Думки. Апокалипсическая поэма. Том второй

– А ты можешь на него ответить?

– Я не знаю могу ли. Я могу предположить.

– Предполагай, – разрешил Фенек.

– Знаешь почему есть тень? – спросил я и показал ему на тень от березок, растянувшуюся во всю длину бетонной площадки.

– Потому что светит солнце? – ответил Фенек.

– Вот именно!

Фенек растерялся:

– Что именно?

– Нет тени без солнышка. Нет тьмы без света. Само существование света обязывает к существованию тьму. Нет плохого без хорошего, нет Жени без Вити. Одно виновник другого и этого, видимо, не изменить.

Фенек тяжело на меня посмотрел:

– Если хорошее существует вместе с плохим, то чего в этом во всем может быть хорошего? – Фенек обвел своей лапкой бетонную площадку имея видимо в виду весь белый свет.

– Например то, что я встретил тебя, и Женю, – сказал я. – А еще я встретил новенькую. Мог бы ведь и не встретить, если бы не это вот все, – и я тоже обвел рукой бетонную площадку, имея ввиду весь белый свет.

– Это да, – раздумчиво согласился Фенек.

– Знаешь что? – мне вдруг очень захотелось поделиться, я почему-то почувствовал совершенную необходимость поделиться, а кому я могу сказать об этом кроме Фенька, не Жене же.

– Что? – спросил Фенек.

– Я ее люблю, – сказал я.

– Новенькую? – зачем-то уточнил Фенек.

– Новенькую, – подтвердил я.

Фенек фыркнул.

– Я ее тоже люблю, – равнодушно сказал он.

– Нет, – улыбнулся я, – я люблю ее совсем по-другому.

– Как по-другому? – удивился Фенек.

– Так, как мужчина любит женщину.

– Фууу! – протянул Фенек, схватился за свои коленки, поддался вперед, разинул пасть и сделал вид, что его сейчас стошнит.

– Только никому не говори, пожалуйста, – попросил я Фенька, – Женьке особенно.

– Фу! – повторил Фенек. – Уж поверь, я такие гадости про тебя болтать не стану!

Ветерок, наконец, утолкал куда-то свою картоночку и все будто бы стихло.

– А что значит, любить так, как мужчина любит женщину? – спросил Фенек. – Это значит, что тебе теперь с ней интересней, чем с нами?

– Ты обидишься, если я скажу тебе правду? – спросил я Фенька.

Фенек подумал.

– Наверно обижусь, – сказал он.

– Мне никогда ни с кем не будет интересней, чем с вами, – соврал я, а Фенек, кажется, все равно на меня обиделся.

Несколько времени мы сидели молча. Фенек попыхтел-попыхтел, пообижался, стукнул даже меня по коленке своим кулачком да и успокоился.

– А про ангелов ты тогда хорошо придумал, зря я на тебя разозлился, – сказал Фенек. – Если бы мы только могли стать ангелами!

– Так ты и так считай что ангел, – сказал я.

– Правда? – удивился Фенек.

– Правда, – я потрепал Фенька по его торчащим лопаткам на которых так и не выросли крылья. – Разве люди умеют так петь? Как ты умеют петь только ангелы.

Мордочка Фенька сровнялась цветом с его веснушками.

– Мне ведь, знаешь, радостно было жить, когда я думал, что стану ангелом, – сказал Фенек. – Так что ты ври-выдумывай, не стесняйся.

– Теперь разрешаешь? – спросил я.

– Теперь разрешаю, – уморно-серьезно подтвердил Фенек, – но только если по делу, а не просто так.

– Хорошо, – согласился я.

– Хорошо, – согласился со мной Фенек.

Мы помолчали еще чуть-чуть. Солнце, наверное, еще не успело скрыться за горизонтом, но отсюда его уже не видно: площадка перед кинотеатром «Космос» стала совсем теперь серой и неуютной.

– Пойдем спать, – предложил Фенек. – Капеллан, наверное, сейчас припрется со своими напутствованиями.

