Дорогие мои, хорошие!… Стихи друзьям: оды, мадригалы, посвящения, поздравления, тосты, пародии и другие экспромты
Шрифт:
Вот Краузе с вечным блокнотом
последний сценарий строчит,
а вот сатирический Отто
в трагической позе стоит.
Высоцкому уподобясь,
с гитарой стальной Моргунов,
а рядом пластмассовый Дробиз,
а дальше чугунный Блинов.
И в центре всей этой плеяды,
в простую кожанку одет,
вздымается главный редактор,
крупнейший упийский поэт.
Стоит он на вибромашине,
готовый для схваток и драк,
и, как подобает мужчине,
он сжал нержавейный кулак.
Таких изваяний в отчизне
нет более ни одного:
в
накурено тут у него!
Вот это бы были масштабы! —
сказал я Блинову в упор.
— Да мы только двое хотя бы
стояли — и то разговор!
Но вдруг опечалился Вова,
ударил меня по плечу
и так заявил он сурово:
— Ты стой здесь, а я не хочу.
В граните ли, в никеле, хроме
спеши на погост и в музей…
Какого ты черта хоронишь
своих самых лучших друзей?!
Иль все уже выпито с ними?
Иль все уже сказано им?
Пойдем-ка скорее, с живыми,
налив, хорошо посидим!
Опомнился я: что за, право,
фантазия — ужас и бред!
Зачем нам всемирная слава?
Скорей за вином и за пивом!
Мы шагом пошли торопливым,
и Павел Петрович сквозь елки
завистливо глянул вослед…
И вот мы пришли к тебе, Игорь,
полсотни друзей и знакомых,
ты нам кулинарную книгу
на лучших страницах раскрыл,
знамена висят на балконах,
мерцают в хрустальных флаконах
напитки на сотни литрыл! [7]
Я понял: фантазии лживы,
и пусть пролетают года,
друзья хороши, когда живы —
здоровы, и только тогда.
Пусть жизнь по веленью природы
и дальше тебя поведет,
пускай прибавляются годы,
а памятник пусть подождет!
Борису ЧАРНОМУ
Пианисту, аграрию, фонду и человеку
7
Литрыло — единица измерения выпивки: литры, умноженные на градусы и поделенные на «рыло».
ПЕСНЯ ОБ ОДЕССКОМ ЮМОРЕ
Друзья, ни разу в жизни не был я в Одессе
и до сих пор о ней мечтаю, словно в детстве,
и собирался я туда уже раз десять,
но опоздал, и жалко мне до слез,
что не откроется одесская пивная
и не завалится кампания блатная,
где были девушки Маруся, Роза, Рая,
и с ними Костя, Костя-шмаровоз.
От юмора никто еще не умер,
и шутка не дороже докторов.
Спасибо, старый друг,
одесский юмор,
а чтоб ты был здоров!
Мечта, как сон: поют то скрипка, то гитара,
я прохожу, как Моня-франт, Одессой старой,
и прямо в школу танцев Соломона Шкляра,
чтоб сделать шаг вперед и два шага
назад.Я хитрым стал, подобно Бендеру Остапу,
и отыскал я ту неведомую шляпу,
и в этой шляпе я отправился в Анапу
и в непонятной сел я там тоске.
Семь сорок, танец нищих — что за нумер!
Балет полуголодных и воров.
Спасибо, старый друг,
одесский юмор,
а чтоб ты был здоров!
Я Беня Крик, я философствовал и грабил,
я слышал тонкий свист кавалерийских сабель,
я Исаак Эммануилович, я Бабель,
я сын Одессы. Мама, я погиб.
Знакомы были мне одесские поэты,
и их никем не превзойденные куплеты.
Ах, эти песенки давно уже пропеты,
и эти люди там же, где и я.
Наш гордый век на все глядит угрюмо,
он чуточку излишнее суров.
Спасибо, старый друг,
одесский юмор,
а чтоб ты был здоров!
* * *
Сегодня твоей доченьке — полгода.
Тебя я поздравляю, старый друг.
А на дворе — ненастная погода,
душа болит и просится на юг.
Но ведь и там, над гроздью виноградной,
в лиловых тучах движется зима,
под мокрым снегом с грустью безотрадной
стоят пустынные дома.
Но ведь и здесь неласковы прогнозы
для закоптелых грязных городов;
бредут во тьме лунатики-морозы
по струнам телеграфных проводов.
И там и здесь, и всюду над страною,
над этой грандиозною страной,
над нами — над тобой и надо мною —
свистит сегодня ветер ледяной.
Товарищ, трудно слушать этот ветер.
Придут метели, снегом заметут…
А дети? Что ж, на то они и дети.
И наши дети между тем растут.
Спит дочь твоя, и знать она не знает,
что есть, ветра, вселяющие страх.
Нежнейшее дыхание порхает
в ее микроскопических ноздрях.
Сегодня ей исполнилось полгода.
Гулять! Гулять! под вьюгу, на мороз!
Полезна ей уральская погода.
Давай, по рюмке за такой прогноз.
Да озарит ее во всю щеку румянец,
и пусть ветра свирепствуют, свистя…
Привет тебе от постаревших пьяниц,
безудержно растущее дитя.
Борису Исааковичу Чарному в зачет кашинской осени 1974 года
Румяный критик мой, Борюня толстопузый,
зачем вознаградил себя ты этакой обузой?
Зачем, зачем привез меня ты в кашинские рощи?
Остаться дома, выпить там нам не было ли проще?
Зачем мне эта тишина, поля и огороды,
где овощ бешено растет неведомой породы,