Дождь в полынной пустоши. Книга 2

– Хуже того, не способность поступать, мешает видеть. Заставляет закрывать глаза. Только потому что увиденное привнесет в устоявшуюся жизнь нечто, чего мы принять не можем.

– Вы рассматриваете очень неординарный случай, - возразила фрей, только чтобы не молчать.

– Практически с любыми другими, схожими по накалу страстей событиями, происходит тоже самое.

Его расплывчатая речь принята за деликатную отсылку к Краку и той взбучке, что он от нее, получается не заслуженно, получил. Арлем даже почувствовала угрызения совести за свою несдержанность.

И необъективность!

– кольнула она себя, не поступать поспешно, не разобравшись.

– Но беда не только в трусости видеть. Большая часть из нас просто безучастно к происходящему. Так ведь удобней. Ничего не делать, не за что и отвечать. Быть не чистыми, но чистенькими. Но разве не грешить, значит оставаться безгрешными? А принимать ответственность действовать, впадать в грех?

– Отчасти вы правы. Отчасти. Но в повседневности матери и дети гибнут не так уж часто, а забавы в Краке тоже не происходят каждый день.

– Зато происходит масса другого, что в глазах окружающих предосудительно, без всяких к тому оснований. И я готов это вам доказать, - последнее слово Колин произнес с явным удовольствием. Вообще, унгриец напоминал змея, поменявшего кожу за время от начала разговора до последнего, им сказанного предложения.

– Чем же?

– Предлагаю поучаствовать в одном предприятии и убедиться, насколько ошибочно может быть суждение, основанное на первом впечатлении. Согласны?

Арлем с удовольствием и аргументировано бы поспорила с Колином, но продолжать спор ей вовсе не предлагали. А вот что предлагали…. Кроме мутной истории с приглашением в Крак, был ведь еще и моряк-южанин. И книги, присланные в подарок.

– Отказываетесь? — искушали исповедницу доверительным шепотом.

– Согласна! — приняла Арлем предложение. Она — фрей, и в состоянии ответить на вызов, как и подобает исповеднице — принять его!

– Одно условие, согласившись, участвуете до конца.

– Вам принести клятву? — проявила Арлем характер.

– Твердого слова достаточно, - не проникся унгриец показной демонстрацией высокой душевной стойкости.

– Считайте, получили, - жестко заявила исповедница.

Унгриец свистнул и из толпы отделился юркий человечек. Улыбался он замечательно. А не улыбаться не мог. Шрам растянул губы от уха до уха и дальше до макушки.

– Повозку! — приказал ему унгриец.

– Не нужно, - отказалась фрей.
– Хочу убедиться, ваша затея стоит моих стоптанных башмаков и испачканного в уличной грязи нового платья.

Колин подумал — идти пешком тратить время, но согласился и кивнул улыбчивому — веди!

Лабиринт грязных улиц кончился нескоро. Они взошли на крепкое в две ступеньки крыльцо. Колин взялся за ручку. Помедлил, словно засомневался, стоит ли впускать фрей.

– Уговор я помню, - подтвердила Арлем рассеять последние сомнения унгрийца.

В комнате избыточно натоплено. Близко к огню привязан к стулу мужчина. Рот заткнут, глаза закрыты повязкой. Пленника караулит псарь, вооруженный кистенем.

Фрей не издала ни звука, но легкая бледность выдала желание строго спрашивать. Но она вспомнила фреску. Вокруг матери и дитя кипела битва и умирали люди.

В середину комнаты выставлен стол. За занавеской, очевидно в спальне, сонно хныкал ребенок. Колин знаком попросил стул для Арлем. Она безропотно села, готовясь наблюдать и по возможности ничего не пропустить. Скрученный мужчина, хнычущий ребенок, что дальше?

– Ни во что не вмешиваетесь. Никуда не лезете. Все вопросы потом. Если будут. Вам удобно?

– Приступайте, - строга Арлем, словно она здесь всем верховодила и заправляла.

Колин прошел к столу. От свечи зажег еще несколько. Подал знак, и мужчине убрал повязку с глаз, а потом веревку со рта.

– Чего вы хотите? — тут же выпалил пленник.

– Сеньи, вас это тревожит или вы праздно любопытствуете?

– Я не буду работать на вас. Ни на кого не буду. Ни на псарей, ни на бейлифа, ни на короля с его недоумком.

– Несколько странно. Я еще ничего не предлагал. Ни работу, ни оплату за нее.

– Я отклоняю все и сразу!

– Ради бога! Обойдусь.

Колин встал боком, наблюдать сразу и Сеньи и Арлем. Театральным взмахом руки, предварил свой рассказ.

– Вы были женаты, дважды. От второго брака у вас родилась Цинция…. Кстати, как вы её ласково называете?

– Зачем вам?
– подобрался Сеньи, пытаясь определить в пришлом угрозу для дочери.

– Меня матушка звала Лин, вот мне и интересно как вы обращаетесь к своей крохе?

– Вам-то что, как я её называю?

– Ну, хорошо, об имени потом. Цинция заболела, и вследствие болезни у нее развился частичный паралич. Жена вас бросила, сочтя непомерным тяглом, прожить остаток дней ухаживая за больным ребенком и с нелюбимым мужем. Согласитесь, не самое приятное времяпрепровождение, когда хочется цветов, внимания и маленьких радостей. Она моложе на тридцать лет. Вы купили её у родителей, не оставив выбора вам отказать. А вот у вас выбор был. Но я не осуждаю. Ваше право, ваши деньги и ваш воля их вложить, сообразно личным пристрастиям. Для вас это оказалась Марет Коше.

Колин прервался послушать Сеньи.

– Чтобы вы не предложили, и сколько бы не предложили, я не соглашусь.

– С чего вы взяли, что я буду что-то предлагать? И в мыслях не держал.

– Будете, - презрительно скривился Сеньи.
– Но я послал бейлифа, пошлю и вас.

– Положим, бейлифа вы не послали, а избегаете. А насчет меня… Мне еще никто не отказывал.

Эсм? — глянул он на Арлем предупредить о начале.

– Я помню! — ответила вслух фрей. Так она меньше боялась.

Колин щелкнул пальцами, подавая знак.

Фрост, подручный присланный псарями, принес малышку. Ребенок походил на тряпичную куклу. Ручки-ножки неестественно болтались.

Девочку положили на стол, и Колин пододвинул свечи поближе. Притащили чашку с водой, где унгриец тут же вымыл руки.

– Что вы собираетесь делать? — забеспокоился Сенье.

– Мы говорили об её имени?

– Ция, - ответил сыскарь, уже не кочевряжась.

– Вот и познакомились. Ция! — позвал Колин. Но ребенок не реагировал, ни на имя, ни на прикосновения.