Другая жизнь. Назад в СССР-2

Нейронные связи в мозгу так и не восстановились полностью. Если бы не разум «предка» размещённый где-то в «энергетической оболочке», я бы сейчас мог бы сложить пятьдесят семь и пятьдесят восемь, но не больше. Его память, как говорил «предок», продублирована где-то в неповреждённом участке мозга и там выстраиваются связи, восстанавливаются функции мозга, но до полной реабилитации, как до луны. Потому-то вся профессура и стояла на ушах, когда я выписывался. Столько их понаехало! Даже из Новосибирска были.

Так что, стряхивать в моей голове было нечего. Предок там так усилил нейронные связи, что если бы сейчас был прибор, который мог бы просканировать мой мозг, вся профессура ещё бы больше прифигела. Предок там такого нагородил! Как он говорил, смеясь: «По образу моему и подобию». Почему по образу и по подобию его, — означало что-то смешное и страшное, я не понимал. «Предок» сказал, что там в моём мозгу такие ячеистые сети, что любой компьютер позавидует. Только ему ещё хорошенько прорости нужно этому компьютеру. Хе-хе…Я не понимал, о чём он мне говорил. Да и пофиг мне было и есть, если честно.

— Боролся? — спросил старлей сержанта.

— Ух ты! — удивился я. — Так это у них запланированная акция была?

— Боролся, — кивнул головой сержант. — Проиграл. Он мне чуть руку не отломал.

— В двадцать седьмой школе тоже крепкий паренёк. Вольник… Бойко тоже ему продул. Слабаки вы. Три года на вас потратил, а бестолку всё. Какие-то спортсмены вас делают. Они знают-то по одному «коронному» приёму. Правда, школьник?

Это он обратился ко мне.

— Так точно, товарищ старший лейтенант.

— Вот видишь. И вам надо не карате заниматься, а отрабатывать по одному броску и по одному удару.

— Так вы же сами занимаетесь карате…

— Я — это другое дело. Я — офицер. Нам много, что положено знать и уметь, потому, что мы всю жизнь служим и у нас есть для этого время. А вы за три года должны освоить минимум: отбил, коли. Это ты должен был его на свой коронный приём поймать.

— Хотел посмотреть, что он может…

— Посмотрел? Хе-хе, — старлей похмыкал. — Сегодня накажу тебя.

— тут он, как оказалось, ещё и боксом увлекается. Говорит, что первый взрослый у него…

Я чуть не поперхнулся от удивления.

— Первый взрослый? Хм, — недоверчиво покрутил головой командир. — Как такое возможно? Самбо, бокс… Скажи ещё, что карате знает…

— Знаю, — неожиданно для самого себя, сказал я.

— Да ну, на?

Командир достал пачку «Опала» и, вынув из неё сигарету, вставил в губы и прикурил.

— Могу выбить сигарету ногой, — сказал я и подумал: «Или забить её, хе-хе, в хлебало…»

— Да, ну? — поднял старлей брови.

— Ну, да! — улыбнулся я. — Можете просто держать сигарету в пальцах, если боитесь.

— Хм! Боюсь? Конечно боюсь.

Командир пару раз затянулся и вынул сигарету, взяв её тремя пальцами.

— Ха! Ну-ну! — сказал он, поразив меня информативностью, и поднял сигарету выше своей головы.

— Скромнее надо быть товарищ старший лейтенант. У вас там, что ли губы?

Пацаны рассмеялись, а до этого молчали, словно на похоронах.

Командир руку опустил и держал прямо перед собой до тех пор, пока сигарета вдруг не исчезла, а я не опустил ногу, поставив её на землю.

— Э-э-э… Не понял, — сказал старлей. — Это, что он сделал?

— Ногой махнул, — сказал сержант, стоявший сбоку. — Правый маваси. Очень быстрый.

— Не заметил, — удивился старлей. — Видел, как он приподнял колено и как он поставил ногу обратно. Давай ещё!

