Думки. Апокалипсическая поэма. Том второй

И вдруг из Витиных рукавов вылетело несколько доминошных костяшек. Они стукнули по полу, подлетели, стукнулись друг о дружку и – снова по полу. Все закаменели, между нами встала страшная, темная тишина.

– Ты обманул нас? – разбил тишину Фенек.

– Я хотел выиграть! – сказал Витя с наглостью защищающегося.

– Нечестно? – удивился Женя. – Зачем?

– Затем, что выиграть главное, – объяснил Витя с вызовом.

– Надо доиграть, – мрачно предложил Женя.

Мы с Феньком согласно кивнули.

– Но сначала оторвем Вите руки, – сказал Женя.

– Может на первый раз только рукава? – предложил я.

– Может, – согласился Женя.

Витя вдруг запротестовал:

– Зачем?! – взвизгнул он и, взвизгнув, подпрыгнул даже.

– Чтоб ты там в них ничего не спрятал, – объяснил Женя.

– Думаешь поможет? – усомнился я. – Такой извернется и все равно спрячет.

– Куда? – удивился Женя, его скудного воображения не хватало, чтоб представить себе, куда еще можно спрятать доминошки.

– Да он и в трусы спрятать не постесняется! – пошутил я, мне-то воображения хватает, я с ходу придумаю сто мест куда можно чего-нибудь спрятать, если понадобится.

– Если будут сомнения, я и там проверю! – пообещал Вите Женя, а Витя от такого икнул аж.

– Заодно проверишь, может он петь со всеми или тоже врет, – предложил я Жене.

– Это меня не касается, – совершенно серьезно ответил Женя.

Мы с Женей окружили Витю, взяли его за плечи каждый со своей стороны, Женя схватился за рукав Витиной рубашечки и сильно дернул. Витя качнулся и как-то неопределенно ахнул, рукав оторвался ровно по шву. Я схватился за другой рукав, тоже дернул, Витя опять качнулся, но рукав не оторвался, хрустнул только – не хватило мне сил оторвать Витин рукав.

– Эй! – эйкнул Женя и пришел мне в подмогу.

Женя одним движением оторвал и второй Витин рукав.

Смотреть на Витю – больно делается на Витю смотреть. Он стоит между мной и Женей, опустив голову, будто собирается расхныкаться, скрестил руки и обнимает по-девчачьи сам себя за голые свои, пухленькие плечи. Ну я и не стал смотреть на Витю, подобрал его доминошки и пошел на свой спортивный мат доигрывать.

Мы доиграли еще один круг и – кто бы сомневался да только не я: опять рыба. Но мы не стали хлопать ладошами обо что попадет, кричать радостно кто-кого перекричит «Рыба!», вообще не стали делать ничего из того, что обычно к «рыбе» полагается – на душе так тошно вдруг сделалось и из-за Витиного обмана и от того, что мы так легко в него поверили.

– Собирай костяшки, – сказал Женя Феньку. – Больше не хочется играть.

Витя незаметно дезертировал на свой спортивный мат, закопался под тряпки, которые служили ему постелью да там и затих. Фенек со всей аккуратностью сложил костяшки домино обратно в коробочку. Женя, грустно сопя, тоже ушел на свой мат. А я решил пойти подышать воздухом и отправился посидеть на паперти.

Я сел прямо на ступеньку. Скучная бетонная площадка перед кинотеатром «Космос», по ее периметру – чахленькие березки, у одной в кроне застрял катун – это как он туда запрыгнул? Ветер шебуршит какой-то картоночкой: подбрасывает ее, переворачивает и волочит все дальше и дальше. Вечер. Солнце нависло над горизонтом, еще чуть-чуть и оно завалится, потом будут длинные летние сумерки и начнется ночь.

