Dreamboat

– Добрый вечер, господин офицер. Желаете отдохнуть у нас? Кого предпочитает, брюнеток, блондинок, шатенок? Сдобненьких или, наоборот, стройных?

Северианов картинной щелкнул каблуками, с чувством приложился к ручке женщины и улыбнулся в ответ ещё очаровательней.

– Премного наслышан о вашем великолепнейшем заведении. Досуг, знаете ли, скрасить иногда хочется, карты надоели, вино тем более. Желаю, как бы выразиться поточнее, культурного общения с представительницами прекрасного пола. Зачерствел, понимаете ли, в окопах, душа страдает, праздника требует.

– Понимаю Вас, - в голосе мадам звучало непередаваемое сочувствие.
– Сама жутко устала от мерзости и хамства. Вокруг сплошные неучтивость и грубиянство, интеллектуал, человек тонкой душевной устроенности такая редкость.

– Я бы хотел пообщаться с мадемуазель Жанной, - неинтеллигентно ухмыльнулся человек тонкой душевной устроенности.
– Это возможно? Очень, знаете ли, наслышан о ещё выдающихся культурных способностях и особом таланте.

Мадам де Лаваль опечалилась самым трагическим образом: малахитово - изумрудные глаза опустились вниз, могучая грудь заволновалась, норовя вырваться на свободу из тугого корсета.

– Увы, мон шер, мадемуазель Жанна занята. Я весьма сожалею об этом прискорбном инциденте, но вы, безусловно, можете выбрать другую, не менее достойную такого благородного кавалера девушку. Грузинскую княжну Чхеидзе, например. Весьма и весьма экзотическая дама. Или Софочку, даму в высшей степени благородную и интеллектуальную. Прекрасно музицирует на фортепиано, пишет стихи, к тому же имеет умопомрачительный бюст.

Северианов улыбнулся премило. Своеобразная дуэль с мадам де Лаваль, когда каждый оппонент пытался расплыться в улыбке любезней и обольстительней, чем противник, продолжалась.

– Приёмного благодарен, любезная Кэтрин, Вы же позволите так называть Вас, мне нужна именно мадемуазель Жанна.

– Всем нужна мадемуазель Жанна, - с премилой трогательностью сказала мадам де Лаваль. - Все хотят бедную Жанночку, словно других девушек не существует.

Приглушенный свет ламп, бархатные портьеры, скульптура амура, изготовившего лук для стрельбы, тяжелые бархатные портьеры создавали особый расслабляющий уют, граммофон звучал низким контральто Вари Паниной сокровенно и интимно:

Белой акации грозди душистые

Вновь аромата полны.

Вновь разливается песнь соловьиная

В тихом сиянье луны.

– Увы!
– Северианов улыбнулся галантно во все тридцать два зуба.
– Мадемуазель Жанна снискала славу самой привлекательной девушки из Ваших дам. Если она так сильно занята - я готов подождать, сколько потребуется. С превеликим удовольствием. А пока готов насладиться беседой с Вами, достопочтенная Кэтрин. Кофе угостите?

– Непременно!
– оскалила жемчужные зубки мадам де Лаваль.
– Рюмочку бенедиктина к кофе?

– Ого!
– Северианов постарался улыбнуться ещё ослепительней.
– Неужели настоящий бенедиктин? В последнее время мне все больше самогоном пытаются угостить. Кофе, надеюсь, не желудевый?

– Как можно-с!
– возмутилась мадам де Лаваль.
– Натуральный, естественно! Суррогату не держим!

– Премного восхищен!
– Северианов утонул в мягком, обволакивающем нежными объятиями кресле. Мгновенно накатила вязкая истома, слабость, томление. Нет, не годилось кресло для серьёзного, жёсткого разговора, допроса, испытания. А мадам де Лаваль кивнула сухонькому, бородатому, словно гном, человеку с ювелирно выложенным седым зачесом на круглой голове и огромными бульдожьими бакенбардами:

– Филипп, благоволите кофе господину офицеру.

