Довмонт: Неистовый князь. Князь-меч. Князь-щит

– Он нам еще и дерзит! – тиун переглянулся с воеводой. – Какой же наглый холоп!

– Плетей ему за дерзость! – приказал Дормидонт. – А потом в поруб. Ну, а мы пока – в Костово. Поглядим, что там делается… Эй, вы там! Седлайте коней!

– Ты бы шибко-то не спешил, Дормидонт Иович, – подойдя, едва слышно шепнул управитель. – Не думай, все-то не пожгут…

Слуги уже увели на двор Онисима, вышли и дружинники…

– И кто там? – напрямик спросил воевода.

– Цвеллер, – покосившись на двери, Анемподист хмыкнул. – Перстень тебе златой передал и просил кланяться. Жечь особо не будут, мелочь похватают – и прочь.

– Мелочь они похватают… – недовольно скривился Дормидонт Иович. – Ишь ты, наживутся за наш счет.

– Не за наш, друже Дормидонт, а за хозяйский!

– Все одно, – воевода махнул рукой. – Одного перстня – мало!

– Монеты еще серебряные. Пфенниги. Хоть что-то! Да не журись, друже! – неожиданно хохотнул Анемподист. – Не все же нам кому-то служить? Скоро и сами для себя поживем… Где-нибудь в Полоцке… или даже в Риге! Дома купим, людишек…

– Эх, скорей бы… Скорей!

Сорвав рубаху, слуги бросили Ониську на лавку, вытащенную на задний двор. Светало уже, белесое небо над дальним лесом занималось зарею. Здоровущий мужик, закатав рукава рубахи, вытащил из-за пояса плеть… и задумался.

– А сколько ударов-то? Не сказал. Опять же – и как бить? А, Егорий?

Другой слуга, Егорий, выглядел куда более степенно, насколько это вообще возможно для слуги – челядина или холопа. Лет тридцати, среднего ростика, лицо узкое, бородка… Верхняя рубаха доброго немецкого сукна, кожаный пояс, кошель-калита, суконная, с беличьей оторочкой, шапка, на среднем пальце – серебряное кольцо. Доверенное лицо! Умен, а главное – предан.

– Я вот так думаю – ты для острастки побей, – Егорий потеребил бородку. – Не шибко… но и не так, чтоб в радость.

– А сколько?

– Да с полдюжины, пожалуй, хватит…

– Ну, что ж…

Примерился мужичага. Ожег! Хоть видно и не в полную силу стегал, а все же больно!

Дернулся Онисим, вскрикнул… Почувствовал на спине кровь…

Еще удар… еще…

– У-у-у!

И все! Кончилась экзекуция.

Егорий отвязал парня, рубаху подал:

– Пока что посиди-ка маленько так – рубаху не пачкай. И Кустодеюшку благодари – что легко отделался.

– Благодарствую, – пересилив себя, поклонился мальчишка.

Палачу – Кустодею – вежливость такая понравилась. Ухмыльнулся Кустодей, бородищу пригладил:

– Ништо. Коль теребить не будешь – к завтрему заживет.

– А денек-то сегодня славный выйдет! – глянув на небо, улыбнулся Егорий. Потом перевел взгляд на отрока. – Ну, давай, шагай в поруб, что встал?

– Да я б… – Онисим закусил губу. – Дружина-то поскакала?

– А как же! Только что вот…

– Ну, слава богу… Теперь и в поруб можно.

В просторной подклети оказалось холодно, и парень быстро замерз – зуб на зуб не попадал. Хорошо, Кустодей пожалел – притащил соломы да дырявую овчинку кинул… Видать, хороший человек, добрый…

Еще хорошо, что дружина все же поскакала в Костово… Может, успеют помочь… или нагонят, отобьют полон. Хоть что-то…

Значит, не зря он… Будем надеяться! Господи… как же там сейчас? Как сестра, братья, матушка… дед Никифор? Вот бы с дружиной… Так нет же – сиди теперь.

Потеплело. Первый солнечный лучик ударил сквозь щель. Задумался Онисим. Это за что же его в поруб? За что плетей? За дерзость да непочтительность? Так, а что он такого сделал-то? Ну, воеводе поклониться забыл… Зачем же сразу в плети? В поруб зачем? Ведь куда же он, Онисим, из деревни-то делся б? Коли есть еще деревня… Коли есть еще деревня. А вдруг нет? Пожгли, порубили всех… Эх! Они там… А он тут, как дурень… в узилище… считай – ни за что…

Так сбежать!

Добраться до Костова – хоть одним глазком глянуть, что там да как. Ежели живы все – вернуться потом сюда, броситься в ноги… Потому как куда деваться-то? В деревне-то все одно найдут, прикажут… Да и ладно! Лишь бы живы все… лишь бы живы…

Никто задержанного не охранял – дворовые занимались обычными своими делами. Девки выгнали пастись птицу, другие пропалывали огород… а вот мужики да парни отправились куда-то с топорами… Верно в лес… или что-то строить… Так строить – да! Там же и мужики костовские…

Еще раз глянув в щелочку, Онисим подергал дверь. Закрыта на засовец! Вон, и в щели – тень… Вот он, засовец-то! Так может его того… подвинуть? Немножко пошатать дверь… та-ак… А щель-то расширилась… Теперь вот – пальцем… А лучше бы – гвоздиком… О! Сучок! Оп… Оп-па…

Не сразу, однако поддался засовец! Проскользнул в пазах…

Приоткрыл отрок дверь, осмотрелся – на заднедворье девки пололи… еще дальше – птицу пасли… А больше никого и нет! Через тын перемахнуть – и в лес… Вон, с амбара, с крыши… До амбара, правда, еще дойти – мимо огорода… Ну, так и что? Девки-то его не видели, про поруб не знают!

Одернул Онисим рубаху, солому из волос вытащил… Вышел… Пошел…

Невдалеке вздернулся, залаял на цепи пес… Лай, лай, пустобрех! Онисим ведь ни от кого и не таился, ни от кого не бежал. Наоборот – вполне степенно шествовал.

– Здоровы будьте, девы!

Трое девчонок примерно возраста Ляльки обернулись разом:

– И тебе того ж! Ищешь кого? Чтой-то мы тя раньше-то не видали…

– Из Костова я. К хозяину вашему по делу послан, – замедлив шаг, важно пояснил Онисим.

Девки прыснули:

– Ой, по делу! Небось, по важному! А что, постарше-то кого не могли послати?

Вот ведь дурищи! Ржут, как лошади. А смех без причины – признак дурачины!

– Так где мне старшого найти-то?

– А нигде! Только что с мужиками ушел. Жди теперь. Или можешь – на стройку…

– Ага… Благодарствую!

– Да ла-адно!

Только девки полоть, отрок за баньку шмыг! Ага-а… А до тына-то далековато с крыши… Так и не надо – вона, ручей течет! Прямо под тыном… Огляделся Онисим – и в ручей, прямо в одежке…

Выбрался за тыном – да со всех ног в лес… Сердце стучало – как там наши?

* * *

Петербург – столица павших женщин! Именно так и думал Йомантас, когда неспешно шагал по широкому тротуару на Московском проспекте. Именно здесь, на улице Авиационной, в добротной «сталинке», проживала с мужем и дочерью одна из сестер Врага – Лаума. Другая – Лайма – снимала небольшую квартирку в Мурино. Пока снимала… ей нравилось.

Лаума – «небесная колдунья» и Лайма – «богиня удачи и судьбы». Они не должны были жить, умерев много лет назад – еще до достижения восемнадцати! Не должны, но – жили. И это все нужно было исправить. Ради благоволения богов!