Древнерусские учения о пределах царской власти
Шрифт:
Основу политических взглядов «Беседы» составляет учение о покорении царю, которое в начале XVI в. усерднее всего развивала иосифлянская школа. Подобно Иосифу Волоцкому и Зиновию Отенскому, автор «Беседы» ведет борьбу с политическим анархизмом. «Мнози убо глаголют в мире, яко самовольна человека сотворил есть Бог на сесь свет. Аще бы самовластна человека сотворил Бог на сесь свет, и он бы не уставил царей и великих князей и прочих властей и не разделил бы орды от орды» [728] . Не только государственный строй жизни установлен Богом, но непосредственно от Бога же получает свою власть и каждый царь: «Богом вся свыше предана есть помазаннику царю и великому Богом избранному князю» [729] . «Сего ради, – говорит автор, – молим вас, возлюбленнии отцы и драгая братия, покоряйтесь благоверным царем и великим князем и в благоверии князем русским радейте и во всем им прямите» [730] . Получивший свою власть от Бога царь должен будет Богу же дать отчет во всех своих действиях. «Христос Бог наш на них (на царях) всего много испытает и ко ответу за всех поставит» [731] . Сходство с иосифлянами заметно и в том, как автор понимает объем царской власти. Царю он всецело подчиняет не одни государственные дела, но и церковные. Царь должен «своею царскою смиренною грозою» уставить, чтобы все полагали на себе «сполна» крестное знамение; должен следить, чтобы все, достигшие 12-летнего возраста ежегодно говели и исповедовались; должен уничтожить «неподобные статьи» в церковном пении и ввести в него однообразие. Независимо от подчинения царю обрядовой и богослужебной стороны церковной жизни, «Беседа» относит к ведению царя и избрание епископов [732] . Вообще, царь должен радеть «о спасении мира всего, паствы своея»; иными словами, на нем лежит такая же обязанность, как и на духовной иерархии.
728
По изданию в Лет. зап. Арх. Комм. Вып. X. С. 25. Ср. выше мысль митр. Даниила, что «Бог душу свободну и самовластну сотвори». Не ему ли возражает автор «Беседы»?
729
С. 2; ср. с. 8, 21, 25.
730
С. 2.
731
С. 3, 9
732
С. 24, 25, 27.
С другой стороны, в «Беседе» нашли себе выражение некоторые идеи, составляющие отличительную черту миросозерцания заволжцев. Сюда относится, прежде всего, полемика против монастырских имуществ и затем непосредственно к этой полемике примыкающее отрицание общественного значения монашества в смысле прав его на какую бы то ни было роль в общественной жизни. В монашество надо уходить для душевного спасения, «а не для славы и суеты мира сего». «Иноцы отреклися мирского всего», им «не достоит на сесветное ни на чтоже позавидети, токмо возлюбити небесная» [733] . Но в то время как Нил Сорский и его ученики обсуждали оба вопроса исключительно с нравственной точки зрения и из своих взглядов на монастырское землевладение и на монашество вообще не делали никаких выводов политического характера, для «Беседы», наоборот, эти вопросы становятся отправными точками целого политического учения.
733
С. 5, 6, 21.
Автор «Беседы» не только восстает вообще против общественной роли монашества, но и говорит против его участия в управлении государством. Царям не следует жаловать инокам «селы и волости со Христианы», «непохвально есть царем таковое дело»: Бог дал власть над народом царям, а они отдают его, «аки поганых иноземцов», инокам в подначалие. Владение населенными имениями тесно связано с правом суда и наказания, и, следовательно, поощрение, оказываемое монастырскому землевладению, есть отказ со стороны царей от принадлежащей им верховной власти; в этом, по мнению автора «Беседы», проявляется «царское небрежение и простота несказанная» [734] . Неправильно и участие иноков в царском совете. Бог повелел царю «царствовати и мир воздержати, и для того цари в титлах пишутся самодержцы. А которые пишутся самодержцы, таковым царем не достоит ся писати самодержцем ни в чем, понеже с пособники Богом данное царство и мир воздержат, а не собою…. с мертвецы беседует таковый царь». «Подобает с миром во всем ведати царю самому, со властьми своими, а не с иноки» [735] .
734
С. 4 и 13.
735
С. 4, 21, 24.
