Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов

Кларисса Гарловъ.

Письмо CLXXII

АННА ГОВЕ къ КЛАРИСС ГАРЛОВЪ.

Въ среду 10 Маія.

Я хвалю твое намреніе къ побгу, хотя бы ты ни малйшаго ободренія отъ твоего дяди на то не получила; и я тмъ боле желаю видть совершеніе онаго, что за два часа узнала къ стыду твоего Ловеласа нсколько весьма врныхъ извстій, кои принуждаютъ почитать его за злобнйшаго человка, наимене уважающаго достоинства нашего пола. Я тебя увряю, любезная моя пріятельница, что хотябъ онъ имлъ двенадцать жизней, естьли только все то правда, что говорятъ, то долженъ бы былъ всхъ оныхъ лишиться, и не быть боле на свт по учиненіи двадцати преступленій.

Если ты когда ни будь позволишь ему разговаривать съ тобою дружескимъ образомъ, то спроси его о новостяхъ двицы Беттертонъ, и что съ нею теперь длается. Естьли онъ утаитъ; то спроси его также о двиц Локіеръ. Ахъ! любезная моя, сей человкъ презрнія достоинъ.

Твой дядя будетъ вывданъ, какъ ты того желаешь, и весьма въ скоромъ времени: но я сомнваюсь о успхахъ по многимъ причинамъ. Не извстно какое дйствіе пожертвованіе твоимъ мнніемъ можетъ произвести надъ нкоторыми людьми: и естьли уже дло къ сему клонится; то я не позволилабъ теб лишиться онаго произвольно.

Естьли твоя Анна не выздороветъ, то я бы теб совтовала, есть ли можно, привлечь къ своимъ выгодамъ Доркасу. Не оказывала ли ты ей излишняго пренебреженія? симъ не довольно былабъ ты благоразумна. Я хотлабъ также, чтобъ ты могла доставить себ нсколько писемъ отъ твоего тирана. Человкъ столь нерадивой какъ онъ, не всегда бываетъ остороженъ естьли онъ иметъ какія чрезвычайныя намренія, а естьли ты не можешь привлечь Доркасу къ своимъ выгодамъ; то оба они кажутся мн подозрительны. Прикажи ему къ себ придти въ такое время, когда онъ держитъ перо, или когда сидитъ между своими бумагами, чтобъ поймать, его въ оплошности. Признаюсь, что такія старанія походятъ на т, кои употребляются въ постояломъ двор, когда страшася воровъ, осматриваютъ вс углы, и бываютъ въ смертельномъ страх естьли хотя одного въ оныхъ находятъ. Но лучше находить ихъ въ то время, когда не спятъ, нежели ожидать отъ нихъ нападенія, когда лежимъ въ постел и погружены въ глубокомъ сн.

Я весьма рада что къ теб прислано платье, только нтъ денегъ, какъ ты видишь, нтъ другихъ книгъ выключая Спиры, Рекселя, или какой молитвенной книжки. Т, которые теб оныя присылаютъ, могутъ и сами имть въ нихъ большую нужду. Но отвратимся отъ столь непріятнаго предмта.

Ты чрезвычайно меня встревожила тмъ извстіемъ, что онъ намренъ, похитить одно изъ моихъ писемъ. Я знаю, по новымъ освдомленіямъ, что онъ начальникъ той шайки разбойниковъ, [т, коихъ онъ теб представлялъ были конечно изъ числа оныхъ] которые соглашаются измнять невиннымъ двицамъ, и кои безъ угрызенія совсти употребляютъ насиліе. Естьли онъ узнаетъ съ какою вольностію я о немъ отзываюсь; то не буду боле никогда выходить изъ дома безъ провожатыхъ.

Мн весьма прискорбно тебя о томъ увдомлять; но я имю основательныя причины думать, что твой братъ не оставилъ еще сумозброднаго своего умысла. Какой то матросъ съ обожженнымъ лицемъ, теперь только отъ меня вышедшій, сказалъ мн съ таинственнымъ видомъ, что Капитанъ Сенглетонъ могъ бы оказать теб великую услугу, естьлибъ удостоился чести съ вами поговорить. Я отвчала, что не знаю вашего убжища. Сей человкъ столь былъ наученъ, что я не могла проникнуть причины порученнаго ему дла.

Я весьма горько часа съ два плакала, прочитавъ то изъ твоихъ писемъ, которое присоединено было къ увщанію двоюроднаго твоего брата Мордена. Любезнйшая моя пріятельница, собери вс свои силы. Позволь своей Анн Гове, слдовать движенію той нжной дружбы, которая составляетъ въ насъ единую душу, и употребить вс свои усилія, дабы подать теб хотя малое утшеніе.

Я не удивляюся тмъ меланхолическимъ размышленіямъ, коихъ довольно вижу въ твоихъ письмахъ, и о томъ поступк, къ коему ты приведена съ одной стороны, насильственными средствами, а съ другой коварствомъ. Странное злощастіе! Кажется, что небо хочетъ симъ явить суету всего того, что называютъ человческимъ мудрованіемъ. Я желаю, любезная моя, чтобъ ты и я, какъ ты говоришь, не весьма надмвались отъ внутренняго засвидтельствованія нашего превосходства надъ многими другими людьми. Я доле не простираю своихъ желаній. Слабыя души стараются искать вншнихъ причинъ къ объясненію всхъ чрезвычайныхъ происшествій справедливе бы и врне относить оныя самимъ себ, и дражайшимъ нашимъ пріятелямъ, нежели Провиднію, которое во всхъ своихъ опредленіяхъ единыя токмо мудрыя намренія имть можетъ.

