Два дня до солнца

– Следящем?
– В первый раз за все время в голосе Ябо звенят интерес и недоумение одновременно.

Конец Света заталкивает пачку с резиновыми перчатками поглубже в ящик. Никаких перчаток. Настоящий Лепщик работает своими руками. Его кожа - продолжение ткани реальности, которую он может разорвать, а может - собрать воедино, чтобы сотворить нечто по образу и подобию… кого?

Тишина становится напряженной. Как и всегда, когда кто-то задал вопрос и ждет ответа.

– Понимаешь…

И было их Трое: один по имени Кий, другой - Щек и третий - Хорив, и была сестра их - Лыбедь. Сидел старший Кий на горе, где ныне подъем Боричев, а средний Щек сидел на горе, которая ныне зовется Щековица, а младший Хорив на третьей горе, которая прозвалась по имени его Хоривицей. И построили город в честь старшего своего брата, и назвали его Киев…

И остался Кий в центре. И отправился Щек на юг, Хорив на запад, а сестра их Лыбедь - на восток…

Ябо молчит. Собственных знаний у него нет, но есть знания Создателя. Поэтому и сказанное сейчас - не просто сотрясание воздуха. И следующие его слова дают понять, что голова бога вечного фейспалма варит просто замечательно:

– Щек-Щек-Щек… Щек-Чех… Чех-Щек… какое совпадение.

– Хорошо соображаешь, - кивает Конец Света и поворачивается к Ябо.
– Ложись.

– Мы друг друга практически не знаем, - делано жеманничает тот.
– Я так не могу. Мне надо сходить в кино или театр, потом в ресторан, потом…

Наверное, в глазах Конца Света на мгновение вспыхивает нечто такое, что Ябо резко закрывает рот и оставляет все попытки умничать и капризничать. Он подчиняется. Кажется, он заворожен. Глазами, которых нет, он смотрит на руки Конца Света, словно на произведение искусства. Потому что…

Руки Лепщика - это то, что не принадлежит этому миру. Они - живой огонь. Они - талая вода. Они - схваченный в объятия степной ветер. Они - жизнь и смерть.

Лепщик просто хватает ткань реальности и тянет не себя. Где треснет по шву, где разорвется - неважно. Он легко подхватывает лоскутки, сминает в одно, словно мягкую глину. Мнет долго, настолько сильно, что лопается собственная кожа, и кровь бежит по линиям жизни на ладонях, напитывает собой глину бытия, уходя без остатка.

Вот уже большой палец вдавливает острую скулу, делая её более гладкой. Указательный и средний поддевают хрящевые наросты, ногтями срезая их с лица. Пальцы другой руки ловят безмолвный крик, вырывающийся из горла жертвы-чудовища-пациента, размазывают его по губам, выравнивая и вылепливая заново так, что вскоре от этих губ не смогут отвести взора.

В кабинете пахнет горелой плотью, распиленной костью, пролитой кровью и холодом вечности. Лепщик работает виртуозно, он ничего не слышит и не видит, пока не закончит. Он находится между светом и тьмой, он не может перебить дыхание жизни, но в силах сжать её в удушающих объятиях и перекрутить так, что прежней никогда не будет.

От стона-вскрика содрогаются все склянки на полках шкафов, но Конца Света не сбить с толку, пока не будет проведена последняя линия на подбородке.

Время летит так, что не угнаться. Кажется, скоро будет светать.

…Руки Конца Света подрагивают от напряжения. Если бы он не закончил секунду назад, то пальцы и ладони потекли бы расплавленным воском, потеряв все подобие человеческих конечностей.

Ябо тяжело дышит, хватая воздух ртом. Его… сложно теперь называть этим именем. Совсем не подходит. Ну никак.

– Что ты такое?
– хрипло спрашивает он.

Конец Света, пошатываясь, бредет к раковине. Включает воду и долго-долго вымывает руки. Вряд ли это помогает, но психологически легче.

– Это называется Лепщик, - все же выдыхает он.
– Мы лепим реальность так, как нужно.

– Можно сделать что угодно?

Конец Света мотает головой:

– Черта с два. Но мы стараемся.

Ябо привстает, медленно тянется к лицу.

– Руки прочь!
– рявкает Конец Света так, что тот подпрыгивает.

– Чего орать?

– Сейчас нельзя. Испортишь всё. Слишком свежее.

Ябо явно недоволен таким поворотом событий, но тем не менее руки кладет на колени.

– Ладно. Тогда я хочу увидеть, с каким лицом мне теперь жить.

Конец Света закрывает воду и неторопливо вытирает руки. Потом внезапно криво улыбается уголком губ, берет зеркало со стеклянной полочки и приближается к сидящему на кушетке. Тот хоть и не подает виду, но чувствуется, что напрягся.

Конец Света подносит зеркало к лицу Ябо и видит, как у того перехватывает дыхание.

– Смотри.

Глава 17. Предвестник проблем

Тот, о ком не знает Дмитрий Мороз

Наше время

Мы прибываем в первой половине дня. До Херсона ещё целых два часа, однако я настолько крепко заснул, что Дан с трудом расталкивает меня, ворча что-то про бесконечно дрыхнущих писателей.

Я сонно моргаю, провожу ладонями по лицу и принимаю сидячее положение. Получается далеко не сразу, потому что тянет снова положить голову на твёрдую подушку и закрыть глаза.

Дан отвратительно бодр и свеж, словно цветок в изысканном чайном сборе, раскрывшийся под струей кипятка. Кстати, чай и пьет - обычный такой, черный из стакана с металлическим подстаканником с надписью «УЗ».

Жаворонок, что ли?

Господи, за что мне всё это? Вроде бы не такой плохой человек, ближних не обижаю, животных подкармливаю, зла не желаю, морально себя и окружающих не разлагаю. Но вот чтобы жаворонок!

Я только вздыхаю, откидываю волосы со лба.

– Доброе утро, - невинно приветствует меня Дан, глядя поверх краешка стакана. Ложка, кстати, торчит. Вопиюще неприлично и небезопасно. Но ему, кажется, глубоко похрен. Ну и ладно, его проблемы.

– Утро добрым не бывает, - ворчу я.

– Смотря с кем его встречать.

Получается только фыркнуть, но, наверное, во многом он прав.

Время пролетает незаметно. Мы прибываем на солнечный вокзал, где, как и на львовском, полно народу. И это ещё только весна. А как начнется сезон, так будет не протолпиться между теми, кто потянулся на юг за теплыми волнами Азовского и ласковыми, хоть и немного резкими волнами Черного морей.

Летом все становится с ног на голову. Людей на вокзале столько, что трудно пройти. Часть на время остановится в самом городе, а часть сразу прыгает в автобусы, которые везут в поселки на побережье.

Я вытаскиваю чемодан, терпеливо жду, пока стоящие передо мной люди спустятся. У мужчины справа внезапно падают на железные полы ключи. Мне ближе, поэтому просто наклоняюсь, подбираю и отдаю ему.

На мгновение он касается моей руки.

Удар. Мороз. Боль. Страх.

По телу проносится разряд тока, на висках и на лбу выступает испарина. Я невольно отшатываюсь. Удается выхватить только странный дым, частично закрывающий нижнюю часть лица мужчины. Курил, что ли? Но как?

Из-под козырька кепки не видно глаз, но ощущение такое, что меня разрезали взглядом пополам. Воздух застревает в легких.