Дождливое лето

С тем и расстались.

Ника залилась смехом:

— И надо же!.. С чего это вы взяли, что я — Вероника, да еще Сергеевна, и к тому же художница?

— Был уверен, — с деланной серьезностью ответил Пастухов.

— То есть? — теперь уже по-настоящему удивилась она.

— А вы никогда не пытались, глядя на человека, представить, кто он и как его зовут?

— Кто он — пробовала и почти всегда ошибалась, как вы со мной. Что это у вас художницы на уме?.. — Она спросила лукаво, с растяжкой, явно намекая на Даму Треф и давая возможность сказать что-нибудь в ответ, но Пастухов предпочел пренебречь этой возможностью. — А угадывать, как зовут человека, по-моему, вообще пустое.

— Но я имею в виду другое. Не как зовут человека по паспорту, а как его д о л ж н ы были назвать.

— Не понимаю.

— Ну вот, например, я знаю женщину, которая терпеть не может свое имя Изабелла и просит, чтоб ее называли Наташей…

— А мне мое нравится. Никакая не Вероника, а просто Ника.

— Но вы совсем не победительница… Вы из тех, кого нужно брать за руку и вести…

— И снова ошиблись. Я знаете кто? Химик. Назло маме. Она хотела, чтобы я стала врачом.

— Назло?

— Ну во всяком случае — вопреки. В этом году закончила и собираюсь в аспирантуру.

— Все это хорошо, — сказал Олег, — а как быть с водой?

До источника было километра два, и при этом метров двести вниз по склону. Неужто и в самом деле переть на себе эти чертовы бидоны?

— Не пойму, зачем ты так хотел понравиться этим людям? — спросил Пастухов.

— Характер такой, — с некоторым раздражением ответил Олег. — Хочу, чтобы все меня любили. Жизнь заставляет. По идее, как должно быть? Каждый делает то, что ему положено. Мы должны исследовать памятник, а кто его должен охранять, когда нас нет? Они. Их территория. Заповедник. Кордоны. Егеря. Даже вертолеты летают — боятся пожаров. Ну и поглядывали бы. Прошу: поглядывайте. И закон этого требует. Там даже сказано: на землепользователей возлагается ответственность, и так далее, и тому подобное. А попробуй заставить их выполнять этот закон.

— Погоди, — сказал Пастухов, — а что может случиться?

— Чудак. Ты посмотри вокруг. Где мы? На самом краю яйлы. Рядом лес. Можно подойти — никто и не заметит. В войну самые партизанские места были. Я сам пешочком наведывался прошлой зимой, чтоб посмотреть, все ли в порядке, и никакие егеря не заметили. Опять-таки — возвышенность. Нас здесь не видно, а перед нами все как на ладони. И рядом дорога. Можно не только подойти, но и подъехать. С лопатами и кирками. В тот раз я, кстати, видел какие-то следы… А памятник — таврское это святилище — лежит как на блюдечке. Разграбить его — раз плюнуть. Глубина культурного слоя в пределах полуметра, и это давно уже не секрет… У некоторых людишек в городе уже видели кое-что о-о-очень похожее на наши находки…

— Неужто?..

— Да-да. Как к этому относиться? У меня сердце болит… Браконьерам-то плевать на все, кроме золота и серебра. Черепки, стекляшки и железки их не интересуют. В лучшем случае выбросят, а то и растопчут от злости. А тут попадаются фрагменты такого античного стекла!.. Да если и ничего не найдут, все равно насвинячат, нарушат слои, исказят картину.

— И ты…

— А я, поскольку ничего требовать не могу, прошу, молю и заискиваю: будьте добры, пожалуйста, ради бога — вы же видите, какой я хороший, какие все мы хорошие. Поглядывайте. По возможности дайте нам спокойно работать, а когда мы уйдем, все-таки поглядывайте, не оставьте своими милостями…

— А если без юродства? — сказал Пастухов. — А просто взять и написать в газету?

— Думал уже. Боюсь. Польза будет ли, неизвестно, а вред — точно. Одни — вроде сегодняшних гостей — обозлятся, а другим — браконьерам — сами дорогу укажем.

— Браконьеры, по тому, что ты говоришь, и так все знают, а эти — пусть злятся. Лишь бы дело делали…

— Не говори!

— А чего ты от них, собственно, хочешь?

— Чтобы осенью, когда мы уйдем, взяли территорию под охрану.

— А они?

— Говорят, что она и так охраняется.

— Ну.

— Пусть тогда подпишут акт — нам для спокойствия, им для большей ответственности.

— Акт — это ты сам придумал?

— Кой черт сам! Положено. С них взятки гладки, а с нас шкуру снимут, если случится что, а акта о передаче под охрану не будет.

— А они отказываются?

— Да все смешочками — тянут, увиливают. Я же говорю: территория и так, мол, охраняется… Нас толкают, по сути, на то, чтобы мы молчали, если даже тут и поработают грабители.

— Делают соучастниками грабителей?

— Не совсем так, но и так. Потому что все неприятности — на нас: не обеспечили охрану. А если не обеспечили, то можно ли доверить вести раскопки дальше?

— Сказка про белого бычка… Черт бы его забрал, это золото!

— Это вы зря, — сказала помалкивавшая до поры Ника. — Смотрите, какое оно. Как солнышко. А солнышко разве виновато, если мы обгораем на пляже?

— И эти твои друзья… Как сразу возгорелись: много ли наковыряли кругляшей?

— К этому я привык, — усмехнулся Олег.

— Они же не поверили твоим рассуждениям о золоте. Мели, мол, Емеля. А сам небось тоже о золотишке мечтаешь. А?

— Это ты верно. Золото как-то сразу вносит неловкость, вызывает ажиотаж. И пишущая публика на это больше всего клюет. Найди мы здесь золотую пектораль килограмма на три весом — восторгов не обобраться. Но мы-то нашли не меньше. По значению, я имею в виду.

— Статуэтки?

— Это само собой. Это у нас в кармане. Тут кое-что еще вырисовывается…

— Базилика?

Базилику Пастухов видел, и она, признаться, не произвела на него впечатления: груда камней, бесформенный развал. Сам не обратил бы внимания, прошел бы мимо, да и строители, которые, роя траншею для газопровода, зацепили край этого развала ковшом экскаватора, тоже не увидели ничего, кроме груды камней. Но приметливые археологи заметили полукруглый алтарный выступ на восточном торце, расчистили каменные плиты пола и вынесли заключение: рядом, буквально рядом с античным варварским святилищем уже в те времена, когда от этого святилища и следа не осталось, вырос небольшой, даже крохотный, средневековый христианский храм. Но при всей своей малости кому-то и зачем-то он все-таки понадобился, и именно здесь. Это наводило на размышления: значит, было что-то притягательное в этом ныне пустынном и заброшенном месте, что-то влекло сюда людей…

— Базилика не очень пока занимает, — сказал, однако, Олег. — Как будет дальше — не знаю, а пока: таких базилик на побережье — иногда в самых неожиданных местах — немало. А вот д о р о г а…

Олег так выделил это «дорога», что следовало бы спросить, о чем он, но Пастухов промолчал, только посмотрел удивленно: ни о какой дороге до сих пор речи не было. Подумал при этом: все влюбленные — фанатики и все на один манер; они ищут (и находят!) новые и новые прелести у своего п р е д м е т а, даже родинка на носу любимой женщины кажется им очаровательной. Вот и этот, влюбленный то ли в яйлу, то ли в свое святилище, то ли в археологию вообще, то ли просто в собственную жену, которая принесла ему такое экзотическое приданое, отыскал (углядел?) в том, что было, что-то еще…