Мысль автора вполне ясна. Самодержец – это такой царь, который сам держит данную ему власть, который управляет государством по собственному разумению, не подчиняясь ничьим мнениям и советам. Поэтому участие в управлении пособников в лице представителей монашества и, главным образом, духовной иерархии противоречит понятию самодержавия, и царь, желающий сохранить свое значение, должен устранить такое пособничество. Самодержавие, следовательно, автор понимает в смысле полноты власти, в смысле сосредоточения ее в одних руках, без всякого разделения. Это понимание представляется очень любопытным. В памятниках предшествующего времени слово самодержавие, со всеми производными от него (самодержавный, самодержец), употреблялось большей частью так, что авторы не давали вовсе понять, какое они ему придают значение, а вывести его представлялось до крайности трудным, если не невозможным. Здесь мы в первый раз [736] встречаем такое употребление этого слова, при котором с ним соединяется вполне определенное понятие. Поэтому естественно заинтересоваться вопросом: значение, которое придает самодержавию автор «Беседы», совпадает ли с тем, которое было общеупотребительно в его время? Для положительного ответа мы не имеем решительно никаких данных. Если относить последнюю редакцию «Беседы» приблизительно к середине XVI в., то это будет то время, когда действовали в литературе митр. Макарий и Сильвестр. Но сочинения их не оказывают нам в этом отношении никакой помощи. Тот и другой пользуются этим словом, но нигде не придают ему никакого определенного значения; в их употреблении самодержавие есть только титул [737] . Можно лишь высказать предположение, что это толкование самодержавия принадлежит автору «Беседы» и им самим составлено. Будучи раздосадован участием монашества в государственных делах, он просто воспользовался этимологией слова и придал ему тот смысл, который оно уже давно утратило (а, может быть, в России никогда и не имело), но который ему был нужен для проведения его любимой идеи. Косвенное, хотя и не вполне достаточное, подтверждение этому видим в Стоглаве, где как раз изображается такое участие духовной иерархии в государственных делах, и где в то же время царю приписывается самодержавие.
736
Если не считать Максима Грека, который в этом отношении стоит совершенно особняком.
737
Определенного значения не придает самодержавию и «Степенная книга». См. в изд. Арх. Комм. 4.1. С. 7: «Рюрик в великом Новеграде самодержавствуя, ту и сканчася». С. 59: «сей же самодержавный не туне Владимир именовася». С. 69: бысть Владимир един самодержец всей Рустей земли» и далее с. 116, 125,134,170, 189, 223 и др.
Но автор не выдерживает своей терминологии. Восставая против участия иноков в царском совете и находя это участие несовместимым с самодержавием, он в то же время настаивает на том, что доля участия в государственной власти должна принадлежать боярам. В некоторых случаях он рисует это участие в выражениях совершенно неопределенных. Царю должно «всякие дела делать с своими князи и с боляры»; цари должны «воздержать» царство «с своими приятели», т. е. с князьями и с боярами; царю следует «царство и грады и волости держати и власть имети» с князьями и боярами [738] . Все эти выражения можно толковать в смысле участия бояр в исполнительной власти от имени царя на начале службы. Но в других местах он говорит яснее, и тогда не остается никакого сомнения, что речь идет именно о боярском совете. «Царю достоит не простотовати, с советники совет совещевати о всяком деле», «царем с боляры и с ближними приятели о всем советовати накрепко» [739] . Автор впадает в очевидное противоречие: с одной стороны, он объявляет совет несовместимым с понятием самодержавия, а с другой стороны, он требует участия советников во всяком деле [740] . Его заботит, следовательно, не отношение между понятием самодержавия и советом, а попросту то, кому будет принадлежать право быть царскими советниками. Если советниками являются иноки, то это несовместимо с самодержавием; если же право совета переходит к князьям и боярам, то самодержавие от этого не страдает. Никакой широты государственного взгляда автор «Беседы» не обнаружил. Он думает не о государственной пользе и не о достоинстве самодержавия, он отстаивает узкосословные интересы. Хотя сам он, как можно было бы думать, принадлежит к иночеству [741] , но в политическом отношении он его непримиримый враг, и вся «Беседа» написана исключительно с целью защиты интересов боярства. Отсюда и вражда ее к монастырским имуществам. В этом отношении сходство между «Беседой» и писаниями заволжцев оказывается чисто внешним: те восставали против монастырского землевладения, имея в виду идеал монашества и его высокие задачи, – автор «Беседы», хотя и прикрывается этим идеалом, но, в сущности, он видит в монастырях только опасного соперника боярства и в монастырском