Дорога Токайдо
Шрифт:
Сторож на пожарной вышке ближайшего к воротам чайного дома ударил в большой бронзовый колокол. Полуодетые мужчины и женщины выбегали на улицы из домов, вынося все, что успевали схватить. Мэцкэ, сообразив, что не может снять плащ, решил, что сумеет выбежать из него, и с визгливым криком помчался назад в Ёсивару. Люди разбегались перед ним. Но ветер, который он поднимал своим движением, только делал пламя горячее. Искры снопами взлетали вверх и разлетались вокруг пылающей фигуры.
— Сире моно (болваны)! — Сороконожка расталкивал толпу локтями, пытаясь расчистить путь для пожарной команды.
Когда Кошечка, пригнувшись, проскользнула в низкую дверь, никто не последовал за ней: правительство изобрело немало впечатляющих видов публичной казни, но человек, горящий заживо, —
После этого Кошечка неторопливым шагом спустилась по «Холму одевания», где мужчины поправляли одежды перед тем, как вернуться домой к своим женам. Возле ивы «Взгляни назад» она обернулась и бросила взгляд на высокую стену Ёсивары. Из-за стены в небо поднимались клубы густого черного дыма, который казался особенно темным и зловещим рядом с бледной луной. В этот дым превращался сыскной инспектор. Кошечка отчетливо слышала крики людей, но вопли мэцкэ становились все слабее. Она дождалась, пока они совсем затихли. Бронзовый пожарный колокол перестал звонить, но гулкие удары продолжали отдаваться в ее ушах.
Удары деревянной колотушки сторожа отметили час Крысы. Ворота веселого квартала казались светлым прямоугольником в черной стене. Из него, как вода из шлюза, вылилась толпа гуляк, потом прямоугольник стал уже и погас. Ёсивара была закрыта на ночь. Один из вышедших за ворота мужчин отделился от остальных, словно те остановились поболтать, а он должен спешно идти куда-то. Это был гонец, посланник Сороконожки. Он подобрал сзади кимоно и засунул его подол за пояс так, что оно едва прикрывало ему спину. В руке этот человек держал вертикально поднятое длинное копье — его должностной жезл.
Когда гонец с бешеной скоростью обогнул иву «Взгляни назад», он промчался так близко от Кошечки, что она разглядела тугие мышцы его сильных ног. Пышный пучок конских волос, повязанный вокруг острия копья, дрожал и подскакивал. Гонец, не снижая скорости, спустился по извилистой насыпной тропе, которая шла через окружавшие Ёсивару болота, и наконец исчез. «Началось», — подумала Кошечка.
Под тканью грубой куртки она нащупала и подтянула вверх непривычную нагрудную повязку, потом оправила пояс на бедрах. За год работы в веселом квартале княжна научилась беседовать с мужчинами и теперь хорошо знала их жаргон и ритмику речи. Она привыкла изображать мальчиков в танцах и драматических сценках для развлечения приятных ей гостей или для забавы других куртизанок.
И теперь она без труда отринула свое врожденное изящество и побежала в темноту косолапой, но легкой походкой крестьянина, привыкшего поторапливаться по делам тех, кто стоит выше него.
— Сире моно! — пробормотала она. — Болваны!
ГЛАВА 4
Грабитель в доме
Кошечка пробиралась через запрудившую дорогу толпу ночных гуляк. Здесь сновали бродячие артисты, самураи, нищие, уличные торговцы со своими тележками, монахи и предсказатели будущего. Этот участок города между веселым кварталом и основной частью Эдо был всегда полон людей. Его и Ёсивару вместе называли Юкиё — «Текучий мир». Здесь жили одним мгновением, прекрасным и мимолетным, как цветы вишни.
Простые люди приходили сюда пешком, а знатные укрывались в закрытых паланкинах. Торговцы, лекари и уличные актеры обосновались здесь, чтобы обслуживать гостей квартала. Каждую потребность посетителей, какой бы мелкой она ни была, удовлетворял кто-то из здешних держателей своего дома.
