Дубль два. Книга вторая

Будто давая мне передышку, Раж неспешно, вразвалочку, зашёл в лес и вернулся с палкой длиной метра два. Прислонившись к тёмному шершавому стволу громадной ели, он выглядел благостно и мирно, как Кунг-фу Панда. Огромная, старая, злая Кунг-фу Панда — людоед.

— Отдышался? Продолжим, — ровным и весёлым голосом произнёс он. И не обманул, гад.

Я лежал в том бассейне, что по правую руку. И не мог определиться, что у меня болело сильнее? Казалось, весь Ярослав Змеев болел равномерно, по всей поверхности. И изнутри тоже.

— Со стороны забавно, наверное, смотрелось, как два пенсионера меня били? — вопрос адресовался Лине, что сидела на краю, у самой воды, и мяла мне плечи, как тренер в углу ринга. Где и насмотрелась такого? Но было приятно. Хоть и больно тоже.

— Тебя не били, — пропыхтела она, бросив злой взгляд на мирно беседовавших стариков-разбойников. — Тебя убивали. Ты там, у стенки, не слышал, наверное. Удивлялись ещё, как держишься. Сергий сказал: «Из меня бы сто раз дух вон вышел — а этот, глянь, опять поднялся». А бородатый ему: «Поскорей бы понял, как Могутой пользоваться. А то устанем мы его мордовать-то».

Намёк был ясен предельно. Нужна была мощь Земли, чтобы хоть как-то успевать хотя бы следить за их движениями. И Ярь, чтобы отвечать. Но собрать в груди знакомый колючий белый клубочек не получалось никак. Когда два демона каляют тебя, как мячик — вообще трудно сосредоточиться.

— А ты не жалей его, внучка! — прогудел Раж, будто подслушав. — Это ему ещё повезло несказанно. У нас, помню, в Лавре, дед один был, так тот только в пещерах тренировал, принципиально.

Я соотнёс свой недавний полёт шмеля в живую изгородь и последовавший за ним оползень меня же на травку с даже звучавшим до боли твёрдо словом «пещера» — и трезво содрогнулся. Видать и вправду повезло. И непробиваемость стариков стала понятнее. Как и их характеры. И чувства юмора.

Ко второму раунду я выходил, чуть хромая на обе ноги и немного скособочившись в три стороны из четырёх. Никогда бы не подумал, что так можно, а вот поди ж ты. Огонёчек Яри почувствовал за грудиной, едва ступив на жёсткую траву здешнего лесного ринга. Хотя, скорее, татами. И очень обрадовался ему. Жаль только, рано.

Старики-разбойники, которым явно не требовался ни отдых, ни передышка, приступили к прерванному избиению с энтузиазмом и молодым запалом. Их удары больше напоминали оплеухи и толчки, пусть и очень сильно ощутимые. Я понимал, что деды меня пока берегли. Их бы так кто поберёг. Правда, их самих, наверное, и не так ещё в своё время тренировали.

Получилось неожиданно. В этот раз обошлось без песен, музык и прочих мелодий Земли. Выхватив от епископа прямой с ноги в живот, которого снова даже не увидел, я вдруг почувствовал спиной лёгкую, еле уловимую дрожь. Мельчайшую вибрацию. Словно планете надоело смотреть, как два старших брата колотят младшего, и она решила «поболеть» за проигрывавшую по всем статьям сторону — за меня.

Почуяв эту дрожь Земли, я сперва чуть присел. А поняв, что запас льющейся в меня силы бесконечен, и что теперь я могу почерпнуть её в любой момент в любом количестве, выпрямился во весь рост, горделиво расправив плечи. Мгновенно получив от Сергия такого леща, что звон в голове едва не заглушил вибрации планеты. Напугавшись, что дед выбил из меня не только дурь, но и силу, подшагнул к нему правой, срывая дистанцию, и пробил «тройку» в корпус. Вернее, планировал «тройку». Последний удар улетел в пустоту, едва не вырвав мне левую руку из плеча. Потому что со второго, с правой, с непередаваемым удивлением на лице в живую изгородь улетел Раж. Древний Хранитель, богатырь и практически отец нации, по осиновой версии.

— А-а-ать! — восхищённо протянул Павлик, так и катавшийся вокруг поляны на волке под присмотром мамы. И я был с ним полностью согласен. И признателен за то, что новые успехи в произношении он проявлять не стал, ограничившись своей всегдашней присказкой, ставшей уже у нас семейной шуткой.

