Дрожь и оцепенение
Шрифт:
Я думала, что знаю, что такое брань, но то, что мне пришлось вытерпеть, открыло мне мое полное неведение по этому вопросу. Господин Тенси и я выслушали безумные вопли. Я не могла решить, что было хуже, форма или содержание.
Содержание было невероятно оскорбительным. Меня и моего товарища по несчастью обозвали всем, чем только можно: мы были предателями, ничтожествами, змеями, мошенниками и, -- верх проклятия, -индивидуалистами.
Форма объясняла многочисленные аспекты японской истории: чтобы эти отвратительные крики прекратились, я готова была на худшее -- завоевать Маньчжурию,
Самым невыносимым было видеть моего благодетеля униженным по моей вине. Господин Тенси был умным и добросовестным человеком: ради меня он пошел на огромный риск, полностью осознавая это. Никакой личный интерес не руководил его действиями, он поступил так из чистого альтруизма. И в благодарность за его доброту его смешали с грязью.
Я старалась брать с него пример: он опускал голову и горбился. Его лицо выражало смирение и стыд. Я подражала ему. Но вот толстяк сказал ему:
– Вашей единственной целью было саботировать компанию!
Мысли пронеслись очень быстро в моей голове: нельзя, чтобы этот инцидент испортил карьеру моему ангелу-хранителю. Я бросилась в грохочущую волну криков вице-президента:
– Господин Тенси не хотел саботировать компанию. Это я уговорила его доверить мне досье. Я единственная во всем виновата.
Я лишь успела заметить растерянный взгляд моего товарища по несчастью устремленный на меня. В его глазах я прочла: "Ради бога молчите!" -- но увы, было слишком поздно.
Господин Омоши застыл на мгновение, потом приблизился и крикнул мне в лицо:
– Вы смеете защищаться!
– Нет, напротив, я признаю свою вину и все беру на себя. Меня одну нужно наказать.
– Вы осмеливаетесь защищать эту змею!
– Господин Тенси не нуждается ни в чьей защите. Ваши обвинения на его счет лишены основания.
Я видела, как мой благодетель закрыл глаза, и поняла, что произнесла непоправимое.
– Вы смеете утверждать, что мои слова ложны? Неслыханная наглость!
– Я никогда бы не осмелилась на такое. Я просто считаю, что господин Тенси оговорил себя, чтобы защитить меня.
С видом, говорящим о том, что в нашем положении бояться уже нечего, мой товарищ по несчастью взял слово. Все унижение человечества звучало в его голосе:
– Умоляю вас, не упрекайте ее, она не знает, что говорит, она жительница запада, молода, у нее никакого опыта. Я совершил непростительную ошибку. Раскаяние мое не знает границ.
– В самом деле, вы не достойны прощения!
– - взревел толстяк.
– Мои заблуждения столь велики, но, однако, я должен подчеркнуть великолепную работу Амели-сан и замечательную быстроту, с которой она составила отчет.
– Это тут ни при чем! Работу должен был выполнить господин Саитама.
– Он был в служебной командировке.
– Нужно было дождаться его возвращения.
– Это новое облегченное масло без сомнения интересует других, так же как нас. За то время пока господин Саитама вернулся бы из поездки и составил отчет, нас могли обойти.
– А вы случайно не сомневаетесь в компетенции господина
Саитамы?– Вовсе нет. Но господин Саитама не говорит по-французски и не знает Бельгию. Ему было бы гораздо сложнее справиться с этой работой, чем Амели-сан.
– Замолчите. Такой отвратительный прагматизм достоин жителя запада!
Я решила, что это было сказано чересчур беспардонно в моем присутствии.
– Извините мою западную недостойность. Да, мы совершили ошибку. Однако, из этого можно было бы извлечь пользу...
Господин Омоши подошел ко мне с устрашающим видом, не дав мне договорить:
– А вас я предупреждаю: это был ваш первый и последний отчет. Вы себе сильно повредили. Уходите! Я больше не хочу вас видеть!
Я не заставила орать на себя дважды. В коридоре я снова услышала вопли этой горы плоти и удрученное молчание жертвы. Затем дверь снова растворилась, и господин Тенси присоединился ко мне. Мы вместе пошли в кухню, раздавленные проклятиями, обрушившимися на наши головы.
– Извините меня за то, что я втянул вас в эту историю, - сказал он мне наконец.
– Ради бога, господин Тенси, не извиняйтесь! Всю мою жизнь я буду вам признательна. Вы единственный здесь, кто дал мне шанс. Это было смело и благородно с вашей стороны. Я это знала с самого начала, и я осознала это гораздо лучше с тех пор, как увидела, что вам пришлось из-за этого вытерпеть. Вы их переоценили: вы не должны были говорить, что отчет был мой.
Он посмотрел на меня в замешательстве.
– Это не я им сказал. Вспомните наш разговор, я рассчитывал поговорить об этом на высшем уровне, с господином Ганедой, без огласки: это было единственной возможностью добиться какого-то результата. Рассказав обо всем господину Омоши, мы не смогли бы избежать катастрофы.
– Тогда это господин Саито сказал вице-президенту? Какой негодяй, какой мерзавец: он мог бы избавиться от меня, устроив мое счастье, но нет же, он предпочел...
– Не говорите слишком плохо о господине Саито. Он лучше, чем вы думаете. И это не он донес на нас. Я видел докладную записку на столе господина Омоши и видел, кто ее написал.
– Господин Саитама?
– Нет. Вы действительно хотите, чтобы я вам сказал?
– Да!
Он вздохнул:
– На докладной записке подпись мадемуазель Мори.
Меня словно дубинкой по голове ударили.
– Фубуки? Это невозможно.
Мой товарищ по несчастью промолчал.
– Я в это не верю!
– - снова сказала я.
– - Конечно, этот трус Саито приказал ей написать эту записку, - у него даже не хватило смелости донести самому, свои кляузы он отсылает через подчиненных!
– Вы ошибаетесь на счет господина Саито, он угрюм, закомплексован, немного туповат, но он не злой. Он никогда не подставил бы вас под гнев вице-президента.
– Фубуки не способна на такое!
Господин Тенси лишь снова вздохнул.
– Зачем ей это понадобилось?
– - продолжала я.
– - Она вас ненавидит?
– О нет. Она сделала это не с целью повредить мне. В конечном счете, эта история хуже для вас, чем для меня. Я ничего не потерял. Вы же теряете возможность продвижения на очень и очень долгое время.