землевладении – посягательство на политическое влияние, которое должно принадлежать одному только боярскому сословию. Он борется против иноческого совета, чтобы на его место поставить совет боярский. Правда, в «Беседе» встречаем еще в некоторых случаях указания на отношения царя к миру, но эти указания производят впечатление чего-то неясного и недоговоренного. Когда автор говорит: «Подобает с миром во всем ведати царю самому, со властьми своими, а не с иноки» [742] , то здесь мир обозначает просто все мирское в противоположность монашескому. В других местах он выражается несколько иначе: «Всякие дела делати милосердно с своими князи и с боляры и с прочими миряны, а не с иноки»; «царство и грады и волости держати и власть имети с князи и з боляры и с прочими с миряны, а не с иноки» [743] . Здесь автор уже как бы противополагает прочих мирян князьям и боярам, хотя нужно сказать, что, прибавляя каждый раз «а не с иноки», он несколько уменьшает силу этого противоположения. От этого речь его получает двойной смысл: в прочих мирянах можно видеть и другие общественные классы, кроме боярства, и всех вообще мирян в противоположность инокам. Если же понимать его буквально, то все-таки в его словах трудно найти что-нибудь кроме намека, который он предоставляет читателю понять, как ему угодно. Может быть, прочие миряны это – Земский собор [744] , может быть, это второстепенные деятели управления, но едва ли не вернее, что автор в согласии со своей основной идеей имеет в виду не все общество, не все сословия, а одни только верхи его – те классы, которые стоят на общественной лестнице ниже «князей и боляр», но выше остальной массы населения. По крайней мере, так понял автора один из списателей «Беседы», заменив выражение «с прочими миряны» другим: в первом случае – «с великородными и праведными мирскими людьми», во втором – «прочими великородными и приближними своими мирскими людьми» [745] .
738
С. 3, 4, 5.
739
С. 10, 27.
740
Ср. М. Дьяконов. Очерки общественного и государственного строя Древней Руси. Изд. 2. С. 426.
741
«Мы многогрешнии и прегрешнии иноцы возлюбили иночество» (с. 15), «мы иноцы угождаем мамоне» (с. 16), «мы окаяннии… имеем волости со христианы» (с. 17) и т. п. Впрочем, все подобные выражения можно счесть за литературную форму, и, во всяком случае, осторожнее будет сказать, что «Беседа» написана от имени инока, или даже от имени иноков, т. е. Сергия и Германа. См. об этом Н. Петров. Беседа преп. Сергия и Германа. Фил. Зап. 1905. Вып. III. С. 27–8.
742
С. 24.
743
С. 3 и 5.
744
Некоторые исследователи, впрочем, не видят здесь и намека на Земский собор. Так – издатели «Беседы» (с. XVI).
745
Там же с. 3 и 5, примечания.
Несколько другой вид получает этот вопрос в «Ином сказании», составляющем прибавление к «Беседе». Автор «Иного сказания» думает уже о государственной пользе, «как царство во благоденство соедините и распространити от Москвы семо и овама». Он думает, что этого можно достигнуть не «царскою храбростию», но «валитовым разумом и царскою премудрою мудростью». Мудрость состоит в том, чтобы царю
«беспрестанно» держать при себе «вселенский совет» «от всех градов своих и от уездов градов тех», «ото всяких мер всяких людей» [746] . Кроме того, у царя должен быть еще другой совет из «разумных мужей, мудрых и надежных приближенных воевод». Связь с этим малым советом у царя должна быть еще теснее: его он должен «ни на един день не разлучатися от собя» [747] . Совет разумных мужей есть, очевидно, Боярская дума; но что такое вселенский совет? Автор говорит о созвании его в будущем времени, он предлагает всему священническому и иноческому чину благословить царей на его созвание. Может быть, это только форма, и автор пользуется ею для оправдания в чьих-нибудь глазах уже совершившегося факта, но, может быть, автор и в самом деле предлагает нечто новое. Во всяком случае, вселенский совет по своему составу сильно напоминает первый Земский собор 1549–1550 г., как до недавнего времени его принято было себе представлять в согласии с изображением его в хрущевской «Степенной книге» [748] . Но если обратить внимание на то, чего ожидает «Иное сказание» от вселенского совета, какие оно возлагает на него задачи, то получится нечто другое. Вселенский совет должен рассуждать, прежде всего, «о всегоднем посту и о паянии мира всего», а потом уже «про всякое дело мира сего». На первом месте, значит, стоят дела духовно-нравственного содержания и только в виде добавления – дела собственно государственные [749] . Это приближает вселенский совет, скорее всего, к Стоглавому собору.746
С.29–30.
747
С. 30.
748
Иван Грозный «повеле собрати свое государство из городов всякого чину». Собр. гос. гр. и дог. II. № 37. Ср. С. Платонов. Речи Грозного на земском соборе 1550 года; Его же. К истории московских земских соборов. Статьи по русской истории. 2 изд. С. 201–205 и 289–291.
