Дураков нет

– Он тоже влюблен в мою жену, – заметил Карл. – Все любят Тоби. Никто не любит меня.

В дверях показался Уэрф, опираясь на перевернутую швабру, как на костыль, пустая штанина его болталась.

– Ты намерен оставить мою ногу себе? – спросил он Салли.

– Тебе не нужна нога. – Карл Робак отлип от Диди, уставился на Уэрфа. – Тебе нужен попугай.

– Что скажешь, отдать ему ногу? – спросил Салли внука.

Уилл с готовностью кивнул.

Салли подтолкнул к нему протез:

– Иди отнеси.

Мальчик округлил глаза, покачал головой, отодвинулся от протеза.

– Он неживой. – Салли постучал по протезу. – Видишь?

– Салли, он не хочет, – вмешался Ральф (судя по его виду, он тоже не хотел).

– Потом расскажешь брату, – не унимался Салли. – Думаешь, он поверит?

Уилл взирал на протез с желанием и страхом. Мысль ему явно нравилась. А протез явно нет.

– Салли… – начал Ральф, но Салли поднял руку, и мальчик, помявшись, все же взял протез Уэрфа обеими руками, точно подозревал, что внутри плещется жидкая жизнь и если пролить хоть каплю, то Уэрфа убудет.

Мужчины смотрели, как Уилл несет протез Уэрфу, тот стоял, прислонясь к дверному косяку. Диди шмыгнула носом, Салли взглянул на нее и увидел, что она беззвучно плачет, по щекам ее катятся слезы.

Уэрф выдвинул стул, взял у внука Салли протез.

– Спасибо, – сказал он, закатав штанину. Никто, даже Уилл, не отвернулся, когда он пристегивал протез. – Твой противный дед наверняка оставил бы его себе. А я теперь опять целый.

Наблюдавшему за этой сценой Салли на миг показалось, будто там стоит не Уилл, а Питер – Питер в детстве, каким Салли его запомнил. Или даже он сам, тот мальчишка, каким он помнил себя, тот мальчишка, чье сердце еще могло разбиться.

– Иисусе Христе, – тихо произнес Карл Робак. – Ну и день.

* * *

Когда Салли подъехал к квартире, прицеп почти разгрузили. Внутри оставался только дубовый письменный стол и высокий шкаф для бумаг. Питер подогнал прицеп задом к самому крыльцу и положил трап из кузова на верхнюю ступень крыльца. Салли залез в прицеп, взялся за письменный стол, и тут на крыльцо вышел Питер.

– Берись за другой конец, – предложил Салли.

К счастью, Питер вынул ящики из стола.

Питер протиснулся вглубь прицепа к другому концу стола, но браться за него не спешил.

– А Руб где?

– Дома, – ответил Салли. – Я дал ему отгул.

Вообще-то он думал захватить с собой Руба, но было уже поздно, и Руб, скорее всего, с похмелья. Еще Салли слышал, что Бутси отпустили, а Салли не улыбалось встречаться с женою Руба, день и так выдался сложный.

– Ты возьмешься за тот конец или как?

– Ты пьяный, – догадался Питер (а может, просто учуял запах пива в замкнутом пространстве прицепа).

– Немного, – признался Салли.

– Он тяжелый, – сказал Питер.

– Я-то подниму, – заверил его Салли. – Ты за себя беспокойся.

Питер бросил на него пристальный взгляд:

– У меня такое чувство, будто мы снова ссоримся из-за женщины.

– А у меня такое чувство, будто ты надеешься, что если подождать, то этот стол сам поднимется по лестнице, – парировал Салли. – Давай уже.

– Ладно, – ответил Питер. – Убивайся, если хочешь.

Они сошли по трапу на крыльцо, и Питер поставил свой край стола.

– Давай я хотя бы пойду впереди, – предложил он.

– Нет.

– Как знаешь.

Они подняли стол, вошли в дом, приблизились к лестнице, Салли спиной вперед, Питер лицом.

– Помедленнее, – сказал Салли, ткнувшись пяткой в ступеньку.

Он гадал, как быть с больной ногой – шагать с нее или подтягивать к здоровой. Подтягивать, решил он, потому что та, с которой начнешь, будет сгибаться. Они начали подниматься – ступенька за ступенькой. Салли держался за выступ под краем столешницы и после каждого шага опускал ножки стола на ступеньку, чтобы отдохнуть. Так они одолели ступенек пять, и Салли даже в пивном тумане сообразил, что поступил глупо. Утром Питер и Руб занесли бы стол наверх за полминуты и не остановившись ни разу, а не так, как он – на каждой ступеньке. Год назад Салли тоже не потребовалось бы останавливаться. Из-за того, что они двигались медленно, Питеру приходилось вдвойне тяжелей, ведь пока Салли переводил дух, он один держал стол, вот в чем беда. Салли видел, что с сына льет пот, несмотря на холод.

– Хорошо тебе? – спросил Питер, когда они преодолели половину подъема.

– Очень, – ответил Салли и поднялся еще на ступеньку.

– Ты уже решил, что именно пытаешься этим доказать?

– Я думал, мы ссоримся из-за женщины.

– Верно.

Салли вновь поднял стол, они поднялись еще на ступеньку.

– Тогда молись за меня, – сказал он. – Потому что если я выпущу свой край стола, ссориться мне будет не с кем.

Гостиную, утром казавшуюся такой просторной, теперь загромождали ряды картонных коробок, Питер составил их возле камина, книжных шкафов и вдоль стен. Мужчины пронесли стол между коробок в дальний угол, где Питер отвел ему место.

– Ты же вроде говорил, Шарлотта забрала абсолютно все. – Салли обвел взглядом коробки.

– Так и есть, – ответил Питер. – Здесь в основном мои книги.

У Салли это не укладывалось в голове. Коробок было штук семьдесят. Из соседнего помещения донесся глухой щелчок: кто-то выключил душ. Салли не обращал внимания на шум воды, не думал о том, что он означает, пока этот звук не затих. Салли посмотрел на Питера, тот стоял, опершись на стол.

– Диди передает тебе привет, – сказал он сыну.

Если Питер и удивился, то виду не подал.

– Я боялся, что она заявится. Она уже к тебе приставала?

– Нет. А вот к Карлу – да.

– И к тебе пристанет, – уверил Питер и добавил: – Назло мне.

– Я не буду сопротивляться, – пообещал Салли. – Назло тебе.

Из соседней комнаты донеслись неясные звуки.

– Лучше скажу, что ты тут.

Дверь ванной комнаты растворилась, и Салли специально отвернулся. Когда Питер проследовал в спальню за Тоби Робак, Салли на самом деле едва не ушел. Из-за двери слышались негромкие резкие голоса. В окно Салли увидел, как большая вывеска супермаркета на другой стороне улицы мигнула и потемнела, но перед тем, как она погасла, он успел заметить красный металлический отблеск внизу, у тротуара.

Салли сел на широкий дубовый стол, привалился к стене, на мгновенье закрыл глаза, наслаждаясь темнотой, хотя в одиночестве песня его колена грянула громче. Днем и вечером действовала пилюля, вдобавок он нашел на что отвлечься (пиво, бурбон, покер, красивая полуголая молодая женщина) и почти позабыл о Вере и своем колене, песня его превратилась в подпевку, аккомпанемент тихим скрипкам. Теперь же маршевый оркестр вновь вернулся, но пока что настраивался, не топал в ритм большим барабанам. Уже хорошо – Салли слишком устал, чтобы маршировать.