Дорога пыльной смерти

Еще две недели спустя на гонках «Гран-при» в Германии — пожалуй, самых трудных из всех гонок в Европе, на которых Харлоу был общепризнанным лидером, — настроение уныния и подавленности, словно грозовая туча, окутало бокс «Коронадо». Это было почти физически ощутимо — будто эту атмосферу можно было пощупать руками.

Гонки уже заканчивались, и последний их участник исчез за поворотом, уходя на последний круг. Мак-Элпайн глядел куда-то сквозь Даннета и о чем-то тягостно размышлял. Даннет, почувствовав этот взгляд, опустил глаза и прикусил нижнюю губу. Мэри сидела рядом на легком складном стульчике. Ее левая нога была в гипсе, к спинке стула стояли прислоненные костыли. Она сжимала в руке блокнот и секундомер и, едва сдерживая слезы, покусывала карандаш от досады, не умея скрыть обуревавших ее эмоций. Позади выстроились Джекобсон, два механика и Рори. Джекобсон, должно быть, прилагал немало усилий, чтобы придать своему лицу безразличное выражение, и тем не менее оно то и дело искажалось злобной гримасой. На лицах рыжих близнецов Рэфферти — смесь покорности судьбе и отчаяния. Рори, на лице которого застыла маска холодного презрения, произнес:

— Одиннадцатое место из двенадцати финишировавших! Боже, какой гонщик. Наш чемпион мира, я полагаю, совершает круг почета.

Джекобсон поглядел на него задумчиво:

— Месяц назад он был для вас кумиром, Рори.

Рори глянул искоса на сестру. Она, все такая же поникшая, покусывала карандаш. Слезы застилали ее глаза. Рори перевел взгляд на Джекобсона и произнес:

— Так это было месяц назад.

Светло-зеленый «коронадо» подкатил к боксу, затормозил и остановился, двигатель смолк. Николо Траккиа снял шлем, достал большой шелковый платок, вытер им свое рекламно-красивое лицо и принялся снимать перчатки. Он выглядел, и вполне резонно, довольным собой, потому что финишировал вторым, уступив всего корпус лидирующей машине. Мак-Элпайн подошел к нему, одобрительно похлопал по спине:

— Прекрасный заезд, Никки. Лучший в твоей карьере — и еще на таком тяжелом кольце. За последние пять этапов приходишь вторым уже третий раз. — Он улыбнулся. — Подозреваю, из тебя может получиться хороший гонщик.

— Дайте мне время! Уверяю, Николо Траккиа не гонялся еще по-настоящему, сегодня он просто попытался улучшить характеристики машины, которые наш шеф-механик портит между гонками. — Он улыбнулся Джекобсону, и тот ответил ему тем же: несмотря на разницу натур и интересов, между этими двумя людьми существовало что-то вроде дружбы. — Шеф, когда мы через пару недель доберемся до «Гран-при» Австрии, я рассчитываю разорить вас на пару бутылок шампанского.

Мак-Элпайн опять улыбнулся, и было видно, что это далось ему с трудом. За прошедший месяц Мак-Элпайн, который был всегда представительным человеком, заметно сдал, похудел, лицо его осунулось, морщины стали глубже, в импозантной его шевелюре прибавилось серебра. Трудно было представить, что такая драматическая перемена произошла с ним только из-за внезапного и неожиданного падения его суперзвезды, но в существование других причин поверить было еще труднее.

— Ты, надеюсь, не забыл, — сказал Мак-Элпайн, — что в Австрии в гонках на «Гран-при» будет выступать и настоящий австриец. Я имею в виду Вилли Нойбауэра?

Траккиа остался невозмутимым:

— Возможно, Вилли и австриец, но гонки на «Гран-при» в Австрии не для него. Его лучший результат там — четвертое место. Я же второе место держу уже два последних года. — Он взглянул на еще один подошедший к станции обслуживания «коронадо», затем снова посмотрел на Мак-Элпайна. — И вы знаете, кто оба раза пришел первым.

— Да, знаю. — Мак-Элпайн не спеша повернулся и пошел осматривать другую машину, из которой вылез Харлоу. Держа шлем в руках, Харлоу смотрел на болид и огорченно качал головой. Когда Мак-Элпайн заговорил, то в голосе и в лице его не было ни горечи, ни гнева, ни осуждения.

— Ну, ладно, Джонни, не можешь же ты всегда выигрывать.

— Могу, но не с такой машиной, — сказал Харлоу.

— Что ты имеешь в виду?

— Не тянет двигатель.

Подошедший Джекобсон с бесстрастным лицом выслушал претензии Харлоу.

— Прямо со старта? — спросил он.