— И не говори, внучок! На втором часу занятий! Ну, натуральный Аспид! — Устюжанин только что в ладоши не хлопал.

— Здоров ты, паря, — прогудел с одобрением Сергий, поднимаясь на ноги. А я смотрел не отрываясь на его нижние рёбра с левой стороны, где разливался опасный синяк. И мышцы выглядели совсем не так, как в начале тренировки. — Как копытом приложил, молодцом! За второй ранг не поручусь, но из третьего ты таким макаром точно всё дерьмо выбьешь!

Дед проследил за моим взглядом. Приподнял удивлённо левую бровь. И одновременно глубоко, полной грудью, вздохнул и вправил себе кости. Своими руками. Четырьмя пальцами. Прозвучавший при этом над поляной звук заставил девчат испуганно ахнуть. А меня замутило. Я по себе помнил, как это неприятно, когда ломается ребро. И звук, с которым один край внутри скребёт по другому. Бр-р-р-р, врагу не пожелаешь. Хотя, это смотря какому, конечно.

— Теряешь былую лёгкость, пеньсия, — издевательски протянул Степан. Так и сказал, с мягкой буквой «н». Так обиднее, кажется, получилось.

— А ты сам сейчас встанешь супротив него — я на тебя посмотрю, — невозмутимо ответил Сергий. И продолжил, обращаясь уже ко мне. — Не спеши, и, главное, не горбись. А тому, кто тебе удар ставил, в ножки при случае поклонись — очень он нам время сэкономил.

Я кивнул, подумав о том, что Валерий Александрович, тренер нашей городской секции, вряд ли предполагал, что один из далеко не самых лучших его воспитанников когда-нибудь услышит такое. Тем более, от такого.

— Могуту поймал, это видно, — гудел он, потирая бок, где продолжал наливаться синяк. — Теперь за малым дело: поженить их с Ярью. Огонь внутри тебя должен дрожь ту почуять и в одном такте с ней плясать начать. Если за пару дней осилишь — ведро сурицы у Стёпки выиграем!

Вот же жуки старые! Имея одного-единственного недоучку — и то тотализатор устроили!

С епископом сходились гораздо медленнее, чем до этого, несмотря на скандирование трибун. Раж, в полном соответствии с прозвищем, только что «волну» по ним не пустил. Исключительно за неимением оных. И за недостатком зрителей. Которые, впрочем, своей активностью вполне компенсировали малочисленность. Ритмичные крики «Яр! Яр! Яр!» будто отражались от удивлённых деревьев, сроду не видавших такого ажиотажа на лесной тренировочной площадке. Вряд ли здешние гномики и косули так горячо поддерживали своего подгорного властелина на одиночных тренировках.

Ноги будто сами несли меня над травой, не приминая ни стебелька, не оставляя следов. Я скользил, касаясь плечами солнечных лучей, точно струн, что на каждое прикосновение отзывались звуками, что наполняли душу радостью и восторгом. И колючий шарик внутри рос с каждым новый аккордом, с каждой нотой. С каждым ударом Степана, которые теперь получалось или блокировать, или вообще пропускать мимо, уклоняясь и ныряя. Я их наконец-то видел. А речёвки с моим именем будто всё ускорялись и ускорялись. Пока не слились в единый пульсирующий звук, вибрировавший на одной ноте. Который срезонировал с дрожью Земли. И со стуком-перезвоном ослепительно-белых иголочек внутри, что грозили вот-вот пронзить меня насквозь. И я ударил.

На поляне стояла мёртвая тишина. Молчал на траве даже Павлик, упавший с внезапно рухнувшего на пузо волка. Который лежал с закрытыми глазами и только что лапами морду не закрывал. Будто вспышка Яри, что сопровождала мой удар, ослепила его. Молчал и Сергий, задумчиво глядя на глубокую вмятину в зелёной изгороди, вокруг которой, никак не унимаясь, дрожали потревоженные ветви и листочки. И из которой торчала нога епископа в оливковом кеде на чёрной резиновой подошве в рубчик. Второй кед стоял в шаге передо мной и вид, с развязанным шнурком и высунутым языком, имел удивлённо-придурковатый. Как и я сам, надо полагать.