Древнерусские учения о пределах царской власти

С точки зрения исторической правды Курбскому едва ли что можно возразить. Весьма возможно и даже вероятно, что в тот период царствования Ивана Грозного, о котором говорит Курбский, в числе царских советников не было людей разумных, имеющих в виду государственную пользу, а не свою собственную, и что известные беззакония и жестокости Грозного объясняются не только характером и наклонностями царя, но и думами его советников. Но, рассматривая вопрос исключительно с точки зрения политических понятий, нужно сказать, что Курбский мыслит так же неясно и непоследовательно, как и автор «Беседы». Если собрать вместе все то, что он говорит о необходимости для царя действовать в согласии с советниками, можно подумать, что Иван Грозный действует всегда единолично, не спрашивая ничьих советов. Но он сам признает, что советники у царя есть; следовательно, царь поступает именно так, как Курбский считает нужным, и, следовательно, его упреки и обвинения не имеют смысла. Что советниками являются люди, которые способны советовать только безнравственное и беззаконное, этому нельзя придавать большого значения. Это имело бы значение только в том случае, если бы политические воззрения Курбского основывались на идее закона, как у древнерусских книжников, которые требовали, чтобы царь «хранил закон» и «судил в правду», но не обязывали царя поступать по чьему-нибудь совету. Но тогда уже безразлично, действует ли царь по своему почину или по совету, лишь бы он соблюдал закон и правду. Если же на место идеи закона поставить как основное условие правильного государственного порядка идею совета, то уже нельзя требовать, чтобы советниками были непременно люди одинаковых с нами убеждений и одинаковых взглядов на закон и правду. Между этими двумя идеями всякая политическая теория непременно должна сделать выбор. На это, конечно, можно возразить, что к сочинениям Курбского нельзя предъявлять таких строгих и отвлеченных требований, что они имеют только историческое, а не принципиальное значение. Против этого можно еще спорить, но если это верно, то нужно будет тогда признать, вместе с одним из защитников Курбского, что его послания к Ивану Грозному имеют чисто личный характер, и что ничего «государственного» в них нет [764] . Впрочем, может быть, Курбского надо понимать иначе. Может быть, его теория состоит в том, что царь должен действовать в согласии с законом, а чтобы это согласие обеспечить, у него должны быть советники. Но, во-первых, текст дает очень мало для такого понимания, а во-вторых, и при этом ему можно было бы возразить, что Иван Грозный слушает советников, следовательно – ему уже нельзя делать упреков в нарушении закона.

764

М. П-ский. Князь А. М. Курбский. Каз., 1873. С. 24.

Начало перемены в Грозном Курбский, как известно, видит в наставлении, которое дал ему Вассиан Топорков. На вопрос царя, как он мог бы «добре царствовати и великих и сильных своих в послушестве имети», тот ответил: «Аще хощеши самодержец бытии, не держи себе советника ни единого мудрейшего собя» [765] . Это наставление, по мнению Курбского, противоречит истинному принципу государственного управления. «Царю достоит быти яко главе, и любити мудрых советников своих, яко свои уды». Этого требует св. Писание, это согласуется и с образом действий прежних русских государей. Курбский ссылается на Дионисия Ареопагита, который в своем сочинении о небесной иерархии говорит, что и ангелы управляются советом, вспоминает и вел. князя Ивана Васильевича, который был «любосоветен», и ничего не начинал «без глубочайшего и многого совета» [766] . Так поступал раньше и сам Иван Грозный [767] . Сравнение царя с главой и советником с удами принадлежит к числу любимых мыслей Курбского. Ее он повторяет, между прочим, в своем труде по переводу творений Симеона Метафраста. Именно в объяснении на слово «царь» он вспоминает, «древних царей любовь к советникам» и говорит, что те, «яко чиноначальников военных, так и советников своих великих почитали, сами быша яко главою, тех же яко удов своих» [768] . Но если этому сравнению придавать значение формулы, то следует сказать, что она далеко не выражает истинных воззрений Курбского. Формулу эту можно понимать единственно в том смысле, что царь стоит над своими советниками, дает им те или иные указания, но сам их указаниям не подчиняется. Мысль же Курбского как раз обратная. Он желает, чтобы царь не только выслушивал советников, но и подчинялся их советам. Мнения совета должны быть для царя обязательны. Что это так, можно видеть, например, из следующих мест в сочинениях Курбского. Доказывая, что наставление Топоркова противоречит Писанию, он указывает на царя Давида, который «не послушал советников своих и повелел считать люд», и был за то наказан Богом. Ровоам оказал презрение «старейших совету» и тоже был наказан. А описывая деятельность Сильвестра и Адашева, к которой он относится с большим сочувствием, Курбский говорит, что они приставили к царю советников, и царь не смел «без их совету ничесоже устроити или мыслити». Советники, или «избранная рада», не только давали советы во всех государственных делах, но и действовали вполне самостоятельно, как бы помимо царя; по словам Курбского, они воевод «избирают», «стратилатские чины устрояют», отличившихся на войне «дарованьми» награждают [769] . Об этих советниках нельзя сказать, что они являются только удами, и что царь – их глава. Курбский предоставляет советникам не совещательный голос, как автор «Беседы» и «Иного сказания», а решающий. Но и этого мало. Мнения совета, очевидно, для царя обязательны; он должен им подчиняться, хотя бы и не был с ними согласен, ему не принадлежит права утверждать или не утверждать постановления совета. Постановления получают силу сами собой, а царю остается одна только исполнительная власть.

