Дракон Нерождённый

– Посохом.

– Если ещё раз перебьёшь, я отобью тебе почку. Одну.

– …спасибо, я оценил твою доброту.

Теперь она вздохнула, тяжело, раздражённо. Подобно матери, Улва не умела проявлять слабость, гораздо проще деве-воительнице было злиться и разбрасывать вокруг боль, только бы не держать её в себе.

– Я к тому, что ты не обязан его слушаться. Не теперь, когда он помахал ручкой с белого лодара и улетел. Да, мы видели это. Оби, ты свободный мужчина и можешь сам решать, что для тебя лучше.

– Например, остаться и жить здесь? – грустно улыбнулся он, не поднимая глаз.

– А что? Чем с нами плохо?

Он не удержался и громко хохотнул. Улва оскалилась, тёмные глаза сделались дикими, до насилия был один шаг.

– Прости-прости! Прости! Просто… – Оби утёр слезу. – Просто я от тебя за все эти месяцы столько добрых слов не услышал, сколько ты сейчас сказала.

– Щеку порежу, – тихо прорычала девушка, сжимая нож, – до уха.

– Прости. Улва, спасибо за всё, но в рассуждения закралась ошибка.

Юный волшебник вдруг сделал слишком широкий шаг, чтобы не раздавить маленького жучка на земле.

– Я не могу решать сам, есть путь, который надо пройти. Волшебники называют это Путеводной Нитью, хотя у меня она несколько иная, чем…

– Дурак.

– Улва…

– И учитель твой не лучше. Вот так взял и бросил.

– Улва…

– Я думала, этот огромный злобный сын собаки хотя бы тебя любит, но ошибалась.

– Ты неправа. В его сердце много любви, но и другого тоже немало.

– Любимых не бросают! – Она была тверда и жестока в своих убеждениях.

Обадайя понимал.

– Он любит тебя, Улва. Действительно любит. Просто, он очень плохо умеет это показывать.

– Нет, просто тебя он любит, – едва слышно пробормотала девушка, отводя глаза.

– Я волшебник и его ученик, – существо понятное более-менее. Он знает, как нужно относиться ко мне, потому что прожил среди себе подобных полжизни. У него было тяжёлое детство.

– Ха! Любое оправдание для него найдёшь!

– Он не нуждается в защитнике вроде меня, потому что сам себе жестокий судья.

– Надоело! – рявкнула девушка. – Даже сейчас, когда он сбежал, всё равно будто нависает над нами! А ты продолжаешь целовать его сапоги как… как…

Его взгляд был добрым, понимающим и очень тёплым. Она ненавидела этот взгляд, а когда мальчишка просто обнял её, орийка оцепенела.

– Я буду скучать по тебе.

– Мелкий ты…

– И по тебе тоже! – Он отпустил деву и протянул руки в сторону.

Из-за деревьев появилась огромная рысь, необычайно красивая и грациозная. Она одним прыжком оказалась рядом и ласково боднула юношу в лоб.

– Красивая, умная, моя прелесть, моё сокровище, – ласково щебетал Оби под громкое мурчание. – Как же я тебя люблю, диво ты моё дивное, Мурчалочка!

Он чесал рысь под подбородком и за ушами, отдавая и получая от зверя беззаветную любовь. Когда-то он сам выходил её, раненную, слабую, поставил на ноги и принял немало глубоких царапин.

Остаток пути до Сонного Лежбища они преодолели в молчании, только Мурчалка всё время порывалась усадить Оби на себя и прокатить, как это у них было заведено.

Тот берег укрывала галька, разбавленная крупным голышом, на котором виднелось много вмятин. Ещё недавно повсюду лежали круглые валуны, однако, пришла осень, и они пропали. Таков был жизненный цикл породы троллей, что звались скреллами. С весны по осень лежали они камнями и спали, но только-лишь приходила промозглая слякоть, – превращались в духов холодного ветра.

– Тут вы высадились, когда приплыли.

– Тут ты нас и встретил, – проворчала Улва, складывая руки на груди.

С моря налетел холодный ветер, заставив обоих поёжиться. Юный волшебник шмыгнул носом и положил руку на широкий лоб своей кошки.

– Я ухожу, девочка.

Уши с длинными кисточками встали торчком.

– Так надо, прости меня.

В глотке рыси родилось низкое гудение.

– Прошу тебя исполнить мою просьбу, милая, приглядывай за людьми, не ссорься с ними, и помогай. Ты очень добрая и ласковая, позаботься о них.

Улва фыркнула.

– И ты прощай, сестрёнка, люблю тебя.

Она вспыхнула словно фосфорная спичка, остолбенела, и могла только смотреть, как он вскакивает в седло, и голубой конь скачет к воде, а затем поднимается выше, ударяя копытами о воздух.

Гигантская рысь стала громко и жалобно мяукать, словно мать потерявшегося котёнка, и это вернуло Улву из оцепенения. Бросив несколько бранных слов на сканди, северянка метнулась обратно в Нюттхаус.

///

Ветер украл его слёзы, заодно попытавшись сорвать капюшон.

Торгаст возвысился над миром и поскакал на восток. Перед наездником открылись просторы на много дней пути вокруг: леса Дикоземья с юга, запада и севера; Седое море на северо-востоке, и береговая линия на юго-востоке.

Ладосар лежал сравнительно недалеко от границ Доминиона Человека, а самым близким человеческим государством был Ривен, – родина Майрона Синды. Однако же за все годы ни один корабль не подошёл к берегам острова.

Обадайя поднялся ещё выше, надеясь, что никто не заметит в небе лишнюю «чайку». Летел над волнами, не отдаляясь от суши, но всё же брал севернее, когда видел внизу поселения. В каждом городе и большом селе Ривена обязательно был маг, а в больших городах – и по несколько. Все они внимательно следили за небом, отмечали перелёты и телепортации. Если кто-то заметит одинокого летуна и попытается узнать, кто он таков, появятся проблемы.

По закону, чтобы практиковать магию в Ривене, нужно было иметь церковный патент. А получить его мог лишь тот, кто прошёл пятнадцатилетнее обучение в Академии и сдал выпускные экзамены. Без всего этого одинокий недоучка являлся, по сути, преступником, опасным отщепенцем, которого следовало передать Инвестигации. Посему углубляться в территорию Ривена было опасно, но и улетать от земли слишком далеко Обадайя тоже не мог.

Живая энергетика водной стихии, непрестанно колеблющаяся, накатывающая, бурная, умела «смывать» долгоиграющие заклинания. Волшебникам было очень трудно вести общение через морской простор, они не умели телепортироваться с континента на континент, и боялись летать над солёной водой даже в штиль. Неизвестно, когда плетения ослабнут, и летун устремится навстречу волнам.