Дорога в тысячу ли

Июньский день выдался теплым и безветренным, но пожилой мужчина за столом был в зеленом шелковом шарфе, заправленном под белую рубашку и коричневый шерстяной жилет. Три квадратных окна, выходящие на улицу, были открыты, а два электрических вентилятора тихонько жужжали в противоположных углах офиса. Два молодых человека с одинаковыми пухловатыми лицами играли в карты у среднего окна. Они подняли глаза и улыбнулись вошедшим женщинам.

— Добро пожаловать. Чем могу быть вам полезным? — спросил владелец ломбарда по-корейски, его акцент трудно было определить. — Хотите присесть?

Он указал на стулья, но Сонджа ответила, что предпочтет стоять. Кёнхи стояла рядом с Сонджей, опустив глаза, и не смотрела на мужчин.

Сонджа раскрыла ладонь, на которой лежали часы.

— Уважаемый, сколько вы могли бы дать нам за это?

Мужчина поднял седые брови и вытащил лупу из ящика стола.

— Где вы это взяли?

— Моя мама дала. Это литое серебро и позолота, — сказала Сонджа.

— Она знает, что вы это продаете?

— Она дала мне для продажи. Для ребенка.

— Разве вы не предпочли бы кредит под залог часов? Может быть, вы не хотите окончательно расставаться с ними. — Кредиты редко погашались, и он мог рассчитывать, что часы останутся у него.

Сонджа проговорила медленно и отчетливо:

— Я хочу продать их. Если вы не хотите покупать, я не буду беспокоить вас больше.

Владелец ломбарда улыбнулся, прикидывая, заходила ли беременная уже к его конкурентам. Неподалеку находились еще три ломбарда, и хоть ни один из них не принадлежал корейцу, если она говорила на японском, то смогла бы без труда там продать часы. Красивая женщина, которая сопровождала беременную, больше походила на японку одеждой, трудно сказать, кто она. Возможно, часы принадлежали ей и она просто попросила беременную подругу помочь.

— Если у вас есть необходимость продать часы, — сказал он, — я всегда с удовольствием помогаю соотечественникам.

Сонджа ничего не ответила. На рынке говорят мало, так учил ее отец. Кёнхи удивлялась, что ее невестка была спокойнее, чем когда-либо прежде. Владелец ломбарда внимательно осмотрел часы, открыл серебряный корпус, изучил механизм, видимый через прозрачный кристалл сзади. Это были необычные карманные часы, и невозможно поверить, что мать этой беременной женщины могла иметь такую вещь. Часам не больше года, на корпусе ни царапины. Он повернул механизм циферблатом вверх и положил на зеленое кожаное пресс-папье.

— В наши дни молодые люди предпочитают наручные часы. Я даже не уверен, смогу ли их продать.

Сонджа заметила, что после того, как сказал это, он сильно моргнул, хотя до этого не моргал совсем.

— Спасибо, что посмотрели на них, — сказала Сонджа.

Кёнхи старалась не показывать свое беспокойство. Сонджа взяла часы и подобрала длинный подол, готовясь покинуть ломбард.

— Мы ценим ваше время. Спасибо.

— Я хотел бы помочь вам, — сказал владелец ломбарда, слегка повысив голос.

Сонджа обернулась.

— Если вам нужны деньги сразу, возможно, легче продать часы здесь, чем ходить в такой жаркий день по улицам в вашем состоянии. Я могу помочь вам. Похоже, что скоро у вас будет ребенок. Надеюсь, это мальчик, который будет заботиться о своей матери, — сказал он, а потом внезапно добавил: — Пятьдесят иен.

— Двести, — сказала она. — Часы стоят как минимум триста. Они сделаны в Швейцарии и совершенно новые.

Молодые мужчины у окна положили карты и встали. Они никогда не видели, чтобы девушка так говорила.

— Если вы считаете, что они так дороги, почему бы вам не продать их за более высокую цену в другом месте, — отрезал владелец ломбарда, раздраженный ее наглостью, он терпеть не мог женщин, которые разговаривали подобным образом.

Сонджа прикусила изнутри нижнюю губу. Если бы она продала часы японскому брокеру, он мог сообщить об этом в полицию. Хансо говорил, что полиция в Осаке контролирует почти все такие конторы.

— Спасибо. Я больше не буду тратить ваше время, — сказала она.

Владелец ломбарда усмехнулся.

Кёнхи внезапно почувствовала уверенность в своей невестке, которая была так беспомощна после прибытия в Осаку, что, выходя из дома одна, брала с собой карточку с именем и адресом на случай, если заблудится.

— Чем занималась твоя мать? — спросил владелец ломбарда. — Вы, похоже, из Пусана.

Сонджа выдержала паузу, размышляя, стоит ли отвечать на вопрос.

— Она работала на рынке?

— Она держит пансион.

— Должно быть, умная деловая женщина, — сказал он.

Он решил, что ее мать, должно быть, была шлюхой или торговкой, сотрудничавшей с японским правительством. Но часы могли быть украдены. Судя по речи и одежде, беременная не была из богатой семьи.

— Молодая госпожа, вы уверены, что ваша мать дала это вам для продажи? Вы знаете, что мне понадобится ваши имя и адрес на случай каких-либо проблем?

Сонджа кивнула.

— Тогда ладно. Сто двадцать пять иен.

— Двести. — Сонджа не знала, получит ли она эту сумму, но была совершенно уверена, что брокер жадный, и если он готов перейти на сто двадцать пять с пятидесяти, то японские коллеги дали бы намного больше.

Брокер рассмеялся. Молодые люди теперь стояли у стола и тоже смеялись. Младший из них сказал:

— Вам надо здесь работать.

Брокер сложил руки у груди. Он хотел эти часы, он точно знал, что купит их.

— Отец, вы должны дать маленькой матери цену, которую она просит. Хотя бы за ее настойчивость! — сказал молодой человек, зная, что его отец не любит упускать сделки, но нуждается в некотором ободрении; кроме того, ему стало жаль эту беременную молодую женщину, она не походила на их обычных клиенток.

— Знает ли ваш муж, что вы здесь? — спросил другой сын владельца.

— Да, — спокойно ответила Сонджа.

— Он пьяница или игрок? — Молодой человек уже встречал отчаявшихся женщин, и истории их всегда были одинаковыми.

— Нет, — сурово ответила она, показывая всем видом и тоном, что не хочет больше никаких расспросов.

— Сто семьдесят пять иен, — сказал брокер.

— Двести. — Сонджа чувствовала в ладони теплый гладкий металл; Хансо держал бы твердую цену, он бы не уступил.