765

Соч. Ст. 211–212; ср. ст. 151.

766

Соч. Ст. 211, 215–216.

767

Соч. Ст. 225, 229, 246 и др.

768

П. Владимиров. Новые данные для изучения литературной деятельности князя Андрея Курбского. Труды IX Археол. съезда. Т. II. С. 311.

769

Соч. Ст. 171–172, 213.

Кто же входит в состав царского совета? Для всякого, кто вчитывался в писания Курбского, ясно, что к этому вопросу он относится чрезвычайно ревниво, что ему далеко не безразлично, кто будет в царском совете, и чьих советов царь будет слушать. Курбский отстаивает интересы «вельможей», которых «ненавидит» Иван Грозный; он с презрением говорит о тех советниках, которых царь избирает «не от шляхетского роду, ни от благородна, но паче от поповичев или от простого всенародства». Это, очевидно, те «новые верники», те дьяки, о доверии к которым Грозного с досадой писал в 1563 г. Т. Тетерин М. Морозову [770] . В особенности ненавидит он ту «раду», которая состоит из «богатых и ленивых мнихов» [771] . Право совета, по его убеждению, составляет исключительную привилегию боярства. В этом отношении, а также во вражде к советникам из монахов, Курбский сходится с автором «Беседы». Правда, в литературе господствует мнение, что Курбский предлагал Земский собор, состоящий, как и по плану «Иного сказания», из представителей всех общественных классов [772] . Но это едва ли верно. Курбский говорит: «Царь, аще и почтен царством, а дарований которых от Бога не получил, должен искати доброго и полезного совета не токмо у советников, но и у всенародных человек, понеже дар духа дается не по богатеству внешнему и по силе царства, но по правости душевной» [773] . Выражение «всенародные человеки» понимают обыкновенно в смысле собрания людей от всего народа, но на языке Курбского это значит другое. Описывая отроческие годы царя Ивана, он говорит, что юный царь ездил по торжищам и бил «всенародных человеков» [774] , а в только что приведенной выдержке он людей от «простого всенародства» противополагает людям от шляхетского рода. В том и другом случае всепародство означает не собрание людей от всего народа, не Земский собор, а только людей низших общественных классов. Что же касается советников, о которых он упоминает наряду с всенародными человеками, то это слово Курбский употребляет в одном значении с «синклитове», а это слово значит у него то же, что и «бояре» [775] . Следовательно, если Курбский говорит, что царь должен искать совета не только у советников, но и у всенародных человеков, то это значит не то, что кроме совета должен быть еще Земский собор, составленный из представителей всех сословий, а единственно то, что царь должен принимать советы не одних только бояр, но и простых людей. Конечно, при таком толковании у Курбского оказывается противоречие: с одной стороны, он желает, чтобы царь слушал советы не только бояр, но и простых людей, а с другой – он осуждает царя, когда тот привлекает к совету людей простых, не шляхетского рода. Но противоречие это останется и в том случае, если под всенародством, вопреки словоупотреблению Курбского, разуметь собрание представителей от всего народа: если он презрительно отзывается о царских советниках только потому, что они из простого народа, то как мог он в другом случае требовать Земского собора, в состав которого должны входить представители от того же простого народа? Устранить это противоречие едва ли возможно; трудно придумать для него какое-нибудь другое объяснение, кроме чисто психологического.