Но не думай, какъ ты мн говоришь въ одномъ изъ твоихъ писемъ, что твои нещастія служили теб токмо къ возвщанію новыхъ злоключеній. Ты будешь въ то же самое время такимъ изящнымъ примромъ, какимъ надялась быть и въ самыхъ щастливйшихъ твоихъ положеніяхъ. И такъ, исторія твоихъ нещастій будетъ имть сугубую силу для тхъ, кои о всемъ томъ узнаютъ: ибо естьлибъ случилось что такія достоинства, какъ твои не обнаджилибъ тебя великодушнымъ поступкомъ со стороны одного своевольнаго человка; то ктожъ можетъ надяться когда нибудь найти хотя малйшей признакъ честности въ людяхъ сего свойства?

Естьли ты почитаешь себя неизвинительною, учиня такой поступокъ. которой подвергаетъ тебя развращенному человку, хотя ни малйшаго намренія не имла съ нимъ бжать; то что же должны думать о самихъ себ вс т безразсудныя двицы, которые не имвъ и половины твоихъ причинъ, и не уважая нимало благопристойности, скакиваютъ со стнъ, спускаются изъ оконъ, и переходятъ въ тотъже день, изъ отцовскаго дому на ложе своего обольстителя?

Естьли ты укоряешь себя съ такою жестокостію, что воспротивилась запрещеніямъ самыхъ безразсудныхъ родственниковъ, но притомъ такимъ запрещеніямъ кои не имютъ въ себ достаточнаго основанія, то чтожъ могли бы сдлать т жестокосердыя дочери, которыя уклоняютъ ухо свое отъ мудрйшихъ совтовъ, и можетъ быть въ такихъ обстоятельствахъ, въ которыхъ ихъ гибель очевидно бываетъ плодомъ предумышленной ихъ нескромности.

Наконецъ, ты будешь служить для всхъ тхъ, которые узнаютъ твою исторію, преизящнымъ примромъ той неусыпности и предосторожности, коею благоразумная особа, почитаемая нсколько уклонившеюся отъ своего пути, старается усильно исправить свое заблужденіе, и ни мало не теряя изъ виду своей должности, длаетъ все то, что зависитъ отъ нее, дабы вступить паки на ту стезю, отъ коей можно сказать, что она больше отреяна, нежели сама отъ оной отступила.

Ободрись, любезнйшая моя пріятельница, занимайся единственно сими разсужденіями; и не только, чтобъ вдаваться въ прискорбіе, старайся непрестанно всми своими силами оправдать, то, которое по мннію твоему можетъ теб нанесть укоризну. Случится можетъ, что при окончаніи сего дла твое заблужденіе не будетъ достойно имени нещастія, наипаче когда твоя воля въ томъ не имла участія.

И я должна теб сказать, по истинн, что естьли употребляю слова заблужденіе и ослпленіе; то единственно для того, дабы сообразиться съ тмъ разположеніемъ, которое побуждаетъ тебя самую столь вольно себя обвинять, и изъ уваженія къ мыслямъ той особ, которой я весьма оное отдавать должна: ибо я уврена во глубин моего сердца, что твое поведенье можетъ быть оправдано во всхъ случаяхъ, и что въ твоемъ приключеніи т только хулы достойны, кои не могутъ иначе оправдать себя какъ обратя всю оную хулу на тебя.

Однако я предвижу, что т печальныя размышленія, которыя весьма часто оказываются въ твоихъ письмахъ всегда будутъ смшиваться съ твоими удовольствіями, когда ты будешь женою Ловеласа, и когда ты въ немъ найдешь лучшаго изъ мужей.

Ты была не въ примръ щастливе, когда его не знала, и столь щастлива, что превышала всякое благополучіе. Вс люди имли къ теб нкоего рода обожаніе. Самая зависть, которая въ послднихъ сихъ временахъ, подняла ядовитую свою главу противъ тебя, пребывала въ молчаніи и удивлялась превосходству твоихъ достоинствъ. Ты была душею во всхъ тхъ собраніяхъ, въ кои ни являлась. Я видала довольно особъ гораздо лтами тебя превосходящихъ, но отказывающихся прежде подавать свои мннія на какой нибудь предмтъ пока ты не объявишь своего, да и часто для того чтобъ свободиться стыда отреченіемъ отъ своихъ словъ, когда тебя выслушаютъ. Однако со всми сими преимуществами, тихость твоя, умренность, и благоувтливость придавали той отличности, которую вс люди оказывали твоимъ чувствованіямъ и превосходству, искренность и уваженіе. Съ чувствительностію взирали, что ты нимало не старалась всемъ симъ торжествовать. Ты умла, во всхъ тхъ случаяхъ, въ коихъ преимущестовала, сказать нчто пріятнаго, которое успокоевало сердце того, коего ты принудила къ молчанію, такъ что всякой оставался довольнымъ самъ собою, уступая теб побду.