Дубль два

— Зураб, я пятьсот отдам, а на остальные еды куплю. Я верну долг, не волнуйся, — эту фразу она произнесла с какой-то привычной обречённостью.

— Э, мнэ что волноваться?! Сама волнуйся! Чем дольше не отдашь — тем больше должна будешь, да? — брюнет уже почти визжал, пытаясь переорать заходящегося в крике малыша.

— Сколько она тебе должна? — я хотел было положить ему руку на плечо, но она натуральным образом не поднялась. А в голове прозвучал голос Алексеича: «Славка, смотри!».

— А тэбэ какое дело, уважаемый? Ты брат ей, сват, или муж, может? — носатый развернулся быстро, неожиданно быстро для своей формы.

— Я задал вопрос, Зураб, — повторил я, краем глаза замечая, как Пятно в нём начинает будто бы принюхиваться. И как-то отворачиваться от девушки. И ребёнок стал, кажется, затихать.

— А ты кто такой, чтоб мнэ вопросы задавать, э?! Мэня весь город знает, а ты приэхал, книжки старые купил — а Зураб тэбэ отвэчать должэн?! — он будто специально заводил себя. Я общался и с грузинами, и с армянами, и с менее титульным южными национальностями — при всей их энергичности и экспрессии они редко вспыхивали на ровном месте так, как этот.

— Я могу вернуть долг. Это моя сестра. Родне нужно помогать, да? — Пятно в нём тянуло лучи-отростки наверх, к голове, будто пыталось посмотреть на меня его глазами. Или выстрелить спорами.

— Помогать надо, да. Зачэм врёшь мнэ, э? У Лиски нэт родни, одна она с рэбёнком, никого нэт большэ из Змээвых, нэ осталось! — в чёрных глазах бились сомнение, хищная жадность и не менее опасный интерес.

Я, тщательно сдерживая удивление, достал из нагрудного кармана книжечку с документами, вытащил из неё розовый прямоугольник водительского удостоверения и поднёс к носу грузина. Хотя уже точно знал, что он вовсе не грузин.

— Э, ты смотри, точно! Вот это да! Поздравляю, Лиска, родню встрэтила! Если твоя родня долг вэрнёт — я с тобой вмэстэ радоваться буду, — взгляд Зураба метался змеёй с меня на мою фотографию в правах и обратно. А я запоздало подумал, что прятаться совсем не умею.

— Пятьдэсят восэм тысяч должна, — жадность победила.

— Пятьдесят две, Зураб! — плачущим голосом воскликнула Лиска.

— Э, так на той нэдэлэ было, считать нэ умээшь?! — вновь взвился носатый.

— Не кричи, ребёнка пугаешь. Я сейчас вернусь, — в глазах женщины были страх и растерянность. У Зураба — азарт и предвкушение. Пятна в матери и ребёнке перестали биться в такт с чернотой внутри него.

Я очень надеялся, что он не пойдёт за мной к машине. Не хотелось разговаривать совсем, а с ним — в особенности. В бардачке Форда лежал конверт, что вручил Мастер. Там, кроме денег, лежал листок с копией расписки, что какой-то неизвестный мне Гаврилов В. М. получил от Змеева Я. П. три золотых империала 1910 года и передал за них по сто десять тысяч рублей за каждый. Учёт у Мастеров был железный. Вряд ли эта бумага пригодилась бы мне в плане подтверждения доходов, скорее наоборот — подтвердила бы незаконный оборот драгоценных металлов. Но чисто с точки зрения персональной бухгалтерии была вполне к месту. А, может, так и принято было у этих тайных слесарей, не знаю. Я неприметно, как мне показалось, осмотрел на ходу парковку и округу, сел в машину, отсчитал двенадцать оранжевых бумажек с памятником генерал-губернатору Муравьёву-Амурскому, и вышел наружу. Форд дисциплинированно пикнул и щёлкнул центральным замком мне вслед, будто просил не задерживаться.

— Держи, Зураб, — я протянул сложенные вдвое купюры носатому, который тут же выставил вперёд ладони с толстыми согнутыми когтями пальцев. — Только расписку напиши сестре, что долг полностью выплатила и ничего больше тебе не должна.