Старлей достал сигарету и вытянул перед собой руку, отведя её чуть в сторону. Я снова махнул ногой туда-сюда и поставил ногу на асфальт.

— Быстро, — резюмировал командир. — Так может поспаррингуем с ногами?

— Только босиком, — сказал я.

— Согласен. Надеюсь, ты в голову сильно бить не будешь? Ха-ха… Когда и где?

Старлей аж место себе не находил от предвкушения схватки.

— Э-э-э… Так давайте на той же полянке. Там, вроде, чисто. Ребята ещё раз осмотрят, чтобы на стекло не напороться.

— Осмотрим, осмотрим, — зашумели ребята.

— Пошли? — спросил я.

— Ну ка покажи кулаки, — приказал старлей.

Я протянул к нему обе руки с красными от постоянных отжиманий на кулаках суставами.

— Ну-у-у… Это не серьёзно, — он скривился. — Ты занимаешься от силы полгода. Как ты так умудрился растянуться, не понимаю. Специфика организма? На самбо увлекался растяжками? Гипер-подвижность суставов? Отработал самый эффектный удар и, думаешь, — всё? Это, к сожалению не даёт практики боя. Посмотри на мои руки. Я пять лет занимаюсь карате.

Руки старлея и впрямь выглядели устрашающе. У него были набиты все суставы, а не первые два. Рёбра ладоней выглядели как обухи топоров, а на кончиках пальцев имелись мозоли. И не от гитарных струн, как у меня, а от протыкания минимум пятимиллиметровой фанеры.

— Качественные руки! — согласился я. — Трудовые мозоли. Однако… Давайте попробуем. Обещаю сильно не бить.

— О, мля! — удивился старлей. — Хамишь парниша. Хе-хе… Мне такие нравятся, но таких я ем даже не на обед, а на десерт. Ты бы видел, малыш, какие у нас учились ребята. Я доску пятёрку кулаком ломаю, а это, между прочим, семьсот килограммов силы. Мы замеряли на излом. Ты такие ломал?

Я покрутил головой.

— Да, какая разница? — спросил я. — Доска сдачи не даст.

— Хм, — старлей скорчил в недоумении лицо, поджав верхнюю губу нижней. — Настаиваешь?

— Настаиваю, — и я заговорил очень быстро. — Только, если я выиграю нокаутом, мы переходим на самоподготовку, а сержант нам только подсказывает, если мы что не так делаем. Договорились?

— Нокаутом? — выдавил из себя старлей и закашлялся.

— Ну, кхе-кхе, нагле-е-е-ц. Ты смотри на него, сержант! Как он самоуверен! Согласен, конечно! Но если проиграешь, будете на камбузе вечными дежурными. Но здесь спарринговать мы не будем. Не достойно звания советского офицера сие действо производить в форме. Погоны, то, сё… Приходи после ужина в спортзал. Там у нас ринг имеется вот на том квадрате и распишем «пулечку».

* * *

Мне не хотелось попадать под его кулаки. Не хотелось, чтобы он попал мне даже по корпусу и даже в перчатках. Нафиг-нафиг. И я просто всандалил ему левый маваси в печень. Прямо под локоть нога зашла. Как и обещал сержанту. Это был любимый удар «предка», стал он любимым и мне. Я качнул туда-сюда маятник и на уклоне вправо, молниеносно выбросил левую ногу. Поначалу никто даже не заметил моего удара, а потом ноги старлея резко подтянулись к его груди и он рухнул на канвас, словно подкошенный. Я бил не шлепком голени, а проникающий подушками поднятых пальцев и ступни. Этот удар я отрабатывал дома на макиваре и на старой папиной рабочей кожаной сумке, набитой опилками и повешенной мной на стену. Становишься так к стене боком, заносишь ногу, разворачиваешь корпус, выносишь бедро и разворачиваешь таз, опираешься на стену руками и всаживаешь в стену ступню.