Дождись лета и посмотри, что будет

Ко мне Аладдин отнесся тепло, почти сразу принял — не сказать, что в свой круг, но. Часто помогал по ходу тренировки, мог похлопать по плечу проходя мимо или сказать «не ленись». Он был старше года на четыре. Очень крепкий, с четкими движениями и взглядом.

Захотелось кое-что проверить. Каким-то образом свести Аладдина и Кальмара и посмотреть, не узнают ли они друг друга. Я сделал самое простое, взял Кальмара после работы с собой на тренировку, сказал Гному, что он тихо посидит, посмотрит, что тоже хочет заниматься в будущем. Кальмар сел и стал смотреть, как мы занимаемся. А Аладдин как будто специально не пришел на ту тренировку. Ничего не вышло. Второй раз нелепо было делать также, снова приводить Кальмара и просить, чтобы он посидел, посмотрел, как мы тренируемся. Спросил Кальмара, будет ли заниматься, он ответил, что у него тело не выдержит, лучше не надо пробовать.

Ну а чего, собственно, я ожидал? Что Аладдин увидит Кальмара и скажет ему «привет, Джинн»? Или смутится? Или позовет куда-нибудь?

Произошла другая встреча. Было утро, начало обычной торговой недели. Утро на рынке всегда сонное, молчаливое. Никто ни с кем не хочет разговаривать, все без слов знают, что делать, слышны шуршания, переваливающиеся коробки, подъезжающие машины. Когда холодно — еще у всех пар изо рта. Из людей выходит пар, как из домов с печками. И то утро было зыбким. Мы с Кальмаром как обычно разгружали коробки. В один момент там, где рыночные ворота, появились две девушки. Одну из них я сразу узнал. Жасмин. Они прошли вдоль рядов, приблизились к нашей точке. Жасмин меня увидела и явно узнала, даже дернулась. Или дернулась не оттого, что меня узнала, а из-за встречи с Кальмаром? Я так и не понял. Она демонстративно отвернулась и ушла резким шагом со своей подругой.

Одна из картинок в той книге: Аладдин, Жасмин и Джинн находятся в красивом саду. Подумал, что если собрать их втроем? Это сложно. Не получилось пока свести даже Кальмара и Аладдина, а здесь надо к ним привести еще и эту девушку. Но, может быть, картинка намекает на такую возможность? Явно же это они. Не могут люди, живущие в одном районе, быть столь похожими на вымышленных персонажей.

У нас не было никаких садов, ни яблочных, ни других. Только там, где огороды, но это тоже не сады, а заросшие грядки с редкими деревьями. Конечно же, я обратился к Ласло. Решил ничего не объяснять, ни на что не намекать. Четко и просто сказал:

— Мне нужен сад.

Ласло совсем не удивился сказанному, показал видом, чтобы шел за ним. Мы прошли вдоль заводского забора — гигантского, нескончаемого, отделяющего житейские будни от индустриальной жути. Этот серый бетонный забор был как перевернутая и поставленная на бок извилистая река. Затем повернули в лес. Там явно не могло быть никакого сада. Тупо лес, дальше уже болото. Ласло вел уверенно, ничего при этом не говоря. Я уже начал мысленно подбирать выражения, как бы ему объяснить, что не надо дальше идти, лучше вернуться, когда раскрылось совсем неожиданное. Деревья стояли не как в остальном лесу, а красиво прилегали друг к другу, будто их специально так рассадили, и да, там были и яблони, и еще красивые кусты — не знаю, как они называются. Я прошелся, посмотрел, погладил руками листья. Реально сад. Ласло провел чуть дальше. И там. В месте. Меня будто пронзило током, дрожью, мелким дождем. Белый шум из телевизора пронесся в глазах. Это было то самое место из книги. То же расположение деревьев, склоненные ветки. Конечно, я помнил ту картинку в деталях, разглядывал ее накануне. Совпадало все-все-все. Я закрыл глаза, а когда открыл, Ласло понимающе смотрел и кивал. Хороший сад. Да. Хороший сад.

11 декабря. Снилось, что иду по лесу. Под ногами высокая трава или даже не трава, а одуванчики. Говорю кому-то, что долго здесь жил. Он спрашивает, когда я тут жил, нормально ли сохло белье на улице. Отвечаю, что нормально. Он говорит, что здесь не у всех оно сохнет, есть люди, которые не могут ничего высушить.

В этот день Аладдин позвал меня посидеть с пацанами в баре, сказал, что не переносит алкоголь, чисто посидим, сока попьем. После тренировки зашли в бар на углу. Мы все были одинаково одеты — в кожанках, спортивных штанах и белых кроссовках. Хотя моя кожанка была не кожанка, а дермантин.

— Ну что, как сам вообще? Давай, рассказывай о себе.

А что мне рассказывать? Давно занимаюсь боксом, но не особо претендую на что-то. Аладдин сказал, что я вполне хорошо держусь на тренировках, и если нужна помощь по жизни, ну если кто напрягает, могу не стесняться. Да никто не напрягает. Ну мало ли, если что. Хорошо.

Да, я понял, что Аладдин из братвы. Почти те же люди, с кем общался раньше Алик.

Мы посидели и разошлись, они прыгнули в черную машину и исчезли.