770

Соч. Курбского. Ст. 490.

771

Соч. Ст. 221, 226.

772

Напр. В. Ключевский. Боярская Дума. С. 304; А. Архангельский. Из лекций по истории русской литературы. С. 324.

773

Соч. Ст. 214–215.

774

Соч. Ст. 166.

775

Соч. Ст. 280 говорится о Петре Оболенском, что он «синклитским (т. е. боярским) саном» украшен; ст. 297, что Иван Грозный разграбил «синклита своево скарбы». Ср. ст. 165–166 слова «боярове» и «синклиты».

После всего сказанного характеристика политических воззрений Курбского не представит затруднений. Курбский не «представитель идеи прогресса», как думают некоторые исследователи [776] ; напротив, он защитник старины и притом – защитник не бескорыстный [777] . В нем сильны «удельные воспоминания», он мечтает о том времени, когда великие князья «слушали во всем» старых бояр, как советует в своей духовной Симеон Гордый, и без воли их ничего не делали [778] . Невозможно отрицать у Курбского глубокий патриотизм, заботу о всех сословиях и правильное понимание их интересов [779] . Но когда речь заходит об управлении государством, в нем сейчас же сказывается боярский эгоизм. Ему не нравится возвышение царской власти, не нравится и самый титул царя, потому что в его глазах он является символом политической слабости боярства. Курбский не только не доверяет единоличной власти царя, но относится отрицательно и к возможности политического влияния со стороны других сословий [780] . Право совета должно, по его убеждению, составлять исключительное право боярства; его идеал – разделение власти между царем и боярством. В этом отношении он идет дальше, чем автор «Беседы валаамских чудотворцев», который, хотя тоже стоит за право боярского совета, но не требует подчинения царя совету. Они сходятся только в боярском эгоизме и, следовательно, оба оказываются далеко позади автора «Иного сказания», который один только сумел подняться над сословной узостью взглядов: он один признал и широкое участие народа в государственном управлении, и особую близость боярства к управлению как его привилегию.

776

М. П-ский. Назв. соч. С. 23.

777

С. Горский. Жизнь и историческое значение князя Андрея Михайловича Курбского, 1858. С. 348, 413–414.

778

В. Ключевский. Боярская Дума. С. 258; его же Курс р. ист. Ч. II. С. 195–196.

779

Напр. в назв. выше послании к неизвестному старцу.

780

Соловьев. Ист. Р. Т. VI. С. 205–206. Ср. А. Ясинский. Сочинения князя Курбского, как исторический материал, 1889. С. 90–93.

Из всего этого следует, что взгляды, которые проводит Курбский, представляют отголосок когда-то действовавших государственных отношений. С этой точки зрения он оценивает настоящее, на этом же он основывает и свои надежды. Нет надобности поэтому искать литературных источников политического учения Курбского: источники его не в литературе, а в жизни. Немногие литературные ссылки, которые находим в его произведениях, указывают не на то, откуда он взял свои идеи, а лишь на то, где он нашел им подкрепление и подтверждение.

