Думки. Апокалипсическая поэма. Том второй
Шрифт:
Разве могу я думать о, помышлять о, мечтать о?! О тебе, о тебе, о тебе. Но это мысли, только мысли. Но почему же я все время к ним возвращаюсь?! Они гложат меня – можно же так сказать? И как от них всегда так стыдно?! Но их не отогнать. Стыдно, да не отогнать. Еще хуже, когда я по-настоящему, а не в мыслях. Нет, не это. Когда я по-настоящему вижу ее, не в воображении. Кажется, что она все знает, знает о чем я думал, о чем я постоянно думаю. Снова и снова, опять и опять. Ах, как сладостны эти мысли и как дорого за них приходиться платить стыдом! Липким стыдом – без мыла не отмоешься, а то еще и ацетоном оттирать. Сложно вынести, носишь с собой, неподъемная ноша,
Зачем я не сплю?! А как усну, это не сон, а полуосознанный бред, на краешке сознания. Сложно бежать и ноги липнут к полу – во сне всегда так. Руку не поднять, поднимаешь, а она плетью. А где вторая? Оборачиваешься, чтоб ее, а ее нет. Ищешь что-то, ищешь, уже забыл, что ищешь, а все никак не найдешь – проклятие. Еще застреваешь в пещере все время или между двух скал. Они смыкаются, смыкаются, движутся медленно друг к дружке, медленно, но неотвратимо. Разве пролезу?! И дышать нечем, не вздохнуть. Удушит, задавит. Или иногда такое от стен, когда они – yже, yже, еще и еще.
Как тяжело в животе, надо ревиток, две и под язык, для пищеварения. Кислые. Аж скулы выворачивает. И сладко. Сладкая пилюля. Исцели себя сам. Утопающих дело рук самих. Утопающих. Как он так хорошо плавает, Фенек? Как рыба в воде. Рыба. В воде. И жара. Жарко, слишком. Такой никогда не было. Исключительная жара. Исключение подтверждает или уже нет? А как было раньше? Летом? Разве я забыл и так было всегда? Всегда был… Осмос! Осмос? Осмос?!
– Осмос! – так-таки завизжал капеллан.
Спасть я не спал, а как заснул, так меня тут же разбудил капеллан. Даже и не сам капеллан, а один только его голос, потому что капеллана и не видно, зато слышно очень хорошо: он палит по воздуху как из ружья какой-то непонятной бессмыслицей.
– Осмос! – взволнованно вскричал капеллан откуда-то из недалека, со сцены, наверное.
Я поднялся на своем спортивном мате и лег, облокотившись. Огляделся. Так вот сразу и не поймешь, что здесь происходит.
Не смотря на утро, кинозал уже полон подростковым, а потому по большей части бестолковым возбуждением. Кто-то ходил, шуршал, что-то копошил, шмыгал носом и даже храпел. Храпящим, естественно, оказался Витя. Вот это сила – спать и не проснуться от воплей капеллана! Впрочем, Витя всегда спит с особым усердием, будто бы и создан он, Витя, именно для того, чтоб спать.
– Осмос! – снова выпалил капеллан и снова не прибавил ничего для разъяснения.
Совсем ничего не понятно и повтори капеллан это дурацкое слово еще миллион раз, понятней оно не станет, поэтому я покрутил кулаками в глазах, избавил их от склизких заспанок, осмотрелся внимательней и увидел новенькую. Она восседала на спортивном коне по-турецки подвернув под себя ноги.
Новенькая весело смотрела на меня и я поспешил прикрыть голую грудь тряпками, которые служили мне постелью. Надо спать в одежде, чтоб перед ней каждое утро не позориться.
Так, теперь придется одеваться как-нибудь под одеялом.
– Осмос – есть сила разделения! – палил капеллан со сцены, а голос его становился все громче и громче с каждым словом, так что я окончательно проснулся.
Шебуршу под одеялом, натягивая на себя рубаху, а капеллан все ревет:
– Ибо предстоит нам, чада, отделить зерна от плевел! – ревет капеллан.
