Дорогой дневник

— Но ведь ты меня любишь! — Он что-то отчаянно выискивал в моих глазах, но я оставалась равнодушной.

— Я никогда не говорила тебе этого, Баг. Знаешь почему? Потому что не люблю врать.

Баг побледнел и замер, и я словила паническую атаку. Но несколько секунд спустя его лицо расслабилось, а он вдруг превратился в беззаботного светлого мальчишку. Или поехавшего психа, которому уже все равно.

Он пошел на меня, я попятилась и оказалась в тупике. Он уперся ладонями в стену позади моего затылка, долго и завороженно рассматривал меня спокойным бездонным взглядом, и я начала терять контроль.

“Сейчас он убьет меня, — пронеслось в голове. — Или поцелует, обнимет и простит за все, что я только что нагородила. И я не смогу оторваться от него. И навлеку на него и на своих близких огромные проблемы. Я — искалеченное худое существо без совести и морали, которое думает только о себе, черная дыра, поглощающая счастье других. Он достоин лучшего. Он достоин…”

Я зажмурилась и прошипела:

— Баг. Убери руки.

— Нет.

— Все закончилось, Баг, хватит.

— Я не верю.

— Баг!

— Я не верю!

— Я не хочу быть с тобой.

— Эльф, я не верю.

— Ты постоянно внушаешь мне, что умрешь без меня, не даешь шагу ступить, не даешь мне свободно дышать, не даешь жить. Ты ненормальный, Баг. У тебя куча проблем — для начала разберись с ними! Ты просто меня достал!!! — Я уперлась кулаками в его грудь и изо всех сил оттолкнула. Вырвала его из себя с мясом. С кровью. С корнями.

Баг отшатнулся.

Пробуксовав подошвами по старому линолеуму, я пулей выбежала из коридора, из школы, из прошлого, из будущего…»

А сейчас, сидя в комнате в свете настольной лампы, вновь покрываю ногу сеткой неглубоких царапин и приговариваю:

— Прости меня, Баг. Но теперь я не твое будущее. Мне ни к чему себя беречь…

***

19 апреля, среда, 19.00

Мама с папой уверены, что мое подавленное состояние связано с их взбучкой и последовавшим за ней домашним арестом.

С течением времени взгляды их становились все более виноватыми, и сегодня дело дошло до критической точки.

Они официально отменяют домашний арест и чуть ли не пинками гонят меня «общаться с друзьями», но я прячусь в комнате.

Мама вламывается следом, выволакивает меня оттуда за руки и тащит в торговый центр.

Я не сопротивляюсь: мне давно нужна новая сим-карта.

Мне давно нужно что-то в себе изменить.

Мне давно пора учиться жить заново…

Мы идем мимо ярких витрин, и я вздрагиваю, как от пощечины: боже, у меня даже движения заторможены!.. Все виды боли точат и грызут изнутри, и мое отражение в высоких стеклах вполне могло бы принадлежать старой и скрюченной артритом бабке.

Мама удрученно направляется к магазину с мрачной подростковой одеждой — я всегда отдавала ему предпочтение, но в моей черепушке какой-то винтик сорвался с резьбы. Внезапно я сворачиваю к бутику с яркими платьями, изящными туфлями и дамскими сумками, и мама не верит своему счастью.

Я хватаю эти странные вещи охапками, сваливаю их в ее руки и спешу к кассе. Бегу с пакетами домой, и мама едва за мной поспевает.

А дома, стоя у зеркала, я прикладываю к себе одно из этих чудовищных платьев — короткое, розовое, с пайетками на груди — и испытываю сильнейший когнитивный диссонанс.

Я влезаю в это платье. Разламываю себя до самого основания. Все равно меня больше не существует…

***

20 апреля, четверг, 6.00

Мама расталкивает меня задолго до звонка будильника и встревоженно сообщает:

— Ребенок… в подъезде, под нашей дверью, ошивается какой-то парень. Кажется, всю ночь там просидел… Папа в пять часов выехал к поставщикам, позвонил из машины и предупредил… Мне нужно успеть перед работой в магазин, корм для Марса купить, а я боюсь выйти… Может, полицию вызовем?

— Не надо полиции, — бубню я в подушку, отчаянно борясь с желанием вскочить, выбежать из квартиры и разреветься. — Скажи ему, что я не хочу его видеть.

— То есть? Ты его знаешь? — недоумевает мама.

— Мам, просто выйди и скажи, что он мне надоел, и попроси уйти. Он безобидный. — Я отворачиваюсь и натягиваю на голову одеяло — глаза бы мои не глядели на этот гребаный мир.

Как только за мамой закрывается дверь, я подлетаю к окну и смотрю на освещаемую одиноким фонарем площадку у подъезда.

Минут через пять Баг показывается внизу — прихрамывая и держась за бок, пересекает двор и бредет к пустой остановке, а я провожаю взглядом его спину и шепчу:

— Не надо, береги себя, прекрати!.. Скоро ты одумаешься и поймешь: все, что происходит с нами, — к лучшему…

Глава 39

21 апреля, пятница, 7.00

«Дорогой дневник, многое ли об этой жизни поняла я?

Я поняла, что можно забраться очень высоко, летать под облаками наивным и счастливым ангелом, но она все равно скинет тебя оттуда, и ты разобьешься. Станешь набором атомов, исчезнешь… превратишься в ничто. А когда ты — ничто, тебе все равно.

Не хотела об этом писать, потому что самой противно.

Но мне очень нужно было проверить, насколько далеко я смогу зайти в своей новой ипостаси: быть ничем.

Потому что мне до сих пор ни черта не все равно, потому что мне все еще больно…

Вчера я не могла найти себе места — образ уходящего в утренние сумерки Бага возникал перед глазами и почище тупых ржавых лезвий разрывал сердце. Я миллионы раз в красках представляла, как догоняю его, хватаю за воротник, разворачиваю к себе и падаю в надежные и теплые объятия, как говорю, что люблю и прошу верить мне, и мы вместе встречаем на крыше новое солнце…