Дождь в полынной пустоши

– Меня провел барон Ригри.

– Еще один честный!

– Обещали интересную игру и достойных партнеров.

– Ты сполна получил и то и другое, и в придачу, сумасшедший проигрыш, о котором уже известно всей столице. Чем рассчитаешься?

– Валборы всегда отдавали свои долги!

– Но мною уважаемый Керс аф Валбор никогда не задолжал такой суммы! Тысячу штиверов! Ты-ся-чу!
– опять сбился на слоги и восклицания сердитый.

– Что мне делать?
– простонал неудачник.

– Раньше надо было думать.

– Горст!?

– Что-что. Обратись к ростовщикам. Ну, не знаю.... К Ренфрю.

– Койту Ренфрю?

– Чего захотел! К Виону Ренфрю. Старший не станет с тобой связываться из-за таких мелочей.

Следующую занимательную беседу, Колин слушал, сидя на балконе, общипывая лепестки увядших роз, выставленных на холод. Приближенная гранды, он признал в ней камер-юнгфер, с удовольствием плескалась в большом ушате. Сквозняк выносил на улицу амбре душистого мыла. Смесь розмарина и жасмина. Отвратный запах. Колин сам порой удивлялся нелюбви цветочных композиций. Предполагал из-за их намеренной обманчивости. Ждешь прекрасных бутонов, а подсовывают невзрачную кашицу в плошке.

Кроме Лисэль аф Кирх в комнате находились по крайней мере еще двое. Колин пересчитал их ломкие бегучие тени на занавесях. Возможно был еще кто-то, ему не видимый и не слышимый, но унгриец в этом справедливо сомневался. Женщины собираются не молчать за компанию, а тесно и содержательно общаться. Если и оставался кто-то вне его виденья, любопытствовать не стал. Лишнее.

– В последнее время у нее совершенно испортился характер, - у незнакомки милый мягкий голос, какой бывает у тех, кто со всеми в мире и не союзник никому. И вашим и нашим. Или правильней ни вашим ни нашим.

– А чему удивляться? Сати нужен тот, кто принесет корону, а не жеребчик бле* и не твердолобый барончик из Анхальта, которых ей попеременно пророчат, - растолковала камер-юнгфер товарке.

– С жеребчиком ты загнула, а в основном права.

Унгрийцу веселость женщин от части понятна. В кого втыкать иглы как не в потомков Адама?

– Жаль с Ратгардом не сладилось.

– Было бы о чем жалеть? Поговаривают Длинноухому будет затруднительно погашать супружеский долг, - избегала Лисэль прямых обвинений и оговоров. Меньше места для фантазий.

– Не платежеспособен? Уже?
– довольно мурлычет незнакомка.

Постараться, можно представить искорки пробегающие волнами по чудесной шерстке. Колин представил. Самому сделалось смешно.

– Слишком со многими расплачиваться.

– Мог бы и уступить. По дружбе.

– Кредиторы не согласятся. Я бы не согласилась, - за себя камер-юнгфер всегда отвечает твердо. Неплохо, хоть в чем-то не терзаться сомнениями.

По злободневней тем нет?
– поскучнел Колин.

Как оказалось, нет. Или поднятая полностью не исчерпана.

– А хромоножка из Хорнхорда?

– Хромота не главный его недостаток, - через плеск воды доносится похохатывание довольной Лисэль.

Сквозняк неожиданно дернул занавесь и унгриец, прикрывшись, тихонько зафыкал, прочистить нос от навязчивых цветочных благоуханий.

– Но ведь есть и достоинства?

– О достоинствах лучше и не упоминать. То что уместится в ладошку...

Двое веселятся от души. До колик в боках.

– А корона?

– Она не тяжелей достоинств.

Не повезло, - собрался Колин двинуться дальше. Сплетни он послушает в другой раз, а дышать жасмином - кашель привяжется.

– Лисэль! Алама! Прекратите!
– одернула третья праздноязыких.

Столь искрений порыв, новой участницы несколько вразрез общей атмосфере посиделок. Унгриец тут же раздумал покидать удобное местечко. Торопиться ему некуда.

– А что такого? Семейное счастья нашей Сати, волнует многих.... Скажешь Гусмар от нечего делать обивает её пороги?... Далеко не лучший вариант. Вряд ли в Анхальте ей достанется кто-то приличней!
– заговорили наперебой с рассерженной компаньонкой.

– Я не собираю сплетен, - последовало неожиданно жесткое предупреждение.

Ответ столь же неожиданно насмешлив.

– Конечно-конечно! Ты же у нас фрей!

– Вот именно!

– Не поделишься?
– камер-юнгфер мастерица держать многозначительные паузы.
– Не сплетней.

Исповедница гранды!
– вплыл у Колина образ девушки с четками в руках. И судя по последней фразе от нее ждут откровений и доверительности. И не просто ждут, провоцируют.

– Лисэль, думай немного, о чем просишь.

– Всего лишь мааааленькая тайна..., - обозначила камер-юнгфер рамки своей просьбы.
– Поверь мне, большую не доверят никому. Включая исповедницу.

О чем она?
– призадумался унгриец. В словах Лисэль присутствовала некая отсылка, скрытая сноска. Касающаяся прежде всего девушки в строгой столле с галереи Зала Арок, а не фрей, блюстительнице чужих откровений.

– Упомянутая тобой маленькая тайна, - отчитывали просительницу со всей строгостью, - предназначена не мне. Следовательно не мне ею и распоряжаться.

Ему-то, в общем, она тоже без особой надобности, - и это не сомнения, безоговорочная уверенность. Еретичность в той или иной степени присуща всякому и унгрийц не исключение. Другое дело её основы. Разочарование, обида, непонимание, неприятие. У Колина за отрицанием веры, стояла.... вера!

– Тебе виднее, золотко, - не усердствовала камер-юнгфер разговорить препоясанную четками упрямицу. На таких давить бесполезно. И брать штурмом тоже.

Как величать-то вашу драгоценность?
– готов слушать Колин и имена и чужие секреты, но с толикой здорового скепсиса. Совесть, как и бумага, стерпят многое. Умолчат, и приврут. Ограничения самые умозрительные.

– Это не может даже обсуждаться, - строга исповедница.

– Стыдно повторить? Ведь так? Стыдно, Арлем?

– Лисэль!

– Хорошо, хорошо, - вновь готова примириться камер-юнгфер с упертой фрей.
– Не желаешь не говори. Но с чего Сати взъелась на Поллака?

До меня добрались, - подивился Колин вниманию благородных эсм к его скромной персоне. Чего ожидать от такого внимания? Ничтоже сумняшеся утопят или, подтолкнут кверху?
– Припомнят тебе званный обед, саин Поллак. Ой, припомнят!
– сомневался унгриец в благоприятном для него итоге трехстороннего обсуждения. Вопрос, на сколько все плохо, сделался актуальным как никогда.