Дубль два

— Не, чо ты сразу волком-то смотреть? Я всё понимаю — кто новьё берёт, а кому и ношенное, с прицепом, сгодится.

— Мало предложил, — глухо, сдерживаясь, проговорил я.

— Я ж ничо не предлагал пока? — опешил любитель нарушать социальные дистанции и нормы.

— Ты зуб давал. А сам тут уже на всю челюсть набазарил. Верхнюю или нижнюю? — наверное, он увидел что-то важное для себя в моих глазах, потому что спешно отступил, почти отпрыгнул на два шага, уперевшись задом в багажник своей машины.

— А ты кто такой, чтоб мне предъявлять, турист?! Меня весь посёлок, вся округа знает! А ты что за хрен с горы? — голос стал на тон-два выше. Вряд ли он сделал это нарочно, чтобы казаться более весомым и убедительным.

— Я — брат Алисы Змеевой. Ты за один день плохо сказал о ней, обо мне и о нашей бабушке. Давно капот не клевал, дятел?

Чтобы родить такую фразу Ярику, наверное, надо было подумать вечер-другой. Новый я, Яр, выдохнул её легко, спонтанно. Отметив, что предметно оцениваю голову и корпус замершего «реелтера», будто прицениваясь. Или «продумывая рисунок боя и штрихи каждой атаки», чего годами не мог добиться от меня тренер секции бокса. Или мог? Просто до сегодняшнего дня что-то внутри мешало мне бить по лицу живых людей вне ринга, каким бы дерьмом они не были. Гуманизм? Трусость? Воспитание? Что бы там ни мешало раньше — теперь помех не было совсем. Встал, страх преодолел. Сделал то, к чему так долго призывал меня Валерий Александрович.

У микроавтобуса как-то не по-ГАЗовски тихо и плавно отъехала в сторону сдвижная дверь на борту. Оттуда выбралась, не по-старчески легко, фигура в чёрной рясе и островерхой шапочке. Плотная.

— Уезжай, Артур. Иначе беда будет, — голос у фигуры был молодой, густой,

— Сашка?! — успешный бизнесмен Белых Берегов словно покойника увидел.

— Нет. Я — инок Серафим, — деликатно, вразрез ситуации, представился монах.

А я вспомнил, где видел этот лоб, нос и скулы. На фото в альбоме. Густой тёмно-русой бороды на них не было. Возле ЗАГСа и роддома Сашка там улыбался открыто и счастливо без неё.

— Ты ж помер! — продолжал опаздывать за реальностью «реелтер».

— Как видишь, нет. Уезжай, Артур. Живи дальше, — мне в голосе инока послышалось не положенное по должности сожаление.

Дверь BMW захлопывалась трижды, прищемив сперва ногу хозяина, потом свисавший вниз ремень безопасности, дважды. Машина так и уехала, волоча его за собой в пыли, словно ободранный хвост удиравшего от светлого Божьего воинства поверженного и напуганного чёрта.

— Здравствуй, Странник, — голова в шапочке склонилась, но глаза под ней неотрывно смотрели точно в мои.

— И ты здравствуй, инок, — я кивнул точно так же.

— Благодарю Господа, что послал тебя так вовремя. Не попустил свершиться злу, — он говорил ровно и чуть нараспев.

Я молчал. Полыхнувшую было внутри злобу списал на так и не состоявшуюся драку и общее напряжение последних дней. Недель. Месяцев. Очень помогла промолчать мысль Дуба или Алексеича о том, что, молясь своим Богам, нет ни чести, ни необходимости в том, чтобы восставать на чужих. Спросил только:

— Почему ты ушёл?

Плечи под рясой и верхушка остроконечной шапочки вздрогнули.

— Деда велел, — это прозвучало так наивно и по-детски, что ушла оставшаяся злость.

Ну да, слушать старших — это великая добродетель, присущая не только диким и отсталым. Вполне себе развитые и цивилизованные, особенно в высших эшелонах, тоже следуют этому правилу. И все случаи в истории, когда с чьей-то лёгкой, но чаще всего мохнатой чёрной руки, молодым разрешали плевать на старших с высокой колокольни, башни, минарета или любой другой подходящей постройки, заканчивались долгой большой кровью. На радость чёрным и мохнатым. Я начал было думать о том, как сам бы себя повёл в подобной ситуации, когда с одной стороны — наказ деда, а с другой — жена и сын. И бросил. Думать бросил.

