Два апреля

– Помните, вы крикнули: «Эй ты, глупая девчонка!»?

– Простите.

– Это лучше, чем ласкательные суффиксы.

Они танцевали долго, пока не ушел отдыхать оркестр. Овцын, не отнимая руки от талии, повел ее к столу. Иннокентий Балк, лицо которого побагровело, не утрачивая, впрочем, своей породистости, смотрел на них.

– Жарко, - сказала Эра.

Овцын отыскал бутылку холодного вина и налил ей. Она поблагодарила и выпила вино.

– Сколько золота на одном столе!
– сказала она, указав бокалом на капитанские шевроны, устилающие скатерть.

Капитан Балк сообщил барским басом:

– Пока вы танцевали, наша золотая рота решила вас поженить. Бросьте гримасничать, Овцын, Почтительнейше просите руки, девушка создана богом нарочно для вас.

Шум поднялся за столом. Капитаны смеялись, привставали с мест, требовали, чтобы Овцын тут же просил руки. Згурский криво улыбался и поливал вином шашлык. Сперва Овцын посмеивался, отбрасываясь шуточками, потом стал злиться. Но он понимал, что смешно злиться на подгулявших стариков. Все это невинная забава, никто не думает устраивать из него потеху. Только такому неприлично трезвому человеку, как он, это может не нравиться. Но Эра тоже трезва. Что она думает сейчас, опустив ресницы и калеча пальцами апельсиновую корку?

Приятно ли ей все это слушать? Унять их надо...

– Дело было во Владивостоке, - сказал он, и капитаны притихли, внимая. Я купил на базаре краба. Отошел к бережку, сел на камень и стал лакомиться. Подошла цыганка в красных сапожках. Говорит: «Ах, какой красавец, дай погадаю!» Делать мне было нечего, я позолотил ей ручку, и цыганка тут же раскинула потрепанные картишки. Без особого затруднения она догадалась, что я молод, холост и моряк. Это расположило меня в ее пользу, и дальше я слушал очень внимательно, тем более что краб был уже съеден. Карты предсказали мне дальние дороги, счастливые возвращения, волнения сердца и на закуску - две жены. Первую они представили злым, некрасивым и ядовитым созданием, которое меня попытается извести со света, но я вовремя все пойму и прогоню эту жену пинками. Потом я поумнею, найду себе вторую, настоящую жену, скромную красавицу с золотым сердцем, и тут моя жизнь превратится в сплошные именины, и мы будем жить долго и умрем в один день. Теперь вы понимаете, капитаны, что еще не время мне просить руки Эры Николаевны. Сперва я должен пройти испытание и пережить несчастье. Нельзя перечить судьбе.

Зашумели и засмеялись капитаны. Снова полилось вино. Згурский захлопнул рот. Вернулся отдохнувший оркестр и с новым рвением принялся за дело.

Никто уже не требовал, чтобы Овцын просил руки.

– Простите, - сказал он, наклонившись к Эре.
– Надо было как-то выкручиваться. Надеюсь, я не сказал ничего обидного.

– Обидно, что вы еще ни разу не были женаты, - пошутила Эра.
– А может быть, были? Что за женщина провожала вас в Ленинграде?

– Я хотел жениться на этой женщине.

– И вас отставили?
– сказала Эра.
– Ах, какое несчастье! Наверное, отсюда ваша злость и ехидство.

– Ехидство я допускаю, - сказал он.
– Но неужели я еще и злой?

– Вы?
– Она задумалась.
– Да, это есть. Но, кажется, в меру. Ваша злость употребляется на добрые дела, Если бы вы тогда так зло не подшутили надо мной, я не знала бы, что такое девиация. Но все равно обидно. Налить вам вина?

– Не хочу, - сказал он.

– Тогда я тоже не буду пить, - она отодвинула бокал.
– А вам не стыдно, что мы такие трезвые?

Он улыбнулся, наклонился к ней.

– Это даже хорошо. Капитаны очень взыскательный народ. Они веселятся, а сами все подмечают. Они перестанут молиться на вас, если вы станете хоть капельку развязнее. Сейчас вы создаете первое впечатление о себе.

– Не хочу создавать впечатление, - сказала Эра.
– Хочу быть собой. Я имею право быть такой, какая я есть. Глупой девчонкой. Я имею право пить вино, танцевать и даже влюбляться, раз сегодня такой праздник. Вы же сами устроили праздник.

«Да, праздник...» - подумал Овцын. Он опять вспомнил Бориса. Это свинство сидеть здесь, когда другу тошно.

– Валяйте, - сказал он.
– Пейте, пляшите, влюбляйтесь. Это можно, раз праздник. Одна жизнерадостная улыбка продлевает нашу жизнь, на три минуты. Кип смайл, дарлинг. Желаю успеха.

Он встал и ушел, не прощаясь. По опустевшим уже набережным добрел до «Шального». Спросил у вахтенного:

– Капитан дома?

– Дома, Иван Андреевич, - сказал вахтенный.
– Нездоровится ему сегодня.

В каюте у Бориса сидела Ксения. Она сказала:

– Наверное, я нужна, Иван Андреевич?

Он хотел сказать, что она, как всегда, находится именно там, где нужна, но не сказал этого, а только покачал головой.

– Рано разошлись, - заметил Борис Архипов.

– Рано, - сказал Овцын.

– В прошлом году сидели до утра, - сказал Борис Архипов.

– Сидели, - подтвердил Овцын.

– А я вот занемог. Голова болит, в глазах режет.

– Случается, - кивнул Овцын.
– Там сердились, спрашивали, куда ты делся. Я сказал, что, может, к деду поехал. Ну, раз заболел, так оно и лучше.

– К деду... Надо будет съездить. Непременно надо... Хорошо порезвились?

– Сперва все было пристойно, - сказал Овцын.
– Потом смешалось. Старички окосели и вознамерились устроить мне свадьбу: потребовали, чтобы я просил руки Эры Николаевны.

– Ну и ты?

– Отболтался.

– Эра Николаевна к вам очень хорошо относится, - сказала Ксения.

– Не вижу причин относиться ко мне плохо. Кстати, Ксана: убирать, в ее каюте - не ваша обязанность. Прошу вас больше этого не делать.

– Почему ты не попросишь не гладить твои брюки?
– пробурчал Борис Архипов.
– Пускай тебе Эра гладит. Ксюшенька, вы ведь больше не будете обихаживать этого пижона?

– Буду, - сказала Ксения.

– Даже если он спутается со своей журналисткой?

– Даже, - сказала Ксения.

– Бред...
– пробормотал Борис Архипов и закрыл рукой глаза.
– Кончилась логика. Где старые добрые дважды два? Все вверх ногами. Не люди, а бродячие парадоксы. Морозоустойчивые бананы с шоколадной начинкой... Сынок, дай мотобот. Смотаюсь, к деду, погляжу на нормального человека.

– Бери, - сказал Овцын.

– Ксюшенька, вы поедете со мной?
– спросил Борис Архипов.

– Если Иван Андреевич разрешит, я съезжу, - сказала Ксения.

Борис Архипов вскочил с дивана, взметнул кулаки.

– Какое его собачье дело?
– завопил он.
– Вы свободный человек, поймите! Он может вам разрешать и запрещать только в строго определенное рабочее время, и то вежливо!

– Езжайте, Ксана, - сказал Овцын.
– И погладьте по головке этого горлодера. Он успокоится.