Во всем белом свете теперь одно только запустение и один только позор. Вселенская поруха, даже домино не работает, а, казалось бы, что может быть проще домино! Нет ничего, что было раньше, но и нового ничего больше нет. И не будет нового уже никогда наверно. И только солнышко все такое же, вечное, неизменное. Весь белый свет рухнул, а солнышко все также поднимается на небо каждое утро и каждый вечер опускается за горизонт. Только на него одно и можно положиться. Разве? Разве можно? А как оно завтра откажется и не взойдет. Разве солнце может отказаться?! Не оно первое, не оно последнее – конечно может! Откажется, как все, что уже отказалось, и все тут. И что мы тогда делать будем?! А ничего мы делать не будем. Капеллан подождет день, подождет два, а как солнце и на третий день не покажется, сочинит гимн на его гибель «Погасло дневное светило» или какую-нибудь дичь в этом же роде, присвоит ему номер, ну например, три-шестнадцать-пять и мы выстроимся в полнейшей темноте наших керосиновых ламп в треугольник и будем трясти палками и петь этот его дурацкий гимн. Мы будем петь и трясти палками до самого конца времен.

Дверь за моей спиной скрипнула и на паперть Храма Новой Армии Спасения вышел Фенек. Он сел рядом со мной на ступеньку почти вплотную, его коленка стукнулась об мою.

– Что делаешь? – спросил он.

– На солнышко смотрю, – сказал я.

– Зачем? – удивился Фенек.

– Любуюсь, – говорю.

Фенек посмотрел на солнышко.

– Ух, красивое, – согласился он со мной.

Мы помолчали, а потом Фенек говорит:

– Я ведь просто хотел поиграть, чтоб весело было, – говорит Фенек. – Вот почему Витя такой?! – и уткнулся в меня глазами вопросительно.

Ах, Фенек, что я тебе скажу?!

– Нет причины почему, – говорю. – Витя такой, Женя другой и ты другой, и я, наверное, тоже.

– Но ведь мог же он не мухлевать?

– Может это у него от природы. Создан так чтоли. Вот ты выбирал быть Феньком?

Фенек пошевелил ушами в раздумчивости.

– Нет, кажется.

– И я не выбирал быть собой, и Женя не выбирал быть Женей, и Витя тоже не выбирал быть Витей.

– Но все равно же можно быть культурным человеком, даже если и не выбирал.

– Тогда он перестал бы быть Витей. Разве можем мы перестать быть собой просто по желанию?!

– Наверное нет, – согласился Фенек. – Но я все равно хотел бы, чтоб Витя был хорошим. Можно было бы с ним дружить.

– Представь, а что если все дело в нас, а не в Вите. Может быть для кого-то Витя хороший, просто не для нас?

– То есть он не плохой и не хороший, а и так и так?

– Да. Наверное. Может, и все мы такие, не плохие и не хорошие. Или так: все мы кому-то хорошие, а кому-то плохие. Помнишь Слепого волка, того, Громадину?

– Не такой уж он и громадина, – рассмеялся Фенек.

– А мне он показался самой настоящей громадиной, – рассмеялся и я. – Так вот, он плохой или хороший?

– Он плохой, он глаза собакам вырезает!

– А с нами он был добр, – напомнил я. – Так что?

– Что – что? – не понял Фенек.

– Хороший Слепой волк или плохой? – спрашиваю.

– Ты меня запутал. Так, как ты говоришь, все слишком сложно выходит, – поморщился Фенек. – А должно быть просто: хороший – хороший и значит, а если плохой – то плохой, – Фенек два раза рубанул воздух ребром своей ладоши.

Я улыбнулся.

– Ты это улыбаешься снис… снисх… ад…

– Снисходительно, – снисходительно подсказал я Феньку.

– Да, не улыбайся мне так. Ты просто уже почти взрослый, вот у тебя и мозги набекрень: хорошего от плохого отличить не можешь.

– Наверное, ты прав, – примирительно сказал я.

– Зачем вообще существует все плохое?! – воскликнул Фенек. – Не Витя, а вообще.

– Это риторический вопрос? – спросил я.

– Какой?

– Ты хочешь, чтоб я на него ответил или нет?