Два дня до солнца

Концу Света нечего ответить. Если почувствовал сам Городовой, то дело гиблое. Он не ошибается. Никогда. Даже, когда, казалось бы, ситуация вовсе невероятная.

– Что мне надо делать?
– вздыхает он.

Железный только про себя усмехается. Так и знал, что стоит упомянуть Городового, все вопросы сразу отпадут.

– Проводить мальчика во Львов. Посмотреть, на всякий случай подстраховать, мало ли что. Вдруг чудовища, живущие в его сознании, решат выскочить наружу прямо в купе. Да, кстати, вы в одном купе поедете.

Конец света закатывает глаза, ветер треплет черные волосы. Ему приходится убирать их за ухо. О, кажется, у него какая-то новая серьга. Нет, даже две. Каков стиляга. Клиентки, наверное, в восторге. Скорее всего, только и делают, что строят глазки.

– Я не визуализатор. Что делать, если всё пойдет через ж… Как обычно?

Железный хмыкает:

– Не переживай. Пусть у нас в Херсоне нет визуализатора с лицензией, но тебя подстрахуют.

Конец Света прищуривается:

– Кто?

– Твой шедевр, Володенька, твой шедевр.

Глава 11. Чудовища умрут сегодня. А… нет, показалось

Тот, о ком не знает Дмитрий Мороз

Наше время

Несколько секунд я просто стою, глядя в кромешную тьму, и не могу понять, что произошло.

Кругом ничего не разобрать, всё исчезло. Поначалу даже показалось, что я ослеп, но потом понял, что это не так. Просто везде…

Тьма-тьма-тьма.

Больше ничего.

– Игорь!
– кричу я, но голос только предательски хрипит, бессовестно срывается, выдавая какие-то мерзкие сиплые звуки.

Откуда-то доносится шипение. По спине проносятся мурашки. В первый раз за всё время становится настолько страшно, что я не в силах шевельнуться.

– Приш-ш-шёл… Услыш-ш-шал…

Голос настолько мерзкий и прекрасный одновременно, что с одной стороны хочется вслушиваться в него вечно, а с другой - залить раскалённый воск в уши, лишь бы не слышать больше никогда.

Внезапно под подошвами кроссовок я чувствую что-то ребристое. Кажется, это неровности брусчатки, которой выложены львовские улицы. Сквозь вечную непонятную ночь проступают очертания домов и улиц. Тускло светят фонари, но они практически не помогают что-то разглядеть. В воздухе пахнет дождем, кажется, под ногами даже хлюпают лужи.

«Во Львове дождь идет и не прекращается с 1256 года», - вспоминаются слова кого-то из местных. Только мне по странной случайности почти каждый раз везет на солнечную погоду.

Тут же хочется нервно засмеяться: мне совершенно не до мыслей про дожди!

Слева вдруг доносится звук флейты - мягкий, зачаровывающий, зовущий. Я поворачиваю голову и вижу уличного музыканта, у ног которого лежит футляр. Раскрытый. В нём поблескивают монеты.

С другой стороны стоит, сжимает перчатки длинными пальцами бронзовый Захер-Мазох. Статуя то ли возле кафе, то ли возле отеля. Неоднократно проходил мимо, но как-то не заострял внимания.

Так… это недалеко от Площади Рынок.

В следующий момент я ужасаюсь. Это такие сильные галлюцинации, что, находясь в ратуше, я вижу не то, что перед глазами, а ночную улицу на таком расстоянии?

«Ты можешь не находится в ратуше, - ехидно подсказывает внутренний голос.
– Ты мог свалиться с лестницы, удариться головой и… сейчас либо в реанимации, либо Игорь тебе бронирует место на кладбище».

Я делаю глубокий вдох, сжимаю виски пальцами. Спокойно, только без паники. Что бы ни происходило, надо держать себя в руках. Если поддамся панике, то будет только хуже. А ещё… надо двигаться.

Не знаю, кто мне посылает эту мысль, но она почему-то кажется верной. Я делаю шаг вперед, потом ещё один, ещё. Потихоньку начинаю успокаиваться и приходить в себя. Пусть неясно, что случилось, но я попытаюсь разобраться.

В этот момент в нескольких шагах от меня появляется высокая фигура.

Она движется как-то странно, медленно и неуверенно, будто не видит, куда ступает. Но при этом не может стоять и обязательно должен двигаться.

С каждым мгновением тьма словно разбивается о гладкую светло-серую кожу, каменные складки ткани, заменяющей одежду, тонкие ремешки сандалий.

Все ближе звучит шипение, будто клубок ядовитых змей.

Я не могу шевельнуться, только смотрю на это… нечто. Существо напоминает женщину, но ощущение, что ожила статуя из камня, решив, что больше не хочет стоять на пьедестале. Её волосы тугими волнами лежат на плечах и спускаются на спину. Странно выглядят, неестественно, слишком… идеально, что ли?

На глазах существа повязка. Поэтому оно и двигается вслепую. Лишь втягивает воздух, как хищный зверь, взявший след.

И от этого мне совсем дурно.

Надо развернуться, рвануть прочь, но ноги не слушаются: то ли отказали от ужаса, то ли есть ещё какие-то причины. А эта чудовищная статуя уже выставляет вперед руку, водит туда-сюда, чуть сжимает пальцы, хватая воздух.

Ищет.

Ищет меня.

От осознания этого перешибает дыхание. Ветерок дует в лицо, приносит запах мускуса и сухой змеиной кожи.

Шипение нарастает, опускается на частоты, пробуждающей тот древний страх, от которого не спрятаться. Он просто есть и не дает тебе дышать.

– Страх… - внезапно выдыхает существо, нечеловеческим, жутким голосом.
– Я чувствую твой страх. Я знаю, ты здесь.

По коже проносится ледяной ветер, внутри всё сжимается в тугой узел. Потому что… потому что пряди её волос начинают шевелиться - изгибаются, свиваются и тут же расправляются.

И опять шипение.

Спустя несколько мгновений каждая прядь живет своей жизнью. И волосы сплетаются так, что можно разглядеть рисунок чешуи, застывшие глаза и подрагивающие языки из приоткрытых ртов.

Господи, да я же знаю, кто это.

Да, точно - высокий лоб, нос с едва заметной горбинкой, на нижней губе, ближе к правому уголку, выщерблен камень... И да, эта повязка на глазах точно долго не удержится.

Нет. Это не может быть. Слишком невероятно. Слишком… боже, да это уже бред воспаленного сознания какой-то!

Она делает ещё один шаг.

– Стой, ты всё равно от меня не убежишь.

Флейта захлебывается последней трелью, словно не смея больше играть. Шипение заполняет каждый закуток улицы. Повязка в один миг медленно соскальзывает с лица статуи.