Уходя в сторону от болот и рисовых полей, окружавших Ёсивару, насыпная дорога из утрамбованной земли врезалась между рядами построенных из темного дерева двухэтажных лавок с открытыми фасадами. Кривые переулки, петлявшие между ними, были такими узкими,
что двое встречных едва могли там разойтись. Эти проулки были украшены бумажными фонарями с зазывающими в лавки надписями. Белые флаги из хлопчатобумажной ткани свисали почти до земли и развевались на зимнем ветру. На них яркими черными иероглифами было обозначено, чем торгует каждая лавка. Широкие карнизы вторых этажей противоположных домов соединялись над улицей бамбуковыми шестами, на которых сушилось белье. В этот час многие лавки были уже закрыты ставнями. Многие, но не все: в витринах некоторых из них еще лежали на виду путеводители по веселому кварталу, памятные безделушки или раскрашенные от руки гравюры, изображавшие актеров и куртизанок. Продавцы еды и сакэ все еще зазывали прохожих.Верхние половины открытых фасадов были занавешены короткими шторами: прохожим приходилось нагибаться, чтобы увидеть предлагаемый товар. Хозяева лавок справедливо полагали, что если за шторы проникнет хотя бы голова покупателя, то за ней последует и остальная часть его тела. А они твердо решили не позволить ни одному гостю Юкиё утаить от них даже самую мелкую монетку за отворотом широкого рукава.
От запахов супа с лапшой, жареных пельменей с рисом, политых сладким соевым соусом, и жареной рыбы у Кошечки закружилась голова. Последний раз она ела задолго до того, как ее гость проглотил поданное ему кушанье из рыбы фугу, и теперь от голода у нее начались рези в желудке.
В Ёсиваре Кошечка частенько сиживала на балконе второго этажа гостиницы «Карп» и смотрела на Эдо. Издалека Восточная столица казалась сказочной страной, полной разноцветных огней. Ветер, перелетавший через черный ковер покрытого полусгнившей травой болота, доносил до нее музыку и смех.
Вблизи волшебный город оказался путаницей тесных переулков и грязных трущоб. Лачуги бедняков стояли здесь стена к стене и были такими узкими, что их называли «постелями для угрей». Многие дома отделялись от соседних высокими заборами, калитки в которых крепко запирались на ночь со времен давних голодных бунтов. За сто лет управления страной пять сёгунов из рода Токугава превратили рыбацкую деревушку среди болот в столицу, главный город страны, в котором проживало больше полумиллиона жителей. Бредя наугад по полутемным улицам, Кошечка обдумывала, как ей быть в этом огромном городе.
Дочь князя Асано выросла в Эдо, но до сих пор видела его только в узкие щели ставней, закрывавших окна паланкина. И даже если бы она могла отыскать свой родной дом, делать это не имело никакого смысла: он был конфискован, как и городская усадьба князя Асано и его второй, загородный дом в одном из предместий. Сёгун отдал их кому-то другому.
Мать Кошечки жила теперь в бедном доме в квартале торговцев тканями, но как найти ее, Кошечка тоже не знала. А если бы и смогла отыскать этот дом, то лишь навлекла бы на него беду. Кошечке было известно также, что князь Кира, удалившись от дел, переселился в загородное поместье где-то на другом берегу реки Сумида, но она совершенно не представляла, где это место находится.
Город был полон правительственных осведомителей, и потому Кошечка не могла подходить к незнакомым людям, выспрашивая дорогу, а ей сейчас было так необходимо на кого-нибудь опереться. Девушка мысленно перебрала все возможные варианты. Многие мужчины Эдо сходили по ней с ума. Маленькая шкатулка из розового дерева, хранившаяся в ее комнате в «Карпе», была полна их нежными письмами. Когда любовных посланий становилось слишком много, Кошечка платила какой-нибудь из служанок, умевшей молчать и легко превращавшей стихи и страсть в дым. Но молодая женщина ясно понимала: именно от тех, кто больше всех уверял, что сражен любовью, она меньше всего может ждать помощи теперь. Они уж точно не станут помогать ей ускользнуть из «Благоуханного лотоса», а следовательно, и от их объятий. Даже те богачи, которые предлагали Кошечке стать их «женой вне дома», только звали ее из одной клетки в другую. К тому же все эти люди были слишком трусливы и не рискнули бы разгневать третьего сына князя Киры, могущественного князя Уэсудзи. Кошечка знала лишь одного человека, который мог ей помочь, и даже знала, где его найти. Она отошла на обочину дороги, вынула из-за отворота куртки театральный билет и стала внимательно его изучать. Ситуация прояснилась. Девушке нужно было добраться до сердца Эдо — моста Нихон.