– От чего отделить? – спросил меня Фенек, едва я справился с рубахой и вынырнул из-под одеяла головой.
– Не знаю, – сказал я. – Подай штаны!
– От плевел! – гаркнул капеллан, будто в ответ Феньку.
Фенек подал мне мои штаны, хихикнул и, оглянувшись
на новенькую, совершенно по-Жениному подмигнул мне. Я в ответ тяжело зыркнул на Фенька.– Отделить зерна от плевел в душах наших! – речь капеллана стала напоминать короткие автоматные очереди.
– Вопрос! – крикнул я.
Я поднял руку, чтоб привлечь внимание разбушевавшегося капеллана и тут же проклял себя за то, что не умею смолчать даже тогда, когда это совершенно необходимо, потому что поднятая моя рука сработала на отлично, она не только привлекла капеллана, но и все подростковое кипишение остановилась одномоментно во всем кинозале и вся Новая Армия Спасения устремила на меня свои взоры, вернее, все попросту пялились на меня. Хорошо хоть штаны уже на мне почти полностью, осталось только чуть-чуть и застегнуться еще.
– Что такое? – спросил капеллан.
Он нахмурил одну только бровь и засверлил меня взглядом.
Я огляделся, отступать уже поздно, все, кто были, вопросительно смотрят на меня:
– Чего от чего отделать будем? – спросил я.
– Тьфу ты! – плеванул на сцену капеллан, раздосадованный моей несообразительностью. – Ну вот мы отделяем гнилые клубни от пригодных. Хорошее отделяем от плохого. Так понятно?
Уж как хорошо понятно! Примерно раз в месяц капеллан сгоняет всех кто есть в подвал перебирать картофельные клубни, что у нас там хранятся. Я уж столько картофельных клубней перебрал, миллион, наверное, тонн и ни как не меньше перебрал я картофельных клубней.
– Понятно, – кивнул я.
– Уже неплохо, – похвалил меня капеллан. – Так вот, плевел, это как гнилой картофельный клубень и наша задача отделить его! Разобрался?
– Картошку опять перебирать будем? – спросил я.
Капеллан схмурился бровью еще сильней, подумал, передумал и неожиданно радостно как завопит:
– Точно! – завопил капеллан. – Только в душах наших!
– Дичь! – буркнул я про себя.
– Молодец! – снова похвалил меня капеллан, моего замечания не услышавший. – Ясно мыслишь! – и продолжил уже ко всем вместе и ни к кому именно: – А когда отделим мы картофельные клубни… тьфу!.. зерна от плевел, хорошее от плохого, тогда оставшееся заблещет чистотой!
– Точно, дичь! – снова буркнул я.
– Кто имеет ухо, да слышит! – загрохотал капеллан. – Так начнется Осмос! Осмос станет нашим спасением на пути и никто не задумается, не скинет одежд своих и не сядет в бесцельном ожидании. Напротив! Каждый будет жить чистотой души своей и деятельным участием и движением своих жизненных сил ширить спасение, неся миру Осмос!
Женю что-то не видно, на новенькую по-прежнему стыдно смотреть, штаны-то я надел, но оказалось что надел их задом наперед, так что я по-прежнему бесштанный, поэтому я посмотрел на Фенька и вопросительно задрал брови. Глаза Фенька блестят как всегда озорно и хитровато, но своего мнения у него о происходящем нет. Фенек пожал плечьми только, как бы говоря: А что тут скажешь?!
– Поэтому нашей миссией является уничтожение главного барьера на пути к достижению Осмоса!
Я тяжело выдохнул. Неужели опять какой-нибудь новый Крестовый поход, только теперь еще с прыжками через барьеры?!
– Ка! Ка! Ка! – закаркал вдруг капеллан на каждое «ка» протыкая воздух у себя над головой фальшивой рукой. – Вот наш барьер – Ка! – и сегодня же мы должны его изничтожить!
Капеллан, кажется, теперь совсем уже спятил.
– Мы свергнем Ка и это станет первым шагом… – капеллан запнулся, но быстро поймал ускользнувшую было мысль и докончил: … первым шагом на верном пути. На пути к Осмосу!