Дубль два. Книга вторая

Открывшаяся светлая кабина, отделанная серебристым металлом и зеркалами, больше всего поразила меня табличкой, на которой значилось чёрным по алюминиевому: «Щербинский лифтостроительный завод». Как епископу удалось сохранить в тайне месторасположение своей штаб-квартиры, доставляя и монтируя тут всю эту технику — даже думать не хотелось. Кабина почти бесшумно подняла нас на какое-то расстояние. Кнопок внутри было всего пять, нажал хозяин на самую верхнюю. Подъём занял минуты три, наверное — даже Павлик не успел заскучать, внимательно и заинтересованно разглядывая нас в отражениях и в оригинале, крутясь на руках у Алисы с гуканьем и причмокиванием.

За разъехавшимися створками обнаружился привычный уже каменный тоннель с подсветкой стен и потолка, с полированным полом. По нему мы прошли три поворота и упёрлись в очередной шлюз. Не дожидаясь команды, я отвернул вентиль. В камеру за железной дверью набились плотно. Не впритык, но руками уже не помашешь. Дверь с шипением встала на место, а я уже крутил следующий штурвал, поминая слова Сергия о том, что старый параноик, то есть епископ, конечно же, толк в обороне знал. Пожалуй, даже чересчур.

В лицо пахнуло свежим и неожиданно ярким ароматом хвои и тёплого летнего леса. Казалось, можно было различить сырой мох, древесную кору, головокружительный дух багульника и островато-перечный — пижмы. После отдыха в стерильной каменной камере нос будто дорвался до витрины с разносолами и никак не мог надышаться. Хотелось скорее выскочить наружу и дышать, дышать взахлёб. Никогда бы не подумал, что смогу так заскучать по простым и понятным ароматам.

Из небольшого извилистого тоннельчика мы вышли на скальный уступ, попав в песню. Ту самую, где «под крылом самолёта о чем-то поёт зелёное море тайги». Оно раскинулось перед нами от края до края, заполнив собой всё до горизонта. Высокое Солнце озаряло вершины величественных елей. Где-то очень далеко справа скорее угадывалось, чем виднелось зеркало какого-то озера. Приглядевшись, можно было различить несколько проплешин в сплошном тёмно-изумрудном ковре — видимо, болота. Задышали мы так, будто провели в шахте под землёй не неполные сутки, а всю жизнь. Лёгкие словно впрок запасали живительный кислород. На лицах хворых старцев прорезался наконец-то румянец, а глаза заблестели, но уже нормальным, здоровым блеском.

— Лепота тут у тебя на балконе, Стёп, — выдохнул Сергий.

— А то, — согласился хозяин, обводя пейзаж взглядом, полным гордости. Но вдруг вздрогнул, моргнув дважды. — Зовут! Пора нам.

В кривенький низенький проход к шлюзовой камере возвращались без энтузиазма, только что не подгоняемые стариками-разбойниками, к которым разом вернулись деловитость и жажда активности. Павлик, прежде чем влететь на маме в скальный разлом, обернулся, оглядев широко раскрытыми серыми глазами вершины елей. И сказал:

— Пока, лес-с-сь!

* Сурица (Сурья) — традиционный хмельной слабоалкогольный напиток на основе мёда, трав и ягод, который начинал бродить из-за воздействия солнечных лучей.

Глава 15 В гостях у сказки

К лифту двигались, едва не срываясь на бег. Епископа гнал вперёд долг. Хранителя — долг и тревога за старого друга. Нас, остальных, гнали вперёд двое этих пожилых террористов. С богатым, несказанно богатым опытом. Поэтому даже их условно приличные шуточки на ходу — и те лишь придавали скорости.