— Нет. Ни в коем случае не принимайте это на свой счет, Джек. Знаю, что вы тут ни при чем. Чертовски странно: мощность то появляется, то исчезает. В какие-то моменты мне удавалось выжать максимум, но это продолжалось не долго. — Он повернулся и снова мрачно-изучающе уставился на машину. Джекобсон глянул на Мак-Элпайна и увидел, что тот все очень хорошо понимает.

Уже в сумерках на опустевшем гоночном треке возле бокса «Коронадо» стоял Мак-Элпайн. Стоял одиноко и отрешенно в глубокой задумчивости, засунув руки глубоко в карманы коричневого габардинового костюма. Однако он не был так одинок, как ему могло показаться. В стороне за боксом «Гальяри», притаилась еще одна фигура, в черном обтянутом пуловере и черной кожаной куртке. Джонни Харлоу обладал исключительной способностью оставаться неподвижным и в тот момент он использовал эту способность в полной мере. Сейчас на треке все казалось безжизненным.

И вдруг послышался рокот мотора гоночной машины. С включенными фарами она, сбросила скорость, проезжая бокс «Гальяри» и остановилась возле бокса «Коронадо». Джекобсон выбрался наружу и снял шлем.

— Итак? — спросил Мак-Элпайн.

— Чертовщина все, что было сказано о машине. — Тон Джекобсона был безразличным, но в глазах светилась ярость. — Она летит птицей. Ваш Джонни слишком впечатлительный человек. Здесь нечто другое, чем просто водительский просчет, мистер Мак-Элпайн.

Мак-Элпайн колебался. Тот факт, что Джекобсон отлично, с прекрасной профессиональной сноровкой прошел круг, еще ни о чем не говорил, ведь скорость при этом была гораздо меньше той, какую развивают пилоты. Мотор мог также давать сбои только тогда, когда сильно нагревался, а сейчас такого не было, ибо Джекобсон сделал всего один круг. А может быть дело в том, что эти скоростные и очень капризные гоночные двигатели стоимостью до восьми тысяч фунтов вообще очень своенравные создания, которые по собственной прихоти могут приходить в расстройство и восстанавливаться без всякого вмешательства людей? Джекобсон посчитал молчание размышляющего Мак-Элпайна за полную солидарность с ним.

— Вы тоже пришли к такому выводу, мистер Мак-Элпайн? — спросил он.

Мак-Элпайн не ответил на его слова ни согласием, ни несогласием.

— Оставьте пока машину. Мы пошлем Генри и двух парней с трейлером забрать ее. А пока идемте-ка ужинать. Я думаю, мы его заслужили. И выпивку, я думаю, мы тоже заслужили. Да, пожалуй, у меня еще никогда не было столько поводов для выпивки, как за прошедший месяц.

— Не могу с вами не согласиться, мистер Мак-Элпайн.

Голубой «остин-мартин» Мак-Элпайна был припаркован с задней стороны бокса. Молча сели они в него и уехали. Шум мотора постепенно стих.

Харлоу проводил машину взглядом. Если его и тревожили выводы Джекобсона или возможная поддержка этих соображений Мак-Элпайном, то это никак не отразилось на его поведении. Он спокойно подождал, пока машина скроется в сумерках, огляделся вокруг и, убедившись в полном безлюдье, направился к задней стороне бокса «Гальяри». Здесь он открыл парусиновую сумку, висевшую на плече, достал фонарь, молоток, отвертку, слесарное зубило и разложил все это на крышке на ближайшего ящика. Харлоу щелкнул кнопкой и яркий белый луч высветил окружающие предметы, еще щелчок — и белый свет сменился приглушенным темно-красным. Харлоу взял в руки молоток, зубило и принялся за работу.

Большая часть ящиков и коробок не были закрыты, ибо в них не хранилось ничего из того, что могло заинтересовать случайного вора. Если бы вор и взял что-то из хранящихся здесь запасных частей для двигателей и шасси, то наверняка не смог бы это сбыть. Те же несколько ящиков, что Харлоу пришлось распечатать, он открывал чрезвычайно осторожно с минимальным шумом.

Медлить было нельзя, и Харлоу осмотрел все за минимальное время. Тем более что он, очевидно, знал что ищет. В некоторые ящики и коробки он просто заглянул, на другие тратил не больше минуты, и через полчаса он уже закрывал все проверенные ящики и коробки, стараясь не оставлять при этом каких-либо следов. Потом он сложил в сумку молоток и другие инструменты, сунул туда же фонарь и растворился во тьме, покинув боксы. Харлоу редко проявлял эмоции, поэтому и сейчас невозможно было понять, удовлетворен ли он результатами своих поисков.