Дождливое лето
Шрифт:
Послышалось тревожное ржанье. Туман, видимо, испугал жеребенка, потерявшего мать. Она коротко, успокаивающе отозвалась.
Не потревожить бы ненароком лошадей. А то бросятся от нас, а кругом обрывы, пропасти, осыпи. Далеко табунок или близко — сейчас не понять. Впрочем, все равно — в тумане хорошо слышно.
А вот и дождик зарядил. Надолго ли — непонятно. Под выступом скалы еще сухо, но надо бы уходить отсюда в более подходящее место. От сознания, что в двух шагах от тебя в этом клубящемся месиве пропасть, — делается неуютно.
Но налетел ветер, и все опять преобразилось. Облако
Вот и весь «этюд»…
Закончив читать, я понял, что Лиза все это время за мной наблюдала, и захотелось рассмеяться, какое-то мальчишеское настроение нашло.
— Очень славная акварель, — сказала она, — хотя и чувствуется, что сделана любителем.
— В чем же это чувствуется?
— Профессионал может схитрить, изловчиться, лишь бы не показать свою слабость, беспомощность. У каждого свои приемы. А ваша тетя Женя упрямо стремилась к недостижимому. Хотела, чтобы мы чуть ли не физически ощутили пропасть, глубину… А это так же невозможно, как словами передать боль.
— Как же быть? — спросил я с нарочитой серьезностью.
Похоже, она приняла игру.
— С чем?
— С невозможностью передать боль.
— А ее и не нужно передавать. Надо уметь ее вызвать.
— Это вы сами придумали?
— Сама. Записки мне тоже понравились. И знаете чем? У меня такое чувство, будто я увидела истоки и ваши, и Зои, и Василия… — Она долго молчала, словно ждала чего-то, и, не дождавшись, сказала нечто ошеломившее меня: — Возьмете меня на Каллистон?
Хотя, подумав, я спросил себя: а так ли уж неожиданно это было?..
12
Единственное, что было во всем неприятное, — разговор с мамой. Поскольку из дому уходить нужно было вместе, пришлось преподнести это как совпадение: Елизавета Степановна уезжает совсем, а он, Пастухов, на пару дней отправляется в горы. Главным тут было именно это совпадение. В случайность мама, ясное дело, не поверила, но мама есть мама, она прежде всего спросила:
— Куда?
Ей не хотелось скалолазания и пещер, где всегда есть риск поломать руки-ноги. Все остальное перед этим отступало.
— Одно место под Белогорском. О нем тетя Женя в своих записках вспоминает.
Специально вспомнил о тете Жене и даже показал, будто между прочим, поразившее его самого место из теткиных записок.
— Один?
— Ну что ты! Небольшой компанией. Встретимся на автовокзале.
Побаивался вопроса о компании — не хотелось врать. Но мама спросила:
— Лизу проводишь?
— Вряд ли получится, — ответил как мог небрежно. — В тот же день надо добраться до Белогорска.
Тут тебе и правда и неправда, а все вместе — ерунда на постном масле. Сорокалетний мужик должен отчитываться в каждом своем шаге, как школьник.
Проще всего было сказать как есть, но Лиза сама этого не захотела. Как ни странно,
но именно ее озаботило, что скажет Пастухов маме.— Когда вернешься?
— Я же сказал: через пару дней.
— Сегодня среда…
Выехать собирались завтра рано утром.
— Значит, в субботу днем.
— Получается три дня.
— Два с половиной. Да не беспокойся ты. В субботу будем вместе обедать.
Видел же ее насквозь. Контрольный срок возвращения — это само собой, так было всегда. Но ведь чувствовала, что тут что-то не так, и связывала это с Лизой. Утешал себя тем, что если бы шел один, все равно пришлось бы врать о компании — чтобы не волновалась.
Но вот все это — дом, наскоро выпитый кофе, мама с ее грустной улыбкой, сомневающимся, осуждающим (почему?), нерешительным и т. д. взглядом — осталось позади, а остальное — не проблема. Автобус (удалось достать билеты на автобус, повезло) резво катил по еще пустынному утреннему шоссе, и уже промелькнули Гурзуф, Медведь-гора и Партенит.
Можно было, откинув кресло, добрать недоспанные утренние часы — предстоял длинный день. Однако же не спалось. Сидели то молча, то перебрасываясь какими-то необязательными словами. Перехватив один из его взглядов, Лиза, сдерживая смех, вдруг фыркнула, и он в ответ улыбнулся. Господи! Да по сколько же им лет?..
Хотелось прикоснуться хотя бы к ее руке, и Пастухов нашел, наконец, для этого повод: когда проезжали мимо Гурзуфа, привлек ее внимание к горам — на самой их кромке крохотным пятнышком белела ротонда Беседки ветров; сами горы были чисты от облаков, на раскопках у Зои тоже предстоял длинный погожий день.
Шофер включил приемник. Обозреватель международных событий с утра тревожился происками империалистов в Индийском океане, но недолго: «Маяк» начал эстрадную программу. Сидевшая сзади пара время от времени комментировала концерт. Пастухов сначала не обращал внимания, а потом разговор показался ему забавным. Это дало повод еще раз прикоснуться к Лизе: послушай-ка, что говорят сзади…
Он: «Пародисты стали не хуже основных исполнителей. Вполне вышли на их уровень. Ты не находишь?»
Она: «И это, кажется, не стоило им большого труда».
Он: «Да, конечно, особенно если учесть сам уровень…»
Она: «А то, что когда-то считалось пошлостью, сейчас вполне респектабельно проходит как ретро…»
И т. д.
Хотелось оглянуться и посмотреть: какие они? В сутолоке посадки было не до разглядывания соседей. Уж не та ли это престарелая чета, которая пыталась прогнать Пастухова и Лизу с их мест, а когда выяснилось недоразумение (сами все перепутали), отбыла, даже не извинившись, куда-то назад?
Привставать и глазеть было, однако, неловко, а просто оглянувшись, ничего не увидишь: спинки с подголовниками в автобусе были высокие.
За Алуштой во время затяжного подъема на перевал сон все-таки сморил Пастухова.
…Он ни разу не видел тетю Женю во сне, и вдруг это случилось. Тут же во сне удивился этому и понял причину сновидения: слишком часто вспоминал о тетке последние дни. Испытал неожиданное умиление и что-то похожее на предчувствие слез. При жизни ничего такого тетя Женя у него не вызывала.