Ну, Кальмара я могу привести в тот сад без лишних уговоров, чтобы привести Аладдина нужен какой-то повод, скажу, что мне стрелку забили и попрошу помочь разобраться, а вот Жасмин — непонятно, как ее разыскать на районе, и даже если разыщу, она ведь не захочет со мной говорить. И что будет, если я их приведу туда? Они узнают друг друга, обрадуются, обнимутся? Скажут, спасибо тебе, мы жили и ждали, когда это произойдет.

Конечно, меня все эти годы волновало, почему я не нахожу на картинках себя. В книге про царевну было много персонажей, но ни один на меня даже отдаленно не походил.

На следующий день Ласло сказал, что его скоро снова закроют и посадят на колеса. Он уже достал и отца, и мачеху, и всех вокруг. А он не хочет возвращаться в дурку. Там рыб по венам пускают. А он умеет делать из проводов для капельниц разных животных.

Еще Ласло рассказал, как ходит по больничным коридорам. Теми же маршрутами, что здесь. Завод, лес. Там внутри коридоров есть и свои новостройки, и свои гаражи. Просто все не такое просторное.

Понял, что скоро Ласло пропадет еще на полгода. Мы стояли с ним под моими окнами, там же, где встретились, когда он только вышел в начале лета. Моя внутренность от напряжения содрогалась как стальная пластина — я хотел собраться с силами и рассказать ему свои тайны. Кому еще, как не ему? И если не сейчас, то когда? Его скоро закроют. А он стоял, внимательно смотрел и ждал. Ждал, когда я решусь. По виду еще раз показалось, что он все давно знает, только ждет, что я ему сам расскажу. Сколько так простояли. Он смотрел и мысленно убеждал, что ничего страшного не произойдет, я могу довериться. Конечно, ничего не произойдет, должен же я об этом хоть кому-то рассказать. Я набрал воздух, закрыл глаза, затем выдохнул и сказал:

— Ладно, пойдем, покажу кое-что.

Ласло внимательно пролистал все книги. Заняло это, наверное, час. Он вглядывался в картинки, листал дальше, возвращался к уже просмотренным, иногда еле заметно кивал сам себе. Когда дошел до картинки с садом, строго посмотрел на меня.

— Не надо их туда вести.

— Почему?

— Все может схлопнуться. Весь мир.

— В смысле?

— Это как атомная бомба.

— В смысле?

Ласло начал объяснять что-то совсем непонятное. Когда они придут в сад, все остальное, то, что вокруг, станет вклеенным в ткань, они начнут втроем эту ткань наматывать на руки, и весь лес и город сомнется. Он сказал, что все можно размять, взаимоотношения, например, или привычки, или порядки. Представилась эта картина. Аладдин, Жасмин и Кальмар стоят в том лесном саду и что-то наматывают на руки, и из-за этого рушится привычная жизнь. Такое может привидеться в болезненном сне или во время кислотного прихода. Но здесь? Я почувствовал, что это не просто бред Ласло: существует нечто основательное за этими образами. Это даже не действие «иных интонаций», а жуткая причинность, которая таится в мире как спрятанный нерв и обычно пребывает в виде безучастности. Спрятанность роднит ее с «иными интонациями». А остальное по-другому.

Листая книгу о царевне, Ласло в один момент посмотрел на меня с ухмылкой. Видимо, обо всем догадался. А когда смотрел книгу венгерских сказок и дошел до картинки с Ласло и лесным духом, залип на ней минут на пять. Лесной дух был изображен как человеческое подобие, только из листьев, веток. Спустя пять минут неподвижного созерцания Ласло показал пальцем на лесного духа и издал звук типа «ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж».

Ласло закрыли в начале года. Пару раз навестил его в больнице. Первый раз нормально. Посидели, поговорили, он сказал, что хочет поскорее выйти. А второй раз его вывели в каком-то то ли сонном, то ли обдолбанном состоянии. Он сидел и смотрел мимо меня. Я его спрашивал обо всем, а он никак не реагировал. Только когда уже собирался уходить и встал, он выдал тот же самый звук, что и у меня дома, «ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж», и показал пальцем на стену, как тогда в книгу.

Конец зимы и начало весны я провел на работе и в тренировках. Днем шатался по базару с Кальмаром, а вечерами бегал с Аладдином и остальными, спарринговался, колотил по груше. Гном даже сказал, что выставит меня на городские соревнования, надо сделать нормальную капу. Хотя мы все это время тренировались без кап и шлемов, чисто в перчатках, сериями по телу и по голой голове. Насколько я понимал, Гнома в городском боксе не любили, хотя у него и было официальное спортивное прошлое, считали, что он отбитый и тренирует всяких бандитов и шпану. Гному, кажется, было все равно кого тренировать. Он стоял в центре круга, вдоль которого мы бегали и крутили плечами, и командовал, входил в какой-то транс, может быть, вспоминал свою молодость и ностальгически в ней плавал. Меня он стал ставить в спарринг с Аладдином, я всегда проигрывал, но не сказать, что позорно, вполне мог зарядить ему точную двойку или достать дальним. У меня оформилась нормальная фигура, даже с кубиками на прессе. Бывало стоял дома перед зеркалом и играл мышцами, складывал руки, чтобы напрягались бицаки, пробивал серии в себя же отраженного.