— Подойди, пожалуйста, Странник, — в голосе Сашки-Серафима была мольба. Я не стал обижать парня и шагнул к открытой двери.

Внутри на диванчике вдоль противоположного борта сидел старец в той же одежде, что и инок. По бокам от него — два таких же, как и Сашка, молодых крепких парня. У старца на груди висел деревянный крест на простой серой верёвке с узелками. Очков на нём не было. Я сперва подумал, что операцию, наверное, сделал. А потом присмотрелся и понял, что они просто теперь не были нужны ему. Оба зрачка закрывала белая пелена. Она, казалось, клубилась и меняла оттенки. Будь дед лысым и помоложе — я бы точно решил, что это фурианец Ричард Риддик. Если есть некромонгеры — почему бы для разнообразия не появится и фурианцам?

— Поздорову, Мастер, — я не сводил глаз с облаков, что стали будто темнеть в зрачках старца, — по пути от синя камня к белому притомился я. Поможешь ли?

Стоявший рядом Сашка вздрогнул, и от него прямо как-то повеяло возбуждением и восторгом. Наверное, он слушал сказки деда, представляя, что и к нему придёт кто-то с таким вопросом.

— Здрав будь, Странник. Не Мастер я нынче, — молчание длилось не меньше минуты. Пока не начали светлеть клубы внутри радужной оболочки.

— Жаль, — тут я был искренен, — подскажи, мил человек, где мне помощь найти в округе вашей? Нам с сестрой и племянником ехать пора, и так задержались лишку.

— В чём беда твоя? — голос старца выражал сочувствие и желание помочь. Или ничего не выражал вовсе — оба эти варианта были допустимы с абсолютно равной долей вероятности.

Я хотел было сказать, что беда моя в том, что с самого утра перестал понимать что-либо, происходящее вокруг меня, и продолжал ехать на одной вере. В том, что стал видеть в людях то, чего никогда не замечал раньше, и в том, что новые знания и способности жизнь мне пока не облегчали. И в том, что мне нужно как можно быстрее найти Хранителя в Осиновых Двориках, чтобы он спас сестру так же, как Алексеич — меня. Но, глядя в блёклые пятна глаз бывшего Мастера, говорить почему-то не хотелось.

— Дай руку, Странник. Я покажу. Говорить долго некогда, тут ты прав, — и ко мне протянулась ладонь старика, какими их раньше изображали в советских мультиках: широкая, твёрдая даже на вид, покрытая мозолями и глубокими бороздами-линиями. Я протянул правую руку и положил сверху. О том, чтобы обхватить пальцами такую лопату, нечего было и думать, но этого, как выяснилось, и не требовалось.

Справа от меня в воздухе на высоте метров трёх над землёй замер воробей. Самый обычный, коричнево-бежевый. Судя по жёлтым лапкам и клюву — молодой, у старых они темнее, а на голове возле глаз — бурые, почти чёрные пятна. Я видел, как крылья птички продолжали движение, но очень, очень медленно. И видел вечернего мотылька, на которого воробей нацелился. Тот тоже висел в воздухе. Его серо-белые крылышки шевелились значительно быстрее воробьиных, но всё равно явно не достаточно для того, чтобы удерживать насекомое в воздухе. Прощайте, законы физики, здравствуй, сумасшедший дом?

— Я покажу тебе историю наших краёв, Странник. Станет понятнее. И спасибо, что не поселил зла в душе, его тут и так с избытком, — голос Мастера звучал внутри моей головы. Значит, той самой Речью, о которой говорил Монах, он тоже владел. Это воодушевляло.

— Прости, что приходится торопиться. Потерпи. Я вижу, что ты почти ничего не знаешь и не умеешь, тебе будет тяжко. Но другого шанса может не выпасть, — непонятно продолжил голос, и меня будто лавина накрыла. Как в фильмах показывают — когда вниз по склону катится неостановимый вал, откуда летят во все стороны куски снега и льда, ветки и стволы деревьев, камни и листья. А ещё шлемы и лыжи тех, кому не повезло оказаться на его пути. Так, как мне.