Филипп проворно растворился в воздухе, растаял, словно призрак, чтобы через минуту материализоваться вновь с красочным подносом. Фарфоровая чашка, наполненная ароматной коричневой жидкостью, рюмка с золотистым напитком, который предпочтительно употреблять мелкими глотками с кофе либо чаем. Роскошная обстановка, красочные люстры, зеркала, портьеры, запах дорогих духов. Иной мир, иная обстановка, убранство. Северианов втянул ноздрями аромат бенедиктина, отставил рюмку, сделал маленький глоток кофе. Блаженно зажмурился, прикрыл глаза, почувствовал, как волны неги расплываются по телу, лениво потянулся.

– Хорошо у Вас здесь, Кэтрин. Просто великолепно. Так бы и остался здесь навсегда.
– Он допил кофе, прищурившись, посмотрел в глаза хозяйке веселого дома.
– А расскажите, как при большевиках жилось? Сильно досталось?

– Слава Богу, все в прошлом! Даже вспоминать нежелательно. Прижали так, что не вздохнуть.

Мадам де Лаваль лукавила: хотя в 1917-м проституцию официально запретила Советская власть, закрыв за время своего существования в Новелизаветинске 18 борделей, "Сюавитэ" практически не пострадал. Для видимости назвавшись гостиницей, он продолжал существовать, практически, в первозданном виде. Начальник уголовно-розыскной милиции Фролов попытался прикрыть весёлое учреждение, но, неожиданно, наткнулся на жесткое противодействие ЧК. Чекисты посещали весёлый дом, почти не скрываясь, но Северианов был уверен, что двигала ими отнюдь не похоть и жажда плоских утех: все контрразведки мира успешно использовали проституцию для добывания оперативной информации и вербовок. В разные времена в постелях красавиц шепотом открывались самые сокровенные тайны. Если раньше, в объятиях жрицы любви язык распускал революционер, перевозчик нелегальной литературы, распространитель прокламаций, содержательной конспиративной квартиры или боевик-бомбист, и это мгновенно становилось известным в жандармском отделении, то при Советской власти посетивший "Сюавитэ" господин "из бывших", позволивший себе в момент страсти нечто антисоветско-террористическое, скрывающийся офицер-заговорщик или представитель контрреволюционного центра рисковали наутро оказаться в ЧК. Визиты чекистов в весёлый дом на самом деле являлись съёмом информации от мадам, либо вербовочными мероприятиями, когда голого господина вырывали из пылких объятий и предлагали жесткую альтернативу: тут же оказаться во внутренней тюрьме новоелизаветинской ЧК или продолжать работу на старых хозяев, но уже под контролем новых.

Мадам де Лаваль очень внимательно рассматривала Северианова: посетить заведение её уровня рядовой пехотный штабс-капитан не мог себе позволить по причинам сугубо финансовым, ибо жалования его и в лучшие времена не хватило бы на ночь любви: для подобных господ существовали свои заведения, гораздо ниже рангом и контингентом предлагаемых девиц. Этот же вел себя слишком уверенно и мадам понимающе улыбнулась. На столе как бы сама собой материализовалась новенькая хрустящая банкнота, из воздуха возникла, ниоткуда. Северианов с ласковым осуждением перевел взгляд с купюры на мадам де Лаваль и укоризненно покачал головой.

– Я полагал, Кэтрин, что это я должен платить за услуги ваших девочек, а не наоборот.

– Это в знак почтения и для дальнейших дружеских отношений.

– Я полагал, что дружеские отношения предполагают бескорыстное участие и не зависят от финансов. Уберите деньги. И ещё: я не пью, - он отодвинул рюмку бенедиктина.
– Совсем не употребляю.

Теперь хозяйка веселого дома улыбалась лишь одними губами, глаза смотрели холодно, злобная ненависть плескалась в зрачках, синие ледяные молнии готовы были выплеснуться, пронзить противника, пригвоздить к мягкому креслу. Северианов в ответ улыбнулся совершенно искренне.

– Любовью, значит, не интересуетесь, - вздохнула мадам де Лаваль.
– Я, между прочим, в очень хороших отношениях с Петром Петровичем Никольским. Он мог бы предупредить о Вашем визите.

– Ай-яй-яй, Екатерина Александровна!
– с весёлой злостью попенял Северианов.
– Две революции пережили, три смены власти, а ведете себя, как институтка. Несолидно, право слово! Очень настоятельно рекомендую Вам ответить на мои вопросы, дабы не огорчить Петра Петровича, и не омрачить Ваши отношения с господином подполковником.