Душа в тротиловом эквиваленте
Шрифт:
Бригадир неспешно и основательно, аж с прокрутом, затушил окурок в самодельной пепельнице, уперся ладонями в колени, встал, и ни на кого не глядя, буркнул:
– Хорош ночевать, мужики. Что б там ни было, план никто не отменит. А тебе, Веня, я вот что скажу - слушай радио.
Как раз в этот момент крутили 'Священную войну', и речь неоднократно битого жизнью бригадира наложилась на слова: 'Отродью человечества сколотим крепкий гроб'.
Не говоря более ни слова, Петр Иванович повернулся и толкнул дверь. Работу действительно никто не отменял.
Вопрос о том, как следует понимать сказанное
...- Да вы закусывайте, закусывайте, Лев Николаевич, а ты уже восьмая рюмка без закуски, - говорил своему шефу секретарь-референт за столиком 'Метрополя'.
– Даст Бог, образуется. Вот бутербродики, икорка. Не то переживали!
Собеседник перевел на него залитые водкой глаза и раздраженно осведомился:
– Что, уже рюмки считать начал?!
– Да никоим образом. Только погрузнели вы за последние годы сильно. Один я вас до квартиры не дотащу. Может урон репутации получиться! Опять же, супруга ваша...
Двойной подбородок и обвисшие щеки Льва Николаевича пришли в движение. Поперхнувшись, он произнес, отсекая слова кивками головы:
– Ты. Не. Понял. Ничего. Это - не конец карьеры сотен людей из высших эшелонов власти. Это - смерть. Так что не хер тут рюмки считать!
– Не сгущайте краски, Лев Николаевич, - осмелился возразить молодой человек. Мы живы, все остальное образуется. В конце концов, чистки пережили, войну переждали, сберегли и приумножили, так сказать. Что-нибудь придумаем, в конце концов, и он не вечен.
Лев Николаевич пару мгновений покачался на стуле. Затем рука вдруг вытянулась, и ловко опрокинула в широко раскрытый рот рюмку, заблаговременно налитую услужливым халдеем. Выдохнув, смахнул набежавшую на глаза слезу. Вновь проигнорировав закуску, он неожиданно трезвым голосом произнес:
– Вот потому-то ты секретарь, и боле звать тебя никак. А я - вижу! Ты говоришь, он не вечен. А я заявляю - он уже там! Чтобы стать бессмертным, надо либо правильно умереть, либо ярко прожить. Не каждый сможет! А наивный мечтатель Сосо - смог. Теперь память о нем будут хранить десятки поколений. И оболгать ее уже ни у кого не получится.
То, на что ты так неуклюже намекал, сделать никто решится, да и смысла в этом не стало! Разве что, кто-то решит сделать его святым великомучеником, но как раз это никому и не нужно. Он уже не при делах, он свое дело сделал... Ладно, чего уж там, домой пошли...
...В далеком южном городе на ту же тему говорили два пожилых человека, послушав которых, ни у кого бы не возникло вопросов об их национальности.
– Я таки вот что вам скажу, Абрам, и вы со мной обязательно согласитесь. Никого нельзя загонять в угол долго и методично. И уж тем более это нельзя делать с такими людьми. А что они? Они делали это долго и изобретательно!
– Таки да, Яков, могут быть неожиданности. И бывают! Особенно, если делать кого-то болваном, и пробовать иметь свой маленький гешефт от чужого имени. А что, в коммерции такое не редкость!
– Вот они и нарвались! Это ведь совсем не коммерция! А все почему? Эти поцы даже не подумали, что наш Иосиф не всю жизнь подписывал бумаги.
– Ты сказал наш? Первый раз от тебя такое слышу!
– Наш, дорогой мой, наш! Для каждого,
независимо от национальности - наш! И ты не ослышался, - говоривший достал из бокового кармана пару густо исписанных стенографическими символами листков и слегка встряхнул ими в воздухе.– Идочка записала, пока я глазами хлопал. Таки я их перечитал трижды, и вот шо понял...
Отдаленный гарнизон. Ротная канцелярия. Печатая шаг, к столу, за которым сидит пожилой старшина-сверхсрочник, подходит молоденький солдатик.
Старшина Калиткин поднимает глаза от вороха ведомостей.
– Что за хождения после отбоя?!
– Разрешите обратиться с вопросом, товарищ старшина, а то заснуть не могу!
– Обращайтесь.
– Как он решился? Враги народа могли отключить радио!
– Глупый ты, Петренко! Отец наш вышел к своему народу. Это просто. А не отключили его от связи, потому что после первых фраз все ясно было: кто решится, тот всем нам враг.
Иди спать, завтра на склады столько народу придет - протолкнуться негде будет.
Понятно, где...
– Нет, Вячеслав Михайлович! В ваши игры я более не играю!
И смачный хлопок резко захлопнутой двери.
... Разговор под стук колес. Купе поезда ?2 'Москва- Владивосток'. Приглушенный свет, на столике два стакана чая в устойчивых железнодорожных подстаканниках и нехитрая снедь, купленная на вокзале.
– Давай спать, Игорь, ты что, в Москве не наговорился?
– Заснешь тут, как же. Ты сам-то представляешь, что теперь будет!
– Я ему верю. Правильно все будет. Ленина я читал, тот тоже был уверен, что государство будет отмирать. И партия - это только часть общества!
– Ленин не утверждал, что это будет, начиная с завтрашнего дня. Сначала, говорил он, построим коммунизм, а потом, потихоньку... А Сталин сказал, что вот сейчас и начнем. Как бы не вышло чего!
– Утомил ты меня, Костя. Все будет правильно. Про отмену налогов слышал?
– Так вместо них - взнос! То же самое, в принципе.
– Далеко не так! Но это тебе сразу не объяснишь. В общем, давай спать, глаза слипаются. А если беспокоишься, что выйти может криво, так тебе оружие дали. И не только тебе. Мне тоже. Завтра народ на склады придет. Фронтовикам - бесплатно, остальным - за деньги. Считай так - нужен обществу порядок, оно его и установит.
– А как кто по-пьяни, да в соседа?
– Обнажил ствол - стал мишенью. Когда у народа оружие, - при этих словах Игорь довольно покосился под подушку, - не забалуешь! Уроды быстро кончатся. Помнишь, как нам прямо в перерыве оружие раздали, и мы вернулись в зал. Кто-нибудь смог бы выстрелить в него? Возможность - то была!
– Да нет, кто б дал! Да я бы такого первый!
– Ну вот, сам себе и ответил, - сонно пробормотал Игорь, натягивая на себя одеяло.
Вечер 29го - 30е октября 1952 года.
Старуха с косой подошла совсем близко. Он остро ощущал ее присутствие. Дальнейшее было вопросом времени. Может быть, минут, может - часов, в лучшем случае - дней. И то, если с ним захотят говорить. Но инстинкт гнал его в лабиринт арбатских переулков. Прочь от зеленого купола дома Второва, завершающего перспективу Каменной Слободы. От знаменитой полуротонды, от специально пристроенного концертного зала, где когда-то дирижировал Сергей Прокофьев и весело танцевали гости.