Деньги ушли в карман прямо из-под рук грузина, который, кажется, едва не вцепился в меня. Он тут же, только что не вприпрыжку, отскочил к своему прилавку, с хрустом вырвал из общей тетради на пружине листок и спешно начал строчить на нём, хмуро поглядывая на меня из-под бровей.

— Смотри, э! — листок лёг на стойку, не покидая толстых пальцев. Я не вынимал рук из карманов, чтобы не вынуждать черноглазого дёргаться.

Криво и с ошибками было написано, что Змеева Алиса Павловна вернула Георгадзе Зурабу Давидовичу денежную сумму пятьдесят восемь тысяч рублей в уплату долга. Он в свою очередь сумму принял, долг считается закрытым, и претензий стороны друг к другу не имеют.

— Алиса, посмотри, пожалуйста, — негромко попросил я подошедшую, но замершую в нескольких шагах за моей спиной, женщину.

Она подошла, прижимая к груди ребёнка. Розовый свёрток молчал, как и Пятна, большое в груди матери, и маленькое — в нём самом. Смотреть на то, как их щупальца-ложноножки тянулись друг к другу, будто стремясь порвать тонкие ткани мышц, кожи и тряпок поверх них, было тревожно и мерзко.

— Всё правильно. Кажется, — неуверенно повернулась она ко мне, прочитав написанное, судя по движениям глаз, дважды.

— Э! Конэчно, правильно! Что я, пэрвую расписку пишу? Поздравляю, Лиска, ай, павэзло тэбэ! — он говорил будто по инерции, просто так, вообще не глядя на нас, пересчитывая в третий раз деньги, словно надеясь, что их станет больше.

— Алиса, а где в городе можно поужинать? Я здесь в первый раз, ничего и никого не знаю, — начал я, отвернувшись от Зураба. — Покажете? А магазин, думаю, на сегодня можно закрыть.

Онемевшая владелица книжного только кивнула. Оглядываясь, подошла к своему закутку, убрала со стола тетрадку с записями в ящик, который, судя по звуку и движениям, заперла на ключ. А проход загородила красной ленточкой, на которой по центру висела картонка с надписью «Закрыто», написанной той же самой рукой, что и ценники на книгах. Коляску предварительно выкатила наружу. И всё это — одной рукой, потому что во второй заинтересованно крутил головой младенец. Так и не идентифицированный мной гендерно.

Я подхватил детский транспорт, такой же выцветший и потёртый, как и то, во что был завёрнут и одет ребёнок, и спустил вниз. Хозяйка шла за мной по пятам, и я, кажется, затылком чуял её встревоженный взгляд. А ещё — бойкую речь Зураба, доносившуюся сверху. Акустика в домах быта всегда была на уровне, тем более в полупустых. На улице я поставил коляску, отметив попутно, что переднее левое колесо у неё держалось на соплях. Вышедшая Алиса положила розовый свёрток внутрь, подняв полукруглую крышу над головой. Ткань козырька-купола была протёрта в нескольких местах и аккуратно заштопана нитками. Разноцветными.

— Так что насчет поесть? — я старался быть вежливым.

— Тут в соседнем доме бар, но как там кормят — я не знаю. Через дорогу есть суши-бар, но там, простите, тоже не была, — она говорила дрожащим от волнения голосом. — А давайте я лучше сейчас забегу, куплю в «Магните» и накормлю Вас дома — мы вон там живём!

Алиса показала ладонью на трёхэтажный домишко на два подъезда, что прятался за высокими старыми липами. На торце дома красовалась яркая вывеска магазина разливных напитков. Крыша была не плоская, а четырёхскатная, с чердачным окном, пристально разглядывавшим меня с фронтона. С боковых скатов поднимались какие-то трубы. Надеюсь, не печного отопления. Видимо, я слишком долго тормозил, разглядывая здание, потому что когда отвернулся — матери с ребёнком уже не увидел. Мимо пройти она не могла. Значит, видимо, нырнула обратно, в упомянутый «Магнит». Коляска стояла пустая.