– Пойдем, – легко согласился я, оставаться одному на улице, окутанной серостью сумерек, решительно не хотелось.

– Зажги, пожалуйста, лампадку, – напомнил мне Фенек.

– Все еще боишься темноты? – поддразнил я Фенька.

– Нет, больше не боюсь, – сказал Фенек. – Это я раньше, когда лампадки не было, боялся.

В кинозале горит несколько керосиновых ламп, но почти все уже спят. Витя дрыхнет, Женя разложился на своем спортивном мате и тоже, наверное, дрыхнет.

Я чиркнул спичкой, спичка брызнула и зажглась, я засветил лампадку.

Света от лампадки совсем ничего, но огонек в ней приятно пляшет и от этого становится чуть-чуть уютно. Лампадку принес откуда-то капеллан, потому что Фенек очень боялся темноты по ночам, повесил ее тут, у выхода из кинозала, еще и приколол над ней странную какую-то картину четырьмя железными кнопками. На картине этой есть женщина с нечеловечески грустными глазами. Одной рукой женщина хватается за голову, будто она у нее болит, а другой рукой держит маленького лилипуика за одни только его ноги и решительно не понятно как этот лилипутик у нее из рук не вываливается. Из нормальной одежды у них ничего нет, оба в простыни разноцветные закутаны, женщина так вообще с головой. У лилипутика в руках бумажный лист и там написано что-то, чего не разобрать – буквы странные, на наши похожи как дальние-дальние, седьмая вода на киселе, родственники. Кажется, что художник хотел нарисовать женщину и лилипутика так, чтоб они смотрел друг на друга, но на самом деле их глаза никуда не смотрят, а если куда смотрят, то разве что в пустоту. А еще у лилипутика противоестественно длинные пальцы на ногах и одна ступня намного больше другой, с кистями рук тоже, впрочем, так. Очень странная картина и не понятно зачем она здесь. Капеллан принес ее сложенной вчетверо, поэтому через центр у нее тянутся две пересекающиеся, не разложившиеся складки: горизонтальная складка проходит по самым глазам женщины, отчего они у нее заузились и стали каким-то хонгильдоновскими и еще более грустными.

Я потряс спичкой и направился к себе на спортивный мат. Не успел я лечь, как где-то в глубинах кинотеатра раздался странный то ли скрип, то ли хрип, что-то щелкнуло и что-то хрустнуло и что-то зашумело как радио, которое все никак не может поймать волну.

– Эй! – эйкнул Женя, Женя не спит оказывается.

– Ух! – ухнул со своего спортивного мата Фенек.

– Хрррррр! – раскатился по всему кинозалу Витин храп.

– Что там? – спросил Фенек.

– Кажется, что-то щелкнуло, а потом что-то хрустнуло, – сообщил я.

– Очень ценная информация, – срезал меня Женя.

– Пойдем посмотрим чего там, – кто бы сомневался, что Женя предложит пойти посмотреть чего там, да только не я.

Где-то в глубине Храма снова что-то щелкнуло, а потом снова что-то хрустнуло, теперь забормотало и снова тишина.

– Может само пройдет? – робко предположил я, идти смотреть что там решительно не хотелось, хотелось просто забраться с головой под одеяло и затаиться там.

– Если само пройдет, – возмутился Женя, – то мы никогда не узнаем, чего это там было.

– Вот и хорошо, – это я.

– Ничего хорошего, вставай! – это Женя.

– Может ты с Феньком пойдешь посмотришь, а я, – я замялся, – в тылу останусь.

– Зачем? – удивился Женя.

– Буду охранять, – сказал я.

– Что? – не понял Женя.

– Тыл, – объяснил я.

– От кого?

– Мало от кого!

– Так, – Женя понял, что я морочу ему голову, – бери лампу.

Если я сейчас откажусь, откажусь пусть даже со всей решительностью, то Женя меня за шкирку поволочит посмотреть чего там, он же не отстанет, разве я его, Женю, плохо знаю?! Пришлось соглашаться добровольно.