Дождись лета и посмотри, что будет

Мы подошли к нашему дому, я попросил разрешить остаться на улице, чтобы подышать воздухом. Мама была против, уже темно, надо ложиться спать, а утром ехать обратно. Но я сказал, что такого воздуха нигде нет, у нас заводской, а в деревне он пахнет животными. Мама разрешила немного побыть рядом с домом, но чтобы никуда не уходил.

Вечером появился новый аромат. Ванильный крем с пирожных растекся по всему воздуху. Я сидел на ступеньках и вспоминал ее: каждый взгляд, каждый фрагмент. Отец был прав, когда говорил про память и внимание, они сцеплены. Внимание помогает памяти не заглушиться в себе, а остаться доступной. Ты можешь возвращаться в свое прошлое и вглядываться в детали.

Вдалеке, там, где вход в банкетный зал, показалась фигура в белом. Мое тело словно ударило жгучее солнце, я дернулся и замер. Не верилось, что это может быть она. Да и общее звонкое звучание усилилось. Может быть, это какие-то внутренние процессы, мое желание и стремление появляется перед глазами как мираж, и все это сопровождается слегка тревожным пением — природа намекает, что ничего этого нет, это как раз работа внимания и памяти, а не реальность как таковая.

Она свернула на ту дорожку, что вела к озеру. Я пошел за ней, держась на приличном расстоянии. Казалось, что я не дышу — дыхание исчезло из-за волнения. Еще звучала музыка — те самые песни, что были внутри зала, только в других интонациях, — и я помнил все слова. Как так получилось, что я сходу запомнил слова всех песен? Или нет, это ведь происходило не в памяти, никаких слов я не запомнил. Дальше было уже темно. Луна разрывалась дорожкой по воде, а так ничего не разглядеть. Она подошла к берегу, скинула с себя белую фату, сняла всю остальную одежду и медленно погрузилась в воду. В этот момент звуки исчезли, как будто она забрала их с собой. Все как в том сне. Да, точно, этой ночью я уже был здесь и все это видел. Неужели это просто повторяющийся сон? Здесь и не холод, и не тепло, воздух слишком плотный, все слишком оторвано от привычной жизни. Может быть, там, за деревьями, все за мной наблюдают. Подглядывают за тем, как подглядываю я.

Она вышла из воды, и в тот момент я смог разглядеть ее отчетливее. Луна касалась поверхности озера так, что выстраивалась подсветка. Она резко дернулась и взглянула в мою сторону. Заметила меня. Сердце заколотилось так, будто его внутри задергали нервной рукой. От страха и неловкости я испугался, что задохнусь. Она набросила на себя одежду, посмотрела на меня, сделала несколько шагов. Я боялся пошевелиться.

— Ну что, все видел?

Я покивал. Она подошла, улыбнулась, взяла меня за руку и повела обратно. Ее ладонь оказалась мягкой и нежной, как и все вообще, как и вся природа, как этот день, как воздух, мысли, и даже память.

Послышалась густая музыка, как из мультфильма. Наверное, мы идем, а про нас снимают мультфильм. За всеми деревьями сидят художники и рисуют наши шаги, наши взгляды. Мы идем в другое царство, в котором будем жить в вечной любви, здесь было тоже неплохо, но там будет еще лучше. Я так и знал, что сегодня что-то случится, и это случилось, я встретил свою возлюбленную, и мы с ней теперь никогда не расстанемся. Даже не будет никакой погони, лишних приключений, десяток в колоде, с понтом под зонтом, мы уже достигли всего, что было предписано.

Внезапно послышался голос мамы. Нет, это было не «вставай, уже утро». Я не спал. Родители бегали по соседним домам и искали меня. Мама плакала, звала, спрашивала у всех подряд, не видели ли меня. Когда увидела нас, сразу же подбежала.

— Вот ты где! Спасибо, Оленька, где ты его нашла?

Она улыбнулась, ничего не ответила и ушла в сторону банкетного зала. Мама меня долго ругала, объясняла, что больше никуда не отпустит, и вообще что я буду наказан за то, что не сдержал обещание и ушел далеко от дома. А я понял, что знаю, как ее зовут. И да, я не сказал пока что, как зовут меня, маму, отца. Раскрыл только одно имя. 17 сентября что-то произошло.