Седобородый стриженный подгорный владетель удивил в лифте, приложив к самой нижней кнопке два пальца и отбив по ней какую-то, вроде бы, мелодию. Или шифровку в центр, непонятно было. И, судя по расширившимся глазам девчат — не мне одному. Почему-то показалось, что это была фанатская кричалка на мотив марша «Красная Армия всех сильней», где про тайгу и британские моря. Лифт будто проникся и вниз поехал, кажется, быстрее, чем наверх. Ну, или всё из-за проклятой физики, с которой мы со школы друг друга недолюбливали, не знаю. Но когда кабина замерла на одном месте, а потом вдруг сдвинулась явно в горизонтальной плоскости — мы все удивились ещё сильнее. Ошибки быть не могло — нас ощутимо качнуло влево. Через несколько секунд наша капсула снова замерла, будто раздумывая, и продолжила движение. На этот раз опять вниз. Щербинский литфзавод не переставал удивлять. Хотя, думаю, он и сам бы оторопел — тут явно попахивало серьёзными доработками после сборки. Видимо, северный терминатор Никола Болтун хорошо мог не только молчать.

За разъехавшимися дверями открылся предсказуемый коридор, но чуть шире, темнее и ниже тех, что были до него. Пол здесь не был ни полированным, ни шлифованным, о чём сразу предупредил Устюжанин, велев смотреть под ноги и ступать осторожнее. Мы снова шли за ним гуськом, как вчера. Опять готовые к тому, что каждый сантиметр темноты во все стороны, слева и справа, сверху и снизу, может убить. Неприятное чувство. Вчера, с непривычки, полегче как-то было.

Перед проёмом, затянутым не то брезентом, не то какой-то мешковиной, Степан остановился.

— Тут, ребятки, кроме меня, очень давно никого не бывало. На всякий случай предупреждаю: своеобразный он. Необычный. Странный, для меня даже. И — отдельно. Любого, кто зло причинить ему надумает, я убью. Тебя — попробую, — последние слова адресовались Сергию. Тот успокаивающе кивнул нам, прикрыв глаза, мол, это традиция такая, обычная процедура, не бойтесь. Не помогло. Помог Павлик, внеся в торжественный момент преддверия своё недовольное:

— А-а-аать!

— Ого! Не по годам реакция, однако. Твоя школа, Раж, чую? — вздрогнул Степан.

— Куда мне, сирому и убогому… Аспид, Макаренко эдакий, мальчонку учит помаленьку. Но, по чести признать, эту фразу безотносительно, так просто подарил, мимоходом. А вот Павлуша-умница уже сам её навострился к месту прикладывать. Ни разу ещё «в молоко» не попал, не гляди, что мал-то. Думаю, имел правнук сообщить, что утомишься ты, друже, пыль глотать, убивавши нас. Хлопотно это — с деда можно было писать портрет или ваять скульптуру на тему «Осознание собственного полнейшего превосходства».

— Я предупредил, как водится, гостюшки. Прошу, — опасения подгорного владыки можно было понять. Понаехала какая-то орава, а его Древо их к себе кличет. Хотя, думалось мне, в части убить, возникни нужда, нас всех тут — у него явно нашлись бы неожиданные и эффективные решения. После прорвы шлюзовых камер даже для того, чтоб просто выйти воздухом подышать, в другое как-то не верилось. А после сэра Чарльза Дарвина я влёгкую мог ожидать от него автоматических пулемётных турелей, силовых электрических полей и газовой атаки.

Шторы вблизи оказались похожими на плетение каких-то бело-серых тонких корней. И разошлись, стоило нам подойти, сами собой.

Это была пещера, похожая по размерам на зал Пушкинского музея, где отсвечивал срамом фальшивый Давид. И по высоте, и по размаху было похоже. Прочей ерунды, вроде лестниц, галерей, гробниц и конных статуй, не было. Просто огромная пещера. В середине которой высилось Древо.

Я… да чёрт с ним, со мной. Готов был спорить на всё, что у меня было, ну, кроме Энджи, разумеется, что никто и никогда в обозримых эпохах ничего подобного не видал. Разве что скандинавский одноглазый вредный старик в шляпе. Но и это не точно.