный глоток, уперся руками в колени и бездумно уставился на свой искалеченный автомобиль.