Дрянной декан
Шрифт:
Я сложила ногу на ногу и стиснула зубы. Такими скучными нравоучениями ему меня не переубедить. Для меня было загадкой, что он сделает дальше... И сделает ли что-то вообще. Может, решит проигнорировать мое присутствие и дождаться, пока я убегу сама, вспугнутая приходом родителя двоечника.
Но Верстовский вдруг усмехнулся и встал из-за стола. Поднялся во весь свой высокий рост... который казался еще более внушительным оттого, что я сидела. Медленно, неспеша декан подошел ко мне, остановился напротив.
– Значит хочешь, чтобы я применил силу?
– Валяйте, - отважно кивнула.
– Тебя родители в детстве никогда не лупили, Красовская?
–
Страху он, конечно, на меня нагнал. Стоило признать: мой не самый умный план провалился, и давать мне шанса декан не собирался. А вот пинка под зад — кто его знает?.. Хотя если бы он вдруг решил и правда отлупить меня: ну, легонько, как он уже сделал однажды, я была бы даже не против, пожалуй...
– Думаете, стоило?
– я зажмурилась, со страхом и возбуждением ожидая развития событий.
– Думаю, ты сама не ведаешь, что творишь, - сурово констатировал мужчина. Но, противореча своим словам, взял меня подмышки и поднял на ноги. Я притворилась, что, вставая, подвернула лодыжку, и с тихим охом прильнула к нему. Вдохнула всей грудью запах одеколона, по которому так скучала...
Мученически вздохнув, Верстовский приобнял меня за талию и непреклонной рукой повел к выходу.
– Так что же заставило тебя передумать?..
– тихо спросил Верстовский, прислонив меня к двери и, не глядя нащупывая ручку двери. Не глядя — потому что смотрел он в это время мне в лицо, переводя взгляд с моих губ на глаза и обратно.
Я задержала дыхание, тоже смотря на него и понимая, что от моих слов зависит, будет ли между нами хоть что-нибудь, или я зря тосковала по нему целых четыре месяца. Какие разумные доводы привести, когда ничего разумного в нашей связи не было и быть не могло? Что сказать?.. «Веня, вы покорили меня своим взрослым и мудрым поведением?».
Нет, пожалуй, возраст лучше не припоминать. И для «Вени» еще слишком рано.
– Вы разбудили во мне вполне определенную жажду, Вениамин Эдуардович...
– не придумав ничего лучше, прошептала я. Уже понимая, что провалилась: плагиат в нашем литературном институте был не в чести.
– Мне нужно утолить ее, чтобы перестать грезить о вас ночами!
Верстовский удивленно отстранился, а взгляд его на время сделался просто бешеным. В нем было что-то феноменальное: растерянность, паника и напускное безразличие. И все это в один момент сменилось весельем.
– Я правильно понял: ты сейчас предложила мне стать твоим любовником?
– Если отбросить лирическую составляющую, можно сказать и так, - продолжила наугад.
– И ты совсем не переживаешь, что станет с моим бедным растерзанным сердцем, чертовка? И с моими чувствами, пока ты будешь утолять свою молодую жажду?!
– У вас нет ко мне чувств!
– Я унижен и взбешен, - с наигранным негодованием сказал он, хотя его искрящиеся беззвучным смехом свидетельствовали о другом.
– Это самое дерзкое и циничное предложение из всех, что мне когда-либо делали! Если бы здесь были цветы... Я бы отправил тебя с ними куда подальше!
Он повернул замок, и мы оба вывалились в коридор. Схватив меня одной рукой, Верстовский остановил наше падение.
– Но вы же подумаете над ним?!
– Подумаю... на досуге, - декан быстро сгреб меня в крепкие, почти что удушающие объятия, а потом все-таки скрылся в кабинете и закрыл дверь.
Сердце плясало, как угорелое, чуть не выскакивая из груди. Не помня себя от
радости, я повернулась... и увидела Юльку, стоящую метрах в десяти дальше по коридору.Наверное, вернулась, чтобы привести Верстовскому новые доводы в пользу смены актерского состава.
– Блин... Не может быть!
– всхлипнула подруга и бросилась назад к лестнице.
37.1. Юля
Мне снилось, что ужасная змея
Мне грызла сердце. Было тяжко, душно,
А ты смотрел с улыбкой равнодушно.
("Сон в летнюю ночь», У. Шекспир)
Догнать Гарденину не получилось — она сбежала по лестнице с такой скоростью, будто за ней гнались все демоны ада разом.
– Юля!
– крикнула я ей вдогонку, но ее уже и след простыл.
Надо ли говорить, что радость от наметившегося прогресса в отношениях с Верстовским несколько померкла. Я сомнамбулой вернулась в аудиторию, забрала вещи, вышла из института.
Некрасиво получилось. Нужно было признаться во всем еще зимой, когда декан был далеко, и наш роман казался не более чем фантастической выдуманной историей... Или еще раньше: осенью, когда он только намечался... в идеале — на следующий же день после первого телефонного звонка! А не дожидаться, пока правда всплывет самостоятельно, да еще и таким чудовищным способом.
Ну почему я такая слабая, трусливая дура?! Боялась всего на свете: опасалась отношений с Верстовским, не хотела ранить лучшую подругу... И в итоге оттолкнула и первого, и вторую. И доверие обоих придется завоевывать обратно.
Но если расположить к себе мужчину оказалось не так сложно — достаточно было намекнуть на возможный секс — то с Юлей этот номер уже не прокатит.
Масштаб катастрофы открылся мне не сразу. Я позвонила ей вечером, когда набралась достаточно храбрости на покаянный разговор, но Гарденина молча сбросила вызов. И все последующие затем субботу и воскресенье игнорировала мои звонки и сообщения. Это было ужасно. Лучше бы она высказала свой гнев мне в лицо, чем делала вид, что меня не существует на свете. Не имея выхода, чувство вины, и так огромное, перебродило в замкнутом пространстве моей души и достигло колоссальных размеров.
И в какой-то момент вспомнилось: я ведь тоже так себя когда-то вела. Сбежала из дома Верстовского после первой ночи, ничего не объяснив, не соизволив сказать ему даже слово. И потом почти неделю хладнокровно пренебрегала всеми попытками выйти на связь, получить хоть какую-то ясность — где и в чем он провинился.
Я обрушила его в пропасть неведения, мук совести и раздирающих сердце сомнений. И сделала это на самом пике его восторга, когда он наконец-то получил то, чего так желал — меня. Когда казалось: счастье рядом, достаточно руку протянуть... Вместо ответного рукопожатия я опустила его ниже плинтуса.
Я поступила с ним гораздо хуже, чем то, что делала сейчас Гарденина. Здесь я по крайней мере точно знала, в чем накосячила. И понимала — бумеранг прилетел мне вполне заслуженно.
Надеюсь, Юля окажется мудрее, не станет пропускать занятия и даст мне все-таки возможность объясниться. А после простит. Может, не сразу, но хотя бы через какое-то время.
В понедельник я шла в институт, будто на каторгу. Заранее представляя тяжелый разговор, возможные слезы, крики, нападки. Гарденина бывает излишком эмоциональна, а если вспомнить ее угрозы касательно фантомных соперниц... Становилось прямо-таки страшно.