2. Книги

На заводе осталось несколько работающих помещений, они находились в отдалении от остальных, уже разбитых, и спокойно дымили. Дым и небо одного цвета и поглощают друг друга. Если рисовать картину, можно смешать серую, черную и желтую краски, случайно их вылить на лист бумаги, начертить пару коробок, к ним пририсовать трубы — получится то, что видится. Внутри этих коробок огонь, все тлеет и плавится, а внешне они кажутся застывшими.

Мне исполнилось пятнадцать. Наша жизнь сильно изменилась за последние шесть лет. Отца снова посадили, причем надолго. В этот раз никто никакие деньги не приносил, мама пошла работать, сначала продавщицей в магазин, а после на рынок. Первое время она плакала по ночам и в чем-то постоянно себя винила. А затем привыкла. Человек привыкает ко всему — я это уже давно понял.

Кстати, меня зовут Руслан.

Что произошло за эти годы? Не знаю, с чего начать. Например. Я пару лет занимался боксом. У нас был тренер — маленький, хриплый, с вдавленным носом. Звали его Гномом, он всегда недовольно ругался. Собирались в подвале, били по мешкам, затем бегали по природе. Он так и говорил: «Давайте теперь на природу». Мы, разогретые и ровные как солдаты, пробегали по лесу за новыми домами, рядом с болотом. Так три раза в неделю. Гном был реально повернутым на боксе, объяснял, что ничего больше в жизни не надо, только четко чувствовать дистанцию и быстро реагировать.

Еще дискотеки.

Дискотеки устраивалась почти каждую неделю в Доме культуры уже закрывшегося завода. Снаружи это выглядело так. Отброшенное здание на краю города, рядом с закрытыми заводскими воротами. Иногда оно начинало трястись, звучала громкая музыка, в окнах все пестрело, сверкало. Ближе к темноте люди стайками сходились, заползали и распределялись внутри. Накрашенные, откровенно одетые девочки лет от тринадцати, а то и меньше, смелые подростки, а еще хмурые люди с кастетами, спрятанными в карманах.

Когда все происходит в полутьме или мерцании, кастет — самая удобная вещь. Можно не бросать соль в глаза, и без того ничего не видно.

В один момент что-то случалось, тебя скидывало волной, как при взрыве, и внутри месива уже непонятно, кто против кого, все выплескивали из себя гнев, затем расходились по сторонам, находили своих и с умом объединялись в боевые группы, выходили на воздух, во двор за здание, и разбирались со всей жестокостью. Химоз ходил и приговаривал «какие жестокие люди». Его никто не бил, если только случайно, у него бы тело не выдержало первого же замеса. Обычно он в стороне ходил и глючил, а затем помогал добраться до дома. Мне тоже. Когда глаза не видят, харкается кровь, вся куртка вымазана — нужен кто-то, кто доведет до дома. Хоть Химоз. Иначе можно лечь под кустом и превратиться под утро в ледышку.

Часто я приходил в ночи избитым, мама кричала, качалась на стуле до утра, обхватив голову руками. Пила таблетки и выплывала на работу. Я ее пытался утешить, объяснял, что ничего страшного не происходит, мы просто так танцуем.

Химоз обычно сидел у подъезда в кирзовых сапогах. У него на голове был кусок седых волос, а остальные волосы вокруг толком не росли, он всегда был одинаково пострижен, хотя и не стригся. Вся голова в комках и проплешинах. Лицо жесткое, покрытое легкой коркой, загорелое. Один раз подошел к нему, он сказал, что сейчас происходит «существование воздуха». Такое случалось часто: когда смотрел на него, казалось, что он в ответ меня не видит, у него перед глазами пленки — целая череда, по этим пленкам что-то перемещается, как зажатые мошки, и он за ними наблюдает. А то, что перед ним — это то, что за пленками, мутное и неважное. Поэтому когда подходил к нему, он меня часто не замечал, продолжал сидеть и вглядываться в свои внутренние экраны. И в этот раз так же, только он еще и объяснил. Существование воздуха — это те самые перемещения в глазах.

У Химоза в руках привычно был целлофановый кулек с омерзительной на вид желтой субстанцией, смесью клея с чем-то, о чем неприятно думать. Как-то он протянул мне этот кулек и сказал «кайф». Ответил ему, что мне даже смотреть на это тяжело, не то что прикладывать к лицу. Не сказать, что я сильно брезгливый, но это уже перебор.

У Химоза полностью отсутствовала агрессия. Если кто-то ему говорил обидные слова, называл его Химозом и Дихлофосом, он никак не реагировал, а иногда хрипло посмеивался. Жил он с бабкой-алкоголичкой в маленькой захламленной комнате.