Но есть и другое мнение. Было высказано, что идеи Курбского о значении боярства – не жизненного, а литературного происхождения. В его взглядах предлагали видеть отголосок идей, которые проводятся в политическом трактате, известном под названием «Аристотелевы врата, или Тайная тайных [781] . Трактат этот, ложно приписываемый Аристотелю, есть произведение арабской литературы X–XI в., которое было затем переведено на все западноевропейские языки. В конце XV или в начале XVI в., в связи с движением жидовствующих, оно было переведено и на русский язык. Исследователи полагают, что перевод был сделан в западной России (на белорусское наречие), а оттуда уже распространился в остальной России, где пользовался большой популярностью в свободомыслящих кругах [782] . Было бы неудивительно, если бы Курбский оказался под его влиянием. Некоторое сходство между его идеями и идеями этого произведения действительно есть. Там тоже проводится мысль, что царь должен действовать по совету со своими правителями. Царь, говорится там, должен «миловати и чествовати каждого мудрого шляхетного», «пребываеть царю силы думою правителев его», «бояре крепость земная и честь царская» [783] . Но в выражении этой мысли «Аристотелевы врата» не проявляют такой определенности, как Курбский. С одной стороны, автор рекомендует царю не начинать никакого дела без совета («не повережай ничим, нижели испытав рады правителя своего»), а с другой – говорит, что царю не следует исполнять советы, «коли не исправится ти дума его», и «не подобает царю, дабы думал с каждыми нас о головной думе своей» [784] . Есть и другое различие между ними. Курбский предъявляет царю только одно требование – действовать в согласии с советниками, и очень мало говорит о законности управления; для автора «Аристотелевых врат», напротив, это составляет излюбленную тему. «Царь покоряет царство свое истине закона своего», он не должен изменять «обычая земьского людских слов ради», «правдою образуется справедливость… и еюже вселилася земля и наставилися царства…. и умирают народы от всякие кривды, и еюже завешаются цари от всякие зрады» и т. д. [785] Это довольно крупные различия. Они показывают, что влияние «Аристотелевых врат» на Курбского далеко не могло быть исключительным и даже вообще особенно сильным. Если Курбский и знал это произведение, то не оно определило его взгляды. Он, может быть, нашел в нем знакомые для себя и любимые мысли, и это содействовало тому, что он еще более в них укрепился; но эти мысли были у него и раньше. Иначе на Курбского должен был бы оказать влияние памятник в его целом. Такого влияния мы не видим. Но это не мешает тому, что между обоими авторами есть сходство в отдельных пунктах. Одно из таких сходств можно указать в вопросе о выборе советников. Курбский в этом вопросе не вполне выдерживает свою точку зрения: то он требует, чтобы советники были исключительно из шляхетского рода, то говорит о всенародных человеках. Автору «Аристотелевых врат» не вовсе чужды сословные идеи. Он, например, советует выбирать в правители людей, которых предки «были правительми или столечники». Но гораздо охотнее развивает он противоположные взгляды. По поводу советников он говорит царю: «Не смотри на отчину их, но на дела их». «Досмотряй достоиньства каждого человека к службе своей, ни земли его, ни роду его…. несть проку в роду без мудрости и достоиньства своего» [786] . Можно допустить как предположение, что непоследовательность Курбского есть плод влияния со стороны этих демократических идей.

781

А. Соболевский. Переводная литература. С. 419.

782

М. Сперанский. Из истории отреченных книг. IV. Аристотелевы врата, 1908. С. 129–130.

783

Там же. С. 139, 157, 167.

784

Там же. С. 155, 156.

785

Там же. С. 143, 145, 153.

786

Там же. С. 159, 167, 168 и др.

3. Нераздельность царской власти

Учения об ограничении царя советом и о разделении верховной государственной власти между царем и боярством вызвали в литературе целый ряд возражений, которые отстаивают монархический принцип и проводят идею о нераздельности и полноте царской власти.

Первое из таких возражений не только внутренним, но и внешним образом связано с «Беседой валаамских чудотворцев», так как встречается в некоторых ее списках в виде особого добавления. Это «Извет преподобного отца нашего Иосифа Волока Ламского нового чудотворца Осипова монастыря». Неизвестный автор «Извета», как можно думать, был недоволен теми взглядами, какие были высказаны в «Беседе», и хотел выразить против них свой протест. Но сделал он это довольно неумело или очень осторожно, так что сущность проводимых им воззрений не ясна сразу, как при чтении «Беседы», и может быть определена, и то приблизительно, только при сравнении «Извета» с «Беседой» и с «Иным сказанием».

«Извет» написан в форме челобитной и обращен к «благоверным христолюбивым царем и великим московским князем» от имени «многогрешного калугера с Волока Ламского» Иосифища. Выставляя на первый план имя Иосифа Волоцкого, человека, преданного московскому великому князю и почитаемого в великокняжеском доме, автор «Извета» уже этим самым подчеркивает свою принадлежность к определенному идейному направлению: вспомним, что «Беседа» и «Иное сказание» написаны от лица валаамских чудотворцев Сергия и Германа, особенно чтимых в Новгороде. Цель «Извета» та же, что и «Иного сказания». «Иное сказание» ставило перед благочестивыми великими князьями высокую задачу: «царство во благодепство соединити и распространити от Москвы семо и овама»; для выполнения этой задачи автор указывал на необходимость действовать не «своею царскою храбростию, ниже своим подвигом», но «валитовым разумом и царскою премудрою премудростию» [787] . Мы знаем, что эта премудрость состоит в созвании вселенского совета и в том, чтобы не разлучаться от разумных мужей. Автор «Извета» тоже говорит о задаче, лежащей на московском великом князе, и формулирует ее почти теми же самыми словами. Он ставит вопрос, как московскому князю «одолети удельных великих русских князей… и соединити во благодепство под себя вся Русская земля и распространити всюду и всюду» [788] . Но для выполнения этой задачи он указывает совершенно другие средства и другую политику. «Покажите милость для святых Божиих церквей», – говорит он московским князьям, – порадейте за христианскую веру и для своего царьского величества воздвигните победу и одоление от своея от царьские руки». Автор «Беседы» обращал взор царя исключительно на боярское сословие, автор «Иного сказания» требовал обращения к людям «всяких мер», т. е. ко всем сословиям и общественным классам; автор «Извета», напротив, просит оказать милость Божиим церквам, т. е. как можно предположить, одному духовному сословию или даже монашеству. Он, следовательно, не борется, как «Беседа», с церковными имуществами и вообще не принимает планов и идей, родственных заволжским старцам; наоборот, в нем проглядывает идейная близость к иосифлянам. Но в словах его сквозит еще и другая мысль. Благоденствия русской земли и одоления врагов он ждет не от совместной деятельности царя с советниками-боярами или с вселенским советом, а единственно «от царской руки». Он не предлагает никакого совещательного учреждения при царе и все надежды свои возлагает на одну царскую власть. «Без тое царское к Богу добродетели не одолети, ниже попрати врагов и всяких воров и не соединити воедино существо миру всего», – говорит автор в заключение своего совета.

787

Лет. зап. Археогр. Комм. Вып. X. С. 29.

788

То же изд. С. 31–32.

Краткость «Извета» и отсутствие в нем какой бы то ни было аргументации не позволяют дать полную характеристику проводимых в нем взглядов. Автор выражает свои идеи путем намеков, но уже одно то, что «Извет» привязан к «Беседе», которая отстаивает коллегиальное начало и право бояр на участие во власти, дает основание толковать изложенные в нем идеи, как защиту единоличной власти царя, опирающейся на духовное сословие. Та же краткость является препятствием и для определения источников этих идей. Можно только в виде предположения высказать, что, если не видеть в «Извете» подделку в целях полемики, – ближайший источник его был в сочинениях или самого Иосифа Волоцкого или его последователей. Во всяком случае, вышел он из иосифлянских кругов.

Гораздо большей определенностью отличаются взгляды второго защитника и панегириста царской власти – Ивана Пересветова. С его именем связываются в настоящее время следующие сочинения: «Сказание о Петре, волосском воеводе», «Сказание о царе турском Магмете», «Сказание о царе Константине», и две челобитные, из которых одна носит личный характер, а другая – общественно-политический и по своему содержанию сходна с упомянутым «Сказанием о воеводе Петре». Принадлежность всех этих сочинений [789] именно Пересветову установлена теперь с несомненностью [790] ; несомненной можно считать также подлинность его фамилии, а также и то, что сочинения эти написаны в середине XVI в., приблизительно между 1547 и 1551 г. [791] Но так как научное изучение Пересветова началось недавно, то еще много вопросов, относящихся к нему, остаются невыясненными окончательно. Мы не знаем наверное составляют ли все названные сочинения совершенно самостоятельные вещи или это разрозненные части одного произведения или, наконец, различные его редакции. Но как бы то ни было, можно и теперь уже сказать, что все сочинения Пересветова связаны единством мысли, выражают одну идею: России нужна сильная государственная власть, которая безраздельно должна находиться в руках царя. Для своей мысли Пересветов пользуется различными формами: то он говорит от своего имени и обращается непосредственно к Ивану Грозному, то передает предсказания разных мудрецов, то сообщает факты из истории Византии или из жизни ее покорителя Магмет-Салтана. Но несмотря на разнообразие литературных приемов, мысль Пересветова везде выражена вполне определенно и ясно. В этом отношении его сравнивают с Курбским, который тоже с полной определенностью обнаруживает свое политическое направление [792] . Однако нужно сказать, что в сочинениях Курбского общие политические идеи не высказаны прямо, а скрыты в массе такого материала, который имеет только историческое или даже личное значение. Сочинения Пересветова, напротив, имеют от начала до конца политическое содержание и поэтому по выдержанности своей значительно превосходят сочинения Курбского. На одну доску с ними могут быть, с этой точки зрения, поставлены только такие произведения русской политической литературы, как «Беседа валаамских чудотворцев» или «Разговоры о владательству» Крижанича.

789

А также еще нескольких, более мелких сочинений, составляющих в рукописях, где они встречаются, как бы соединительные звенья между крупными: «Предсказания философов», «Сказание о книгах», отрывок «Повести о Царьграде».

790

В. Ржига. И. С. Пересветов, публицист xvi века. М., 1908. С. 3–2.

791

Ю. Яворский. К вопросу об Ивашке Пересветове, 1908. С. 13–14 и 20–27; В. Ржига. Назв. соч. С. 12–19.

792

В. Ржига. Назв. соч.

Основу политических взглядов Пересветова составляет вера в высокое историческое призвание России. «Слышал от многих мудрецов, – говорит он в челобитной Ивану Грозному, – что бытии тебе, государю, великому царю по небесному знамению». «Дочлися в книгах, что обладати тебе, государю, многими царствы» [793] . С этой верой связывается и славянофильство Пересветова. Едва ли не первый в русской литературе заговорил он об отношении русского народа к единоплеменным и единоверным братьям. Немногими, но резкими чертами он изображает их тяжелое положение под турецким игом. «Царь турецкой у греков и у сербов дети отимает на седмой год на воиньскую науку и в свою веру ставит; они же, зъдетми розставаючися, великим плачем плачют, да ничтоже собе не пособят». «Греки… веру християнскую у царя у турецкого откупают, великие оброки дают царю турецкому, а сами в неволи у царя у турецкого… Греки и сербы наймуются овец пасти и верблудов у турков; и лутчие греки, и они торгуют» [794] . Но рабство славян и греков не может продолжаться вечно: у них есть защита в лице России, на долю которой выпадает высокая задача освободить их от подчинения исламу. «Тем ся царством руским и ныне хвалит вся греческая вера, и надеются от Бога великого милосердия и помощи божии свободитися руским царем от насильства турецкого царя иноплеменника» [795] .

793

Сочинения Пересветова (по изд. В. Ржиги). С. 68 и 80.

794

Сочинения. С. 59 и 63.

795

Соч. С. 61, 63, 77; С. 64: Ино нам нечем говорити греческой вере, яко жидом и арменом, что нет у них волного царя, и царьства волного нет у них; а мы тем царством руским и царем християнским греческой вере хвалимся. Ср. статью В. Вальденберга. Предшественники славянофилов. Иван Пересветов. Слав. Изв., 1913. № 19.