Дорогой дневник

Я извожу себя до состояния овоща, ковыряю душевные раны, пускаю в ход лезвие, но иногда тягостные думы отключаются, и я… чувствую облегчение. И преисполняюсь лютой ненавистью к себе.

Я до воя нуждаюсь в участии, и в субботу вечером чудо едва не произошло. Перед ужином мама, пару раз стукнув в дверь, робко вошла в мою комнату и села на кровать.

— Эля, ты какая-то тихая в последнее время… Все нормально в школе? А с тобой все хорошо?

Я смотрела на нее и не могла дышать.

Мама — всеми любимый тепличный цветок, и папа, как настоящий рыцарь, преданно ее оберегает. И пусть для них я не являюсь главным человеком, они у меня на первом месте. Родители действительно воспитали меня хорошей, благоразумной, домашней девочкой, и, если что-то случится с ними, я никогда себя не прощу.

— Переживаю из-за экзаменов, мам. В остальном все нормально. Извините меня за загулы — это от дурости. Они больше не повторятся.

Я неприкрыто врала и мысленно умоляла маму мне не верить, но она, с облегчением вздохнув, заговорщицки подмигнула:

— Это не дурость, а юность… — Прикрыла за собой дверь и оставила меня одну.

Сегодня была репетиция ЕГЭ. Учителя в сотый раз объясняли правила оформления тестов и жутко психовали, а одноклассницы жрали валерьянку.

“Бегите, глупцы! Ведь это же самое страшное испытание в вашей никчемной жизни…” — хотелось выкрикнуть им в лицо.

Алька появилась в гимназии на следующий день после моей беседы с ее ненормальной мамочкой и с тех пор ходит заторможенная и тихая, сшибает углы и прячет глаза. За все эти дни я не слышала от нее ни слова. Может, Мамедова чувствует вину перед Багом, или же он доходчиво объяснил, что ей ничего не светит, вернулся к Маше и живет себе счастливо. Но это всего лишь мои больные фантазии — я ничего не знаю о нем.

С самого утра кружится голова — видимо, все дело в том, что я не ем. Не могу запихать в себя ни крошки.

Я бледна и похожа на смерть, патлы отросли, темные корни на два пальца вытеснили голубые пряди.

Быстро проставив варианты в тесте, я сдала бланк и уставилась в окно — в нем плыли все те же белые облака, но они уже ничего не сулили и никуда не манили…

“…Где ты?.. Как твои дела?.. — молоточком стучало в башке. — Нас с тобой укрывает одно и то же небо, и мне достаточно даже этого…”

Перед глазами, как наваждение, стояла картина: мальчик склоняется передо мной на колени и посреди шума и суеты торгового центра запросто завязывает мой развязавшийся шнурок. Мальчик, готовый ради меня на все…

Прости меня. Прости. Прости. Прости… Ведь я ко многому оказалась не готова».

***

18 апреля, вторник

«Гребаная весна все никак не придет, дружно тронувшееся вместе со льдом дерьмо снова завалило снегом.

Каркают вороны, лают собаки, шумят машины.

Я ничего не ем.

Забираю приготовленную мамой еду в свою комнату, перекладываю в пакетик и прячу в рюкзаке, чтобы утром выбросить в мусорку у школы…

Просиживаю уроки, еду домой и до возвращения родителей пластом лежу на кровати.

Это стало приятной рутиной, но сегодня я увидела его…

Уроки закончились, я брела по коридору, и от запаха школьной столовки сводило скулы, а к горлу подступала тошнота… Я всей душой рвалась в свою тесную пыльную комнату, чтобы там, в четырех гулких стенах, опять предаться неизвестно чему, но кто-то, кажется, Надя, настороженно меня окликнул:

— Элин? Ты в норме?

Странно. Раньше Зверева старательно делала вид, что не помнит моего имени.

Я криво улыбнулась и прошла мимо, забрала в гардеробе парку и на ходу набросила на плечи, но на выходе застыла как вкопанная.

Я увидела его глаза. Глаза, которые никогда не смогу забыть.

Он стоял у ступенек школьного крыльца — нараспашку, забив на собачий холод.

Ему было плохо — я чувствовала, но лицо транслировало привычную беззаботность.

Я споткнулась и по инерции пролетела еще пару ступенек, но, судорожно вцепившись в перила, все же сумела сохранить равновесие.

Мне нельзя его видеть…

Резко развернувшись и растолкав столпившихся в дверях малолеток, я побежала обратно. Ноги несли меня к подсобкам, вырывавшиеся из легких всхлипы заглушали все другие звуки.

Но кто-то вдруг крепко схватил меня за талию, и сердце чуть не взорвалось. Даже не оглядываясь, я узнала его руки.

— Эльф! Что происходит? — тяжело вдыхая и шумно выдыхая, прохрипел он.

“Раз-два-три-четыре-пять… — отсчитала я про себя, пытаясь успокоиться. — Поступи правильно, Элина. Ты же все прекрасно понимаешь…”

…Анна Павловна, Маша, отец Бага, чертов карабин, детская кроватка, мои счастливые родители — все смешалось в памяти и осело пылью, а в мозгах воцарилась прохладная пустота.

Я выпуталась из его рук, смело вздернула подбородок и обернулась:

— Хватит, Баг. Больше ничего не происходит.

Я старалась выдержать его взгляд — взгляд нереального оттенка моря, но он пробирался под кожу, разламывал ребра, выворачивал наизнанку внутренности и проникал в мои сердце, душу и мысли.

— Эльф, мы же поклялись никогда не бросать друг друга! — умолял Баг.

— И что? Я много чего могу наобещать, а потом забыть. — Я спокойно, без всяких эмоций смотрела на него, но в груди разверзался ад.