749
Ср. Пыпин. Ист. р. литературы. Т. II. С. 156–157.
Составляют ли учреждения, предлагаемые обоими памятниками, ограничение царской власти? «Беседа» говорит об отношении царя к боярскому совету в выражениях весьма неопределенных: царь должен «с советники совет совещевати», «советовати накрепко». Сделать отсюда какой-нибудь вывод было бы очень трудно, и остается неизвестным, выслушивает ли только царь своих советников, или он подчиняется их советам. «Иное сказание» выражается яснее. Царь созывает вселенский совет, чтобы его «распросити», а совет разумных мужей он держит при себе, «ведомо да будет царю самому про все всегда самодержства его» [750] . Оба совета, следовательно, только осведомляют царя, от них он узнает о состоянии государства, о нуждах народа; может быть, он спрашивает и мнения их об этом. Но никаких постановлений советы, по-видимому, не делают. Выслушав их, царь сам принимает меры против «властелинных грехов», а обязательное говение и исповедь он уставляет «своею царскою смиренною и всегодною грозою»; «царю самому крепко и крепко печися паствы своея», говорит автор. Итак, это учреждения чисто совещательного характера; они не составляют никакого нового ограничения царской власти.
750
С. 30.
Гораздо определеннее и решительнее политические взгляды князя Курбского. Изложены они в его «Истории о великом князе Московском», в его посланиях, главным образом – в посланиях к Ивану Грозному, а отчасти в других сочинениях и летучих заметках. Все эти сочинения представляют довольно пеструю картину и не могут быть названы политическими в собственном смысле слова. В них отразилась и личная обида Курбского против Ивана Грозного, и его обличение жестокостей и несправедливостей царя, и ненависть к московским князьям, врагам удельных порядков, и боярские притязания. Эта пестрота содержания, в особенности – присутствие в нем личного элемента, сообщает сочинениям его своеобразный характер и живость. Сухой анализ, имеющий целью выделить из сочинений Курбского его политические взгляды, должен, по необходимости, их сильно обесцветить.
Обычные для древней русской письменности политические темы Курбский затрагивает очень слабо. Только мимоходом говорит он в послании к неизвестному старцу (Вассиану?) о том, что «державные на власть от Бога поставлены» [751] . О том, что царь должен соблюдать закон Божий, Курбский в положительной форме не говорит почти ничего. Лишь в своей «Истории» он упрекает Грозного, что тот попрал «заповеди Христа своего» и отверг «законоположение евангельское» [752] . Зато мы узнаем из его сочинений, что он был сторонник теории естественного права или естественной морали и считал то или другое обязательным для царя. Кроме евангельских заповедей существуют, по его мнению, заповеди естественные, «которые в поганских языцех соблюдаеми и сохраняеми и сохранитись будут и соблюдатись по впоенному в нас прирождению от Бога» [753] . Если языческие народы признают естественный закон, то тем более он обязателен для христианского государя, – такова, очевидно, мысль Курбского. Об общем значении законности для государственной жизни он говорит в одном из посланий к Ивану Грозному. Он приводит большую выдержку из речи Цицерона, в которой к этому вопросу относится следующее место: «Который есть град? Всяко ли сошествие лютых и нечеловеколюбных? Всяко ли лотров (=latronum) и бегунов собрание на едино место множество? Заисте прети будешь. Ибо не был он в то время град, егда законы в нем ничего же возмогали; егда суды попраны; егда обычай отеческий загашен был» [754] . В этом отрывке излагается известная мысль Цицерона, которую он проводит и в своем диалоге «De republica», что не всякое собрание людей может быть названо государством, а только то, которое устроено на началах права [755] . Приведя эту мысль, Курбский указывает затем царю, что к своим воззрениям Цицерон пришел «по естественному закону». Следовательно, христианское государство, можно заключить, также должно основываться на идее права. Но, как сказано, эти вопросы слабо разработаны в сочинениях Курбского. Главную же политическую тему их составляет изображение тирании, преимущественно на примере образа действий Ивана Грозного, причем и в тех случаях, когда Курбский говорит о тирании в общей форме, для читателя не остается сомнения, что автор имеет в виду того же царя.
751
Сочинения князя Курбского. Русск. Ист. Б. Т. XXI, 1914. Ст. 395.
752
Сочинения. Ст. 351.
753
Сочинения. Ст. 323.
754
Соч. Ст. 143.
755
De republica, lib. 11, cap. 25.
Упрекая Ивана Грозного в жестокости и несправедливости, называя его мучителем, варварским и нерассудным царем [756] , Курбский анализирует образ действий царя, старается точно формулировать свои обвинения и ищет причин происшедшей в царе перемены. Прежде всего, Иван Грозный повинен в совершении целого ряда личных тиранических действий. Он «Нерона презлого превзыде лютостию», он «домов грабитель и убийца сынов», он «сильных во Израили побил» и воевод, от Бога данных, «различным смертем предал» и т. д. [757] Все такого рода обвинения сводятся, в сущности, к одному: Иван Грозный практически или даже и теоретически отрицает существование над собой какого-нибудь закона. Царь ваял «волю естественного самовластия» и отверг необходимость покорения ее Творцу, т. е. закону Божию; он возненавидел «уский и прискорбный путь» и потек с радостию «по широкому и пространному пути, водящему в погибель» [758] , т. е., иными словами, по тому пути, где естественное самовластие не встречает никаких препятствий. И Курбский, действительно, упрекает Ивана Грозного в нарушении и естественного закона, и Христовых заповедей. Обвиняет он его и в нарушении положительного закона, в том, что он действует «без суда и без права» [759] , а по поводу отношений Грозного к митрополиту Филиппу он говорит: «Кто слыхал где епископа от мирских судима и испытуема?» Приведя затем выдержку из сочинений Григория Богослова, подтверждающую неподсудность епископов и пресвитеров мирскому суду, Курбский говорит: «Где законы священные? где правила седьмостолпные? где уложения и уставы апостольские? Все попраны и наруганы от пресквернейшего кровоядца зверя» [760] . Таким образом, корень изображаемого им мучительства Курбский видит в нарушении закона: во-первых, христианских заповедей, во-вторых, церковных постановлений, и в-третьих, положительного государственного закона.
756
Соч. Ст. 299.
757
Соч. Ст. 1, 271, 291.
758
Соч. Ст. 270 и 348. На теоретическое отрицание закона Курбский намекает в следующих словах: «егда же уже был развратился, тогда во слух всем глаголал: “Едино, рече, пред себя взятии, или здешное, или тамошное!” сиречь или Христов прискорбный путь, или сатанин широкий» (ст. 348).
759
Соч. Ст. 150; ср. ст. 395, указ. послание: «О нерадении же державы и кривине суда… ни изрещи риторскими языки сея днешние беды возможно».
760
Соч. Ст. 311–312.
Но всего охотнее Курбский говорит об отношении Ивана Грозного к советникам. Хорошо известно, как он упрекает царя в том, что тот действует вполне единолично, не выслушивая своих советников; в этом он видел одно из главных проявлений его тирании. Но при ближайшем знакомстве с сочинениями Курбского дело оказывается несколько иначе. Во всех тех случаях, когда он говорит на эту тему, он не отрицает того, что Иван Грозный с кем-то советуется, что он выслушивает советников и даже поступает по их советам, но это не те советники, каких хотел бы видеть Курбский. Иван Грозный, вместо «избранных и преподобных мужей», вместо «нарочитых, доброю совестию украшенных мужей», собрал себе «человеков скверных и всякими злостьми исполненных», которых Курбский называет паразитами, маньяками, ласкателями; и к этим людям царь обращается «за советом и думою» [761] . Итак, по признанию Курбского, царь советуется и думает со своими советниками. Но они дают дурные советы, «на лютость и бесчеловечье» подвигают царя; советы их идут против закона Божия. В предисловии на «Новый Маргарит» Курбский подробно перечисляет, в чем состоят беззакония этих советов. Закон Божий говорит, что сын не должен отвечать за грехи своего отца, а ласкатели советуют, чтобы предавать казни не только изменников, но и их родственников до третьего колена; закон Божий запрещает клятву, а ласкатели советуют царю связывать своих подданных присягой; закон Божий учит душу свою полагать за други, а ласкатели советуют, чтобы приближенные царя отрекались от своих близких и во всем повиновались только ему одному. Таковы «добры думы» ласкателей, и царь их «слушает» [762] . Ласкатели действуют так по своекорыстным побуждениям. Они «человекоугодники», потворствуют дурным наклонностям царя, ожидая себе от этого различных выгод. Захватив в свои руки политическое влияние, они, прикрываясь именем царя, совершают всякие беззакония [763] .
761
Соч. Ст. 155, 321.
762
Соч. Ст. 269; Устрялов. Сказания князя Курбского. Изд. 3. С. 270–271.
763
Соч. Ст. 265, 269, 349 и др.