Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность

Через короткое время Теннесси глянул на меня и сказал: «Это такой же розовый бутон, как у Фрэнки», имея в виду необрезанный пенис парня, который действительно напоминал бутон розы» (большинство американцев независимо от религии делают новорожденным обрезание из гигиенических соображений). Фрэнки незадолго до того погиб, а для Теннесси роза всегда была символом мужской сексуальности. «Приведя Кентукки в довольно возбужденное состояние, Теннесси взял его за руку и увел в свою спальню, откуда они не выходили несколько часов».

Когда Кентукки через несколько дней решил уехать, соскучившись по своим, и попросил денег на дорогу, Теннесси был страшно огорчен и раскричался, что, вот, де, много таких развелось охотников за чужими деньгами, что он потратил уже уйму денег на Фрэнки, и они достались семье Фрэнки. Кентукки ушел без денег, надеясь на то, что на дороге кто-нибудь подберет голосующего. Теннесси, расстроенный его уходом, не нашел своих золотых часов и позвонил в полицию, хотя Рейдер уговаривал его не делать этого. Вскоре Кентукки привели в наручниках, а тем временем часы нашлись.

Теннесси умолял Кентукки простить его и взять большие деньги. Кентукки отказался. Всё же Теннесси всучил ему чек с подписью, но без проставленной суммы — там можно было проставить любую. Кентукки ушел навсегда, а Теннесси заперся в спальне и проплакал всю ночь. Чек остался невостребованным.

Описывая жизнь с Теннесси после его семидесятилетия. Рейдер сообщает, что у них не переводились красивые парни, которых Теннесси нанимал в качестве «эскорта» — он не любил быть один.

Встречались и просто парни для утех, хаслеры. Рейдер (1985: 294–297) описывает, как в ресторане к ним «подклеился» худощавый юноша лет 18, с большими черными глазами газели, совершенно одурманенный наркотиками. Он ластился, как кошка, к Теннесси, а тот в меховой шубе выглядел небольшим толстым медведем. Поехали в такси с каким-то попутчиком в гостиницу, где Теннесси оплачивал дорогущий номер. В дороге юноша продолжал ласкать Теннесси столь откровенно, что попутчик приказал остановить машину и, поскольку дверь у него от волнения заклинило, вылез через окно. В отеле парень стал раздеваться на ходу, роняя одежды где попало, и остался в одних кроссовках. Потом они с Теннесси удалились в спальню на час. После этого парень от вина и наркотиков почти потерял сознание, поранился разбитым стеклом и просил, чтобы его трахнули. «Тебя уже трахнули», — объяснял ему Рейдер. Дали денег и хотели уложить спать, но он убрался к новым приключениям, остались только кровавые следы на пути к лифту.

При столь развратном образе жизни Теннесси оставался чрезвычайно почтительным и деликатным в обращении с женщинами. Так, с одной дамой из Италии они отправились в плавучий ресторан от отеля у пирса, на берегу моря. Отель имел пляж, плот на якоре в лагуне, и можно было купаться. Рейдер описывает происшествие в этом ресторане.

«Когда мы сидели, разговаривая на палубе, мы увидели двух парней, плывущих к плоту, они взобрались на него и несколько секунд спустя скинули свои плавки и начали половое сношение на глазах у всего пляжа и ресторана. «Не смотрите, Адриана!» — вскричал Теннесси, остолбеневший от этого гомосексуального нарушения публичной нравственности. «Это преступление! Не знают они, что ли, что здесь женщины и они могут быть травмированы этим бесстыдством? Это надо остановить!»

И хотя Адриана уговаривала писателя угомониться, внушала ему, что ее это не трогает, ей даже любопытно, Теннесси не унимался. Вызвали метрдотеля.

«Один из официантов был послан вплавь к плоту, поскольку оба парня, занимающихся любовью, были вызывающе безразличны к крикам с берега, к приказам остановиться. Молодой официант разделся до плавок. Мы увидели, как он плывет к плоту. Он взобрался на него, постоял некоторое время, глядя на то, что проделывали два парня, а затем… скинул свои плавки и присоединился к забаве.

Теннесси выскочил из отеля в праведном гневе».

(Rader 1985: 314–315)

Если бы не этот праведный гнев, история очень смахивала бы на сюжет порнофильма. Сам Теннесси говорил: «И пускай у меня аморальная репутация, я-то знаю, что я самый настоящий чертов пуританин» (Уильямс 1993: 24).

В старости Теннесси Уильямс признавался:

«Сейчас я пытаюсь снова писать, но энергии и на творчество, и на секс уже не хватает. Вижу, что вы не верите. Да, и сейчас многие остаются со мной на ночь, потому что я не люблю спать один. <…> Не могу оставаться один, потому что боюсь умереть».

(Rader 1985: 314–315)

Он действительно умер, когда был один: вдыхал снотворное из пузырька, и крышечка попала ему в гортань. Это было в 1983 г., когда Теннесси было 72 года. В его любимом Новом Орлеане местные власти запретили отпевание в соборе Святого Людовика. Как пишет Синтия Рэдклифф в книге «По следам поэта», «город-то в основном католический, местная мораль весьма строгая… Вот и решили, что нечего отпевать человека, предпочитавшего однополую любовь» (цит. по Денисову 1993: 14).

Таков был этот писатель, таков его долгий путь от скромного краснеющего юноши, вполне гетеросексуального, к разнузданному искателю наслаждений, абсолютно гомосексуальному, хотя и почитающему женщин. Путь, в котором для объяснений, связанных с существующими теориями, нет каких-либо зацепок. Таким образом, после всех открытий и прозрений образование гомосексуальности остается всё же не очень понятным, во многом загадочным. Сравнивая себя с героиней «Трамвая Желание», Теннесси говорил: «Я тоже был распутником, но как пуританин всегда испытывал преувеличенное чувство вины. Но я не типичный гомосексуалист» (Уильямс 1993: 22). Это верно.

А типичный — это какой?

2. Гомосексуальность как идеальный тип

Отражая общераспространенное представление, известный сексолог-психоаналитик Ирвинг Бибер писал: «Я мыслю две различные категории — гетеросексуал и гомосексуал…. Эти две категории… взаимно исключают друг друга и не могут быть помещены на один континуум…. Мужчина гомосексуален, если его поведение гомосексуально. Самоидентификация не имеет значения….» (Bieber, цит. по Klein 1993: 108).

Это представление всё больше подвергается сомнению.

Главе «Половая социализация» своей книги «Ребенок и общество» И. С. Кон предпослал эпиграф из Г. Харлоу и К. Мирса: «Каждый знает, что природа боится пустоты. Но есть еще одна вещь, которой природа боится еще больше. Это — логическая дихотомия».

В этой книге я рассмотрел формирование только полярных ориентации — гетеро- и гомосексуальной, тогда как в реальности у каждой из ориентации есть разные диапазоны приемлемых связей, между полюсами есть целая шкала переходных вариантов, а кроме того вокруг нас существуют, а может быть, где-то и преобладают над гомосексуалами бисексуальные люди, которым доступны оба вида любви.

Эту реальность первым осознал в полном объеме один из основоположников сексологии Элфред Кинзи. В своих опросных листах, пытаясь выяснить долю гомосексуалов в обществе, он тотчас столкнулся с тем, что некоторые люди не могли ясно и недвусмысленно ответить на его вопросы, отнести себя к одной или другой категории. Он понял, что вопросы неправильно поставлены. Они заранее подсказывают ответ: или — или. Они предполагают, что существуют такое резкое раздвоение, такие две группы и ничего